— А что теперь? — усмехнулся Давид. — Теперь, если мы даже и сбежим… Ну, допустим. Сбежали. И что дальше? Эти парни, Вадик, никогда не угомонятся. Ты мне поверь! Да ты и сам должен знать, только у тебя сейчас обострение совести случилось, и гормоны опять же… — Давид улыбкой попросил извинения у Полины и снова посмотрел на Вадима. — И потом, если мы теперь все бросим, ты уже никогда ничего о себе не узнаешь.
— И хрен с ним, — Реутов глотнул кофе, поморщился и, отставив картонный стаканчик в сторону, посмотрел через плечо. Но все было спокойно: в этот поздний час в задрипанном ночном кафе — три высоких столика-стойки в скверике у реки — других посетителей, кроме них четверых, не было, и услышать их разговор никто не мог. — Зато целы останемся, — он не выдержал и коротко глянул на Полину, но Полина лишь скептически усмехнулась.
— Не факт, — сказала она, смягчая улыбкой смысл своих слов. — Пока ты жив, дорогой, то есть пока жив хоть один из нас, — поправилась она. — Или есть вероятность, что мы живы, нас в покое не оставят.
Выходило, что и все остальные думали о том же самом и, возможно, сообразили что к чему даже раньше Вадима. Но из этого отнюдь не следовало, что он и дальше будет рисковать Полиной.
— Согласен, — кивнул Реутов и вытащил пачку папирос. — Не оставят, — об этом он тоже думал. — И значит, всем нам следует как можно скорее умереть.
— Ты что несешь?! — удивленно вскинула брови опешившая от его слов Полина.
— Хорошая идея, — как ни в чем, ни бывало, кивнул Давид и тоже потянул из кармана сигареты. — Я бы сказал, плодотворная.
— Инсценируем? — спросила Лили и, ловко вынув из пальцев Казареева пачку «Дубровника», вытряхнула из нее сигарету. Держалась она уверенно, но чего ей это стоило, можно было только гадать.
— На четверых? — Полина уже сообразила, о чем, собственно, речь, успокоилась и сразу же перешла к обсуждению практических деталей.
«Ну, что есть, то есть… Блондинка!» — не удержался от мысленной усмешки Вадим, хотя ему, по большому счету, было сейчас совсем не до смеха.
— Почему бы и нет, — пожал плечами Давид. — Технически сложно, разумеется, но ничего невозможного не вижу.
— Вообще-то, аналогия напрашивается, — глядя Давиду в глаза, осторожно сказал Реутов.
— Думаешь? — Казареев дал прикурить Лилиан и закурил сам. — Прости! — он протянул зажигалку Вадиму и чуть заметно кивнул.
— Вы о чем? — Лилиан сначала внимательно посмотрела на Давида, а потом перевела взгляд на Вадима.
— Ты же слышала, — Давид удивился вопросу Лилиан настолько искренне, что Реутов чуть было не купился. — Мы же обсуждаем, как половчее исчезнуть.
— А о какой аналогии ты говорил? — подозрительно спросила Лилиан, рассматривая Вадима и совершенно игнорируя ответ Давида.
— Я говорил об аналогии? — Вадим почесал висок и пожал плечами. — Может быть, и говорил. Наверное, была какая-то мысль, но сейчас, убей бог, не помню.
— Не помнишь…
— Слушай, Лили, вот как на духу!
— Ну-ну, — с сомнением покачала головой Лилиан, но, по-видимому, ничего пока все-таки не поняла.
— Ладно, — подытожил инцидент Давид. — Проехали. Я только хочу заметить, что такие вещи с кондачка не делаются. Тут надо все тщательно продумать, взвесить, спланировать… Спокойно и на холодную голову. Вопрос, где мы всем этим займемся?
— В Петрове, — сразу же предложил Реутов, успевший обдумать это еще по дороге сюда. — В Петрове Марик Греч… и там нас не ждут.
— А как же Кашкарская 23? — вполне искренне удивилась Лили. — Разве ты не хочешь выяснить, что это за дом и почему…
— Я много чего хотел бы выяснить, — вздохнул Реутов. — Но ты же видишь, что твориться!
Так уж вышло, что про домик в Ярославовом городище он им рассказать еще не успел, слишком был занят той простой до безобразия и очевидной до омерзения идеей, которая с таким опозданием пришла этим вечером в его тупую голову. И вроде бы, все было верно, и мысль начать расследование прошлого, чтобы понять, кто и зачем устроил на них охоту, была своевременной и по сути верной. Но, с другой стороны, чем дальше, тем прозрачнее становилась интрига генерала Рутберга, которому насрать было на самом деле на то, что случится с самим Реутовым, Полиной или Лили. Генералу нужен был результат, остальное — неизбежные в любом серьезном деле издержки. И ведь ряженый полковник этого даже не скрывал. Прямым текстом сказал, но инерция мышления помешала услышать. И не ему одному. Давид тоже купился, но легче от этого Вадиму не стало. Он прямо-таки физически ощущал свою вину перед теми, кто волею обстоятельств и благодаря близости к нему, Реутову, оказались теперь в смертельной опасности. И если несколько дней назад, когда они действительно ничего о происходящем не знали и об истинном положении дел могли только догадываться, решение начать это долбаное расследование казалось логичным, то теперь — после всего — продолжать охоту за призраками было более чем глупо. Возврата к прошлому не будет, потому что статус кво в данных обстоятельствах принципиально не восстановим. И то, что осознание этого факта пришло с таким опозданием, ничего, по сути, не меняло. Вывод был прост, как дважды два: единственным выходом для всех них оставалось бегство. И думать теперь надо было только об этом, а домик на Кашкарской улице… Сейчас он не представлялся уже чем-то таким, о чем следовало рассказывать в первую очередь. Вот Реутов о нем и не рассказал, однако услышав вопрос Лили, но главное свой почти автоматически выскочивший ответ, подумал и о другом.
«А оно им надо — знать все эти глупости?! Пусть о другом думают!»
— Я много чего хотел бы выяснить, — сказал Реутов. — Но ты же видишь, что твориться!
— Вижу, — на глазах Лили появились слезы, и Вадим сразу же пожалел, что так неумно сформулировал свой ответ.
— Поедем в Петров, — повторил он, пытаясь переключить мысли женщины на обсуждение более позитивных вопросов. — Оглядимся, подумаем…
— Нас четверо… — мягко напомнила Полина.
«Четверо…»
— Нас везде теперь будет четверо, — устало усмехнулся Вадим. — Впрочем… — и он вопросительно посмотрел на Давида и Лили. В конце концов, у них могли появиться и другие планы.
— Четверо, — подтвердил Давид.
— У тебя есть основания? — высокомерно подняла бровь Лили, сразу забывшая о слезах.
— Но спросить-то я должен был, — пожал плечами Реутов. — С огнем играем…
— Спросил, — кивнула Лили. — Ответ знаешь, больше не спрашивай. Пожалуйста, — добавила она после короткой паузы.
— Так что насчет моего плана?
— Две квартиры на одной улице, — предложил Давид. — Не в одном доме, но поблизости. И еще две, резервные, на другом конце города.
— Через сеть? — Полина не выдержала искушения и тоже закурила.
— Только через сеть, — кивнул Вадим. — И новые мобильники, взятые в разных городах и обязательно у крупных компаний.
— Нам еще одна машина нужна, — напомнил Давид. — Да и этот «Дончак» я бы сменил. Примелькался.
— Поедем в Царицын, — предложил Реутов. — Купим там машину и пару телефонов. Потом…
— Можно наверх податься, — вид у Полины был насквозь деловой. Судя по всему, она уже включилась в игру. — Скажем, до Казани… Торопиться-то нам сейчас некуда, ведь так? А потом в Петров через Москву. Как вам такой вариант?
— А денег хватит? — С сомнением в голосе поинтересовалась Лили. — До моих-то капиталов нам пока не добраться…
— Деньги у нас есть, — успокоил ее Давид. — Резервный фонд, то да се… На первый скачек хватит.
— Значит, поскачем? — улыбнулся Вадим, начинавший ощущать уверенность, что все у них получится.
— А почему бы и нет, — улыбнулся в ответ Давид.
— А потом что? — осторожно спросила Полина, искоса наблюдавшая все это время за Реутовым.
— Дай дожить до этого «потом», — отмахнулся Вадим. — Доживем — подумаем.
— А как же премия? — Полина задала этот вопрос с такой интонацией, что у Реутова даже сердце сжалось.
— Да гори она ясным пламенем, премия эта! — сказал он в сердцах, обнимая Полину за плечи и привлекая девушку к себе, и вдруг — ощутив ее тепло и дурманящий запах волос — понял, что действительно ни о чем не жалеет. Он вообще, как оказалось, не испытывал сейчас никаких особых эмоций ни по отношению к своей научной карьере, у которой по-любому продолжения быть не могло, ни относительно славы или этой дурацкой премии, пришедших нежданно-негаданно, а потому никакой ценности в его глазах и не имевших. Ну а о своей прошлой жизни Реутов тем более не горевал. Не о чем там было жалеть. Теперь его заботило совсем другое, и среди этого другого даже вопросы личной безопасности занимали, как выяснялось, отнюдь не первое место, вообще оказавшись в списке приоритетов только потому, что Вадиму страстно — как никогда в жизни — хотелось продолжать быть с Полиной. Вот и все, что его на самом деле интересовало: Полина и возможность быть с ней. А Ламарковская премия…
— Да гори она ясным пламенем, премия эта! — сказал Реутов, прижимая Полину к себе. — Цели у нас теперь другие, Поля, и дай бог, что б все у нас получилось!
Разумеется, это был сон. Яркий, подробный, насыщенный множеством аутентичных подробностей, какие и не придумаешь так сразу, даже если очень постараться, но все-таки всего лишь сон. И Реутов — что вообще-то случалось с ним крайне редко — это прекрасно осознавал, тем более что на этот раз не только «жил и действовал» внутри этого весьма реалистично «поставленного» сна, но одновременно наблюдал еще и за собой как бы со стороны и даже «комментировал» по временам подбрасываемые воображением — воображением ли только? — сюжетные повороты и весьма драматические коллизии.
— Обратите внимание на мю-ритм[143], - сказал кто-то из-за спины, и Вадим послушно посмотрел на зеленое поле осциллографа.
— Любопытно, — согласился Реутов, одновременно отмечая одной частью сознания весьма специфический вид кривой и удивляясь другой его частью своему внешнему спокойствию. Бог с ним с мю-ритмом! Подумаешь, невидаль заморская — аркоидный ритм! Но вот то, что энцефалограф вообще фиксировал такую мозговую активность — и у кого?! — могло вызвать шок у любого грамотного невролога. На третьи сутки после проникающего ранения мозговой ткани должны наблюдаться общемозговые симптомы, но никак не мю-ритм. И ведь картина классическая: раневой канал недвусмысленный, реактивный отек, пролапс мозга