«Зачем?»
Впрочем, «зачем» как раз понятно.
Реутов снова открыл титульный лист альбома и посмотрел на выходные данные.
«Ну да… Итиль, 1978…»
К семьдесят восьмому году немногие из тех, кто знал когда-то Вадика Реутова, или успели о нем накрепко забыть или знали, что он погиб, а значит о нем, как обычно и случается с покойниками, не думали вообще и вспоминали, если вспоминали, редко и мимолетно. Но вот кто-нибудь другой — да и они тоже, эти люди, знавшие его лично — могли при случае задастся неприятным вопросом, а кто, тогда, этот доктор Реутов, что с недавних пор начал публиковать статьи по физиологии головного мозга? А так — если не маячат перед глазами его имя и фамилия — появляется море возможностей для компромисса. В. Реутов — это ведь необязательно даже Вадим Реутов. Он может быть и Владимиром, и Виктором, и даже Вирхором или Вениамином… Однофамилец, дальний родственник, то да се… Не ясным оставалось другое. Зачем вообще кому-то понадобилось вычеркивать Реутова из списков живых? Чтобы скрыть ту странную историю, что произошла 18 апреля 1962? Но что в ней было такого, что ее непременно следовало скрыть? Что такое с ним тогда сделали, что даже намек на это следовало прятать тридцать лет подряд? И кто — во имя всех святых — занимался этим неблагодарным делом, если даже контрразведка о случившемся ничего не знала?
«Или все-таки знала? Но Рутберг вроде бы не из этого ведомства… Или и это не факт?»
Множество вопросов, и старых, над которыми Вадим уже ломал голову не первый день, и новых, и еще этот назойливый гул в голове.
— Простите великодушно, — донесся до Реутова голос старика-букиниста. — С вами все в порядке?
— Да, я… — Но закончить фразу Реутов не успел. И слава богу. Потому что он и сам не знал, что ответить на заданный вопрос. Однако его выручил телефонный звонок.
В кармане джинсов вздрогнула и завибрировала трубка, и Реутов, с облегчением бросив старику Сольцу «извините», вытащил телефон.
— Вадик! — Крикнул ему в ухо Давид, явно обрадованный тем, что Реутов ответил. — Ты далеко?
— А что? Что случилось? — Насторожился Вадим, разом забыв о только что обуревавших его чувствах.
— Далеко?
— Точно не знаю, но если надо, минут за двадцать доберусь.
— Не надо! — Отрезал Давид. — Домой не возвращайся и вообще уйди пока куда-нибудь подальше и не маячь! Мы сматываемся, я тебе потом позвоню.
— Но что случилось-то?! — Не выдержал Реутов.
— Нас ищут, — бросил Казареев, явно спешивший завершить разговор. — Только что звонил твой брат. У него была делегация «историков» и он дал им телефон Ли. По нему не звони ни в коем случае. Все. До встречи!
И Давид закончил разговор.
— Что-то случилось? — Участливо спросил Сольц, и этим окончательно вернул Реутова к реальности.
— Да, — кивнул Вадим. — Дома… А что вы мне еще принесли?
Он взял из рук старика книжку в бумажном переплете — не столько заинтересованный в ней самой, сколько в паузе, необходимой, чтобы осмыслить только что произошедший разговор — взял, взглянул машинально на обложку и обомлел. Это была книга из серии «Свидетели былого», выпускавшейся, судя по выходным данным, оформлению и качеству полиграфии, каким-то местным любительским объединением, носившим претенциозное название «Искатели». Но заинтересовало Реутова другое. Книжка являлась воспоминаниями Елизаветы Валентиновны Семеновой — жены и бессменного научного секретаря академика Башкирцева. И назывались эти воспоминания «Поединок с памятью».
«Не было бы счастья, да несчастье…» — Реутов увидел «господ историков» даже раньше, чем нашел дом номер 23 по Кашкарской улице.
«Оперативно! — Покачал он мысленно головой. — Но, с другой стороны, не дураки же у них там…»
С момента разговора с Давидом прошло всего чуть меньше часа, но выходило, что промедли Вадим хотя бы одну лишнюю минуту, и все их удачи пошли бы коту под хвост. Но он не задержался и решение принял верное, всего лишь считанные мгновения затратив на анализ сложившейся, складывающейся именно сейчас ситуации. Взвесил в руке книжку госпожи Семеновой, улыбнулся — через силу — ожидавшему продолжения разговора Сольцу, расплатился, не торгуясь, хотя старик и запросил за свой «раритет» явно больше, чем тот того стоил, и, выйдя на улицу, сразу же направился к призывно шумевшему потоком машин проспекту Абузира Глявана. Купленную книжку Реутов уже на ходу сунул в карман куртки — руки ему теперь нужны были свободными — закурил, не останавливаясь, но очень удачно, потому что, поймав краем глаза наплывающее откуда-то сзади плавное движение зеленого огонька, тут же дал отмашку, и буквально через секунду загрузившись в темно-серый «Волгарь» извозчика, приказал ехать в Ярославово Городище.
Ощущение было такое, что счет времени идет уже на секунды. И вот, что интересно. Вадим совершенно не представлял себе, что такое ценное ожидает его в этом самом, снившемся уже несколько раз доме, но был абсолютно уверен, что должен прибыть туда раньше всех остальных. Что-то ему там было нужно. Очень. Позарез. И он — вот, что странно — даже не пытался это «что-то» вычислить, не пробовал осмыслить неожиданно охватившее его беспокойство, понять, какие причины заставляют его сейчас так спешить. Он просто знал, чувствовал, был уверен, что должен поспеть туда, на Кашкарскую улицу первым. И успел. Успевал… Хотя, возможно, и в самую последнюю минуту. Ведь, кто не успел, тот…
«Опоздал?» — На крошечной площади, от которой брала начало кривая, взбиравшаяся на вершину оплывшего за века Багатурова холма улица, стояли три больших черных автомобиля, «Коч» и два «Дончака», из которых выбирались очень характерного вида мужчины, поджарые, собранные, быстрые…
Извозчик проехал мимо них и въехал в створ Кашкарской. Реутов успел заметить, что несколько человек проводили машину взглядами, но вряд ли могли рассмотреть Вадима в затемненном салоне.
«Третий… седьмой… девятый… А если они идут с обеих сторон?»
Вадим вытащил из кармана пятидесятирублевую купюру и протянул ее водителю.
— Высадите меня у двадцать третьего дома, — сказал он. — И продолжайте движение так, как будто я все еще нахожусь в салоне. Пожалуйста.
— Случилось что? — Спросил извозчик, пряча деньги в карман.
— Видели на площади три машины?
— Ну?
— Родственнички жены, — сказал Реутов раздраженно. — Весь клан суки подняли!
— А! — Судя по всему, Вадим не ошибся, и местные нравы за тридцать лет ничуть не изменились. — Куда ехать-то?
— Да, куда угодно! — Хмыкнул Реутов, увидевший впереди дом 23. — Хоть в Берду. Только отсюда подальше!
— Сделаем!
Реутов выскочил из «Волгаря». Бросил быстрый взгляд в оба конца улицы и, увидев, что на какое-то время остался один, шагнул к высокой кирпичной стене, подпрыгнул, ухватился за край, подтянулся и одним сильным движением перебросил тело на другую сторону. За стеной, как и следовало ожидать, оказался крошечный дворик и еще меньший по размерам садик, представлявший собой группу полузасохших фруктовых деревьев — «Яблони? Абрикосы? — и таких же одичавших, разросшихся, а позже частично засохших колючих кустов. В стене дома 23, выходившей во двор, имелась дверь и плотно закрытое ставнями окно, но Вадим решил, что входить в дом будет не здесь, а с тыла. Ему ведь предстояло выламывать дверь или окно, и делать это следовало как можно дальше от чужих ушей.
Реутов прошел вдоль стены дома, продрался через перекрывший тропинку куст ежевики, и оказался наконец на заднем дворе, отделенном от такого же, но соседского, еще одной кирпичной стеной. Здесь оказалось темно, как ночью, но не для него. Глаза уже подстроились к ночному «освещению», и Вадим хорошо рассмотрел заднюю стену дома: оббитая железом дверь, узкое, как бойница, да еще и забранное решеткой окно, и два окна пошире, но закрытые деревянными ставнями-жалюзи — на втором этаже.
«Наверх», — сразу же решил Вадим. Примерился к высоте подоконника — «Метр, не больше» — и, всунув ногу между прутьев решетки, рывком взбросил тело вверх, так, что кончики пальцев достали до выпуклого бордюра, разделявшего первый и второй этаж.
Он ни о чем сейчас не думал, не анализировал свои действия, ничего не пытался понять. Только знал, что должен попасть внутрь дома и сделать это раньше тех, кто шел по его следу. Все остальное оставалось пока неважным, потому что проблемы, как говорится, следует разрешать по мере их поступления.
Вадим заставил «замолкнуть» не вовремя забившийся в кармане телефон — «Успеется!» — ухватил левой рукой створку ставень, потянул на себя, почувствовал слабину, и рывком сорвал с петель. Дерево было старое, и шурупы с треском вылетели из гнезд, как будто только того и ждали. Ставня рухнула вниз, а Реутов, которому заботиться о бесшумности проникновения стало теперь незачем, вышиб локтем оконное стекло, сорвал шпингалет и, растворив окно, перевалился через подоконник.
Он оказался в небольшой почти пустой комнатке, где из мебели наличествовал лишь какой-то скособоченный платяной шкаф да лежащий на боку венский стул. Больше здесь ничего не было, кроме толстого слоя пыли и тяжелых кружев паутины по углам. Все это Вадим увидел как-то сразу, не оглядываясь и специально ничего не рассматривая, но и то верно: подсознательно он точно знал, что это совсем не то место, куда ему надо. Ощущение было странное. Узнавание? Возможно, но только отчасти. Потому что при всем при том, Реутов отлично знал, что в комнате этой — и вообще в этом старом заброшенном доме — никогда прежде не бывал. Тем не менее, наличествовало чувство, близкое к дежавю. Не бывал, но все-таки «видел», не знал, но… Не останавливаясь, он пересек комнату, открыл дверь, вышел в короткий коридор, свернул налево, а не направо, где имелась еще одна дверь, спустился по скрипучей деревянной лестнице в залу и, не раздумывая, выбрал дверь слева. В этот момент за закрытыми ставнями окнами, на улице, раздались голоса. Слов он не разобрал, но Вадиму это и не требовалось. Все оказалось понятно и так. Еще минута, максимум две, и «господа историки» взломают наружную дверь.