Пять лет назад, когда Вадим еще занимался частной практикой, Иван Фелоретович пришел к нему на прием со своей молодой женой. Ольге Купцовой было всего тридцать два года и она была диво, как хороша собой, но диагноз, поставленный в Биржевом госпитале, никаких шансов не оставлял. Короткая, полная страданий жизнь или операция, следствием которой будет несколько более длинная жизнь, но уже совсем другого, непохожего на нее сегодняшнюю человека. Вот такая печальная история. Однако Реутов, видевший за свою жизнь немало таких вот диагнозов, более всего похожих на приговоры, от обследования не отказался. И не из-за денег — Купцов вообще-то сулил заплатить любую сумму — а просто потому, что знал цену современной больничной диагностике. Знал и не ошибся. Повторные анализы, сделанные там, где их действительно умели делать, и, главное, могли правильно «прочесть», позволили Вадиму отменить прежний диагноз и поставить новый. Впрочем, от того, что опухоль оказалась не вторичной, а первичной[89], положение Ольги Григорьевны легче не стало. Астроцитому[90] все равно следовало удалять, иначе она убила бы женщину, предварительно измучив болями и медленным разрушением психических функций. Но в том-то и дело, что удаление опухоли задача отнюдь непростая. Особенно если опухоль сидит глубоко в ткани мозга, и следствием операции явится неминуемое разрушение важных отделов Центральной Нервной Системы. Однако Вадиму и тут удалось найти выход из почти безвыходного положения. Томограмма[91], сделанная по просьбе Реутова в лаборатории Нейрохирургической клиники Петровского университета, и его собственные разработки по триангуляции позволили локализовать астроцитому с той степенью точности, которая обеспечила одному из лучших нейрохирургов каганата профессору Оганесяну возможность выполнить сложнейшую операцию без необратимой травматизации мозга. Разумеется, в деле были задействованные лучшие специалисты, но к большинству из них Купцов никогда бы не попал ни за какие деньги. Чтобы знать, к кому обратиться, надо было быть доктором Реутовым. И чтобы уговорить далеких от рутинной практики ученых выполнить какое-то сложное и непринятое еще в медицинской практике обследование, тоже надо было и самому быть частью этой, так сказать, корпорации. И с Герой Оганесяном, для которого Вадим выполнил феноменальную по сложности «штурманскую» работу, буквально шаг за шагом расписав уникальную по технической сложности операцию в трехмерной проекции мозга Ольги Купцовой, нужно было дружить и сотрудничать пятнадцать лет, чтобы тот согласился эту операцию провести. И следует отдать должное, Иван Фелоретович все это понял и оценил по достоинству. Поэтому, когда худшее было уже позади, он и сказал Вадиму, что тот всегда может рассчитывать на взаимную услугу. Всегда и во всем.
На самом деле, кто такой Купцов, Реутов тогда не знал. Да, если бы и знал, ничего бы это не изменило. Ему просто понравилась эта женщина, и глаза Ивана Фелоретовича, которыми тот смотрел на свою жену, понравились тоже. Его вообще эта история по-человечески задела. И вдобавок, задача, возникшая тогда перед Реутовым, оказалась именно тем вызовом профессиональной состоятельности, на который он не мог не ответить. А деньги… Что ж, и деньги оказались совсем не лишними, потому что Реутов как раз собрался тогда покупать квартиру. Но вот воспользоваться предложенной услугой — а Вадим в конце концов все-таки понял с кем дело имеет — он совершенно не предполагал. Однако, как говорится и, вероятно, не зря, человек предполагает, а бог располагает. И оказалось, что в нынешних обстоятельствах брезгливостью следовало пренебречь. На войне, как на войне… И там, как известно, все средства — ну почти все — хороши.
Когда несколько часов назад Реутов сказал Полине, что он знает, как найти Кабарова, он ее не обманывал, хотя уверенность его и основывалась всего лишь на интуиции и логике — вечных спутниках врача и ученого. Прежде всего, за неимением других гипотез, Вадим предположил, что фамилия жандармского майора действительно Кабаров. На самом деле, этот пункт казался наиболее достоверным, тем более что подтверждался двумя независимыми источниками. Свою фамилию майор назвал сам. При том, назвал в ситуации, предполагавшей, что информация эта дальше баржи, на которой он допрашивал Реутова, не уйдет. А во вторых ее назвал тот раненый в живот ротмистр, которому Кабаров поручил следить за «контактами» Полины. Зато следующее предположение являлось уже насквозь умозрительным.
Жандарм произвел на Вадима впечатление молодого, здорового и хорошо подготовленного физически человека. К тому же, Кабаров был парашутистом-спецназовцем, и это наводило на определенные мысли. Дело в том, что примерно полгода назад в Хазарском доме проходили окружные соревнования армейских команд по боевому дзюдо. Однако по старой имперской традиции флот в этих состязаниях не участвовал, но зато участвовали команды военизированных ведомств, относящихся совершенно к другим министерствам: пограничной стражи, жандармерии, пожарной охраны и финансовой гвардии. И значит, в администрации клуба до сих пор должны были храниться личные карточки участников, содержащие отнюдь не секретные, но все же не подлежащие широкой публикации личные сведения. А у Реутова, так уж вышло, имелся собственный ключ от одной из дверей большого здания на Каменном острове, где, собственно, и размещался Хазарский дом.
Поэтому, допив кофе, они с Полиной, прежде всего, поехали на Черную речку, где в старом, уже несколько лет не используемом по назначению гараже профессора Карпова хранились несколько ящиков со старыми бумагами Реутова. В новой квартире просто не нашлось места для огромного количества бумаги, скопившейся у Вадима после написания докторской диссертации и первых его самостоятельных исследований. А Карпову, с которым они даже друзьями, на самом деле, не были, гараж был уже не нужен, так как Георгий Васильевич последние годы серьезно болел и, не имея возможности водить машину, свой «Русобалт» продал. При этом была велика вероятность, что злодеи, устроившие на Реутова охоту, о существовании этого гаража узнать еще не успели.
Тем не менее, на этот раз Вадим действовал крайне осмотрительно и к гаражу приблизился только после получасового наблюдения за местностью, не выявившего, впрочем, ничего подозрительного. Запасной ключ от карповского бокса, как и раньше, был глубоко засунут в узкую щель под крышей с задней стороны построенного из железобетонных плит гаража. Так что доставать его пришлось, глубоко засунув в щель кончик ножа, и это при том, что без лестницы дотянуться до «тайника» мог только очень высокий человек. Идея, хранить тут ключ, принадлежала самому Реутову, который при всей своей замечательной памяти, регулярно забывал ключи и записные книжки в самых неожиданных местах. Поэтому и внутри гаража кроме принадлежащих ему картонных коробок с рукописями, оттисками старых статей и огромными пачками протоколов экспериментов, имелась еще одна ценная вещь, которая, собственно, Вадиму теперь и понадобилась. Это была стандартная железная коробка для инструментов, внутри которой под лотком для всяких мелких вещиц, типа шурупов и гаек, лежали старая его телефонная книжка и связка запасных ключей «от всех на свете замков», к которым имел касательство Вадим. Был тут и тот самый заветный ключ от Хазарского дома, о котором Реутов так кстати вспомнил.
За гаражом, как и предполагалось, никто не следил. И ключи, чего и следовало ожидать, оказались на месте. Так что в три часа ночи, Вадим уже бесшумно проник в здание спортивного клуба. Вскрыл захваченной из гаража фомкой дверь в помещение администрации и два стоявших в нем шкафа с документами, и совершенно не удивился, обнаружив в конце концов во втором из них личную карточку майора из бригады «Вой» Андрея Павловича Кабарова. Дело, таким образом, было сделано. Оставалась самая малость: пойти по указанному адресу и взять жандарма за жабры. Но, к счастью, Реутов искушению тут же помчаться на Староприходскую сторону, где жил Кабаров, не поддался. Майор ведь тоже был не дурак. Мог и сообразить, что Вадим, раз уж знает его настоящую фамилию, может прийти по его душу. И вообще, одно дело отстреливаться, когда приперло — как это делается Реутов вроде бы не забыл — и совсем другое, захватить живьем хорошо подготовленного противника, и не где-нибудь в лесу или, скажем, в полевых укреплениях, а в городской квартире. Такой подготовки Вадим не имел, и поэтому в четыре часа утра позвонил Купцову и, как вскоре выяснилось, хорошо, что позвонил ночью. Ему опять повезло, но у этой импровизации имелась хорошо выполненная «домашняя заготовка».
— Проходите, Вадим Борисович, — предложил Купцов, открывая перед Реутовым дверь в дом. — Попьем чаю, поговорим. Или вы кофе предпочитаете?
— По времени суток, предпочел бы кофе, — Реутов вошел в прихожую и через открытую дверь прошел дальше, в ярко освещенную электрическим светом гостиную.
— Тогда, подождите пару минут, — сказал, входя вслед за ним хозяин. — Прислуги сейчас, как вы понимаете, в доме нет, так что придется мне самому похозяйничать.
— Разумеется, — пожал плечами Реутов и сел в кресло, стоящее сбоку от высокой стеклянной двери на веранду. — Хозяйничайте, Иван Фелоретович. Или, может быть, вам помочь?
— Нет, — отмахнулся Купцов, направляясь к двери, ведущей на кухню. — Что же вы думаете, я и кофе гостю сварить не сумею?
— Я Ольгу Григорьевну, часом, не разбудил? — Спросил Вадим, прислушиваясь, между тем, к смутным шумам внутри дома. Возможно, это была паранойя, но так же, не исключено, что страхи, как тени духов ада, вставшие за его спиной после засады в доме ломщика, были небезосновательны. Теперь могло случиться все, что угодно, но Реутов не желал больше наступать на одни и те же грабли.
— Да, нет, — уже из кухни откликнулся Купцов. — Спит она. Дом-то у нас основательный, стены толстые. Наверху и не слышно ничего.