— А чего там! — Пожал плечами Реутов. — Сбросил вас, дотянул почти до Актау, запустил часовой механизм, изменил курс, включил автопилот…
— И сколько тебе было до берега?
— Километров пятнадцать я думаю…
— Меньше месяца назад…
— Помню, помню. — Спокойно согласился Вадим. — Тогда я еле половину ширины Невы одолел.
— Ну и что изменилось?
— Многое.
Реутов переждал, пока официант выставит перед ним заказ, и продолжил, излагая ту версию, которую решил «подарить» своим друзьям, потому что даже Полине он не мог — не имел права — сказать правду. И если подумать, правильно делал. Его правда могла стоить им всем головы, а Вадиму Полинина голова была слишком дорога, чтобы ею рисковать, да и своя теперь была не лишней.
— Марик, поверь! — Сказал он Гречу, глядя тому прямо в глаза. — Я ничего не скрываю. Нечего мне скрывать, потому что «папенька» мой не озаботился со мной объясниться, ни когда был жив, ни тем более после смерти. Оставил наследство, это да. Завтра поеду забирать «основные фонды», так сказать, но никаких объяснений. Чем он там занимался, куда завели его эти их малоаппетитные исследования, я, как не знал, так и не знаю. И думаю, никто уже не знает и не узнает. Никогда. Но факт, что-то такое он со мной тогда сделал, а то, что он кое-что знал и умел, ты на собственной шкуре убедился, не так ли?
— Так, — подтвердил Греч, помнивший — невозможно такое забыть — как подействовали на его организм никому не известные стимуляторы Хутуркинова-старшего.
— Ну, вот, — кивнул Вадим. — А завтра, если я его правильно понял, мы получим и еще кое-что. Но не спрашивай меня, что это и откуда. Оттуда! А до Актау я доплыл, как не фиг делать. Устал, конечно, но не так что б смертельно. Вылез на берег, достал из непромокаемого мешка рюкзачок легонький, трусы, майку и спортивные тапки и побежал… Ну, а дальше адресок у меня был — папенькины контакты, понимаешь ли — и ждали меня, так что все прошло, как по маслу. А вы как?
— А что мы?! — Махнул рукой Греч и отпил из стакана. — Ты же знаешь. Я выпрыгнул первым, остальные за мной. Риск был только с Зоей — она с парашютом никогда не прыгала, но Давид ее очень аккуратно приземлил. Ну, а Вероника такая легонькая, что я лишнего веса даже и не почувствовал. Нас, правда, ветром снесло немного, так что к машинам потом пришлось часа четыре выбираться, да все буераками. Но зато местность дикая, и свидетелей там не было. А потом все по расписанию.
— Ну, и, слава Богу! Выпьем! — Предложил Вадим.
— Да я как-то и без тостов уже часа два тут… пью.
— Марик, перестань мучаться дурью!
— Да не мучаюсь я! — Отмахнулся Греч. — Решил, значит, решил.
— Скучаю я, — признался он через мгновение. — Даже сам не ожидал. Но… скучаю.
— Я тоже, — поддержал друга Реутов. — Вот за них и выпьем. За наших женщин!
— С удовольствием!
Разумеется, в номерном банковском сейфе не оказалось ничего такого, что могло пролить свет на историю жизни и на личные тайны Булчана Хутуркинова. «Папенька», как доподлинно знал теперь Вадим, был тертый калач, и в предусмотрительности ему не откажешь. Вадим провел в хранилище «1-го Коммерческого банка Брюгге» два часа, разбираясь с бумагами и вещами, составлявшими значительную часть таким странным образом доставшегося ему наследства. Выходило, что господин Хутуркинов сумел предугадать будущее, хотя, знай, Реутов с самого начала то, что знал его родитель, тоже, вероятно, смог бы сделать пару-другую верных предсказаний. Однако, сидя теперь в клиентском кабинете на глубине десяти метров ниже уровня городских мостовых, Вадим обо всем этом не думал, и думать не собирался. Сделанного не воротишь, а про папеньку он все уже для себя понял.
Оставив больше половины содержимого сейфа лежать там, где оно все эти годы и лежало, Реутов забрал самое необходимое и покинул банк. Ему предстоял неблизкий путь по дорогам Европы, но и то сказать, торопиться-то было некуда: Давид и Марк ждали его только вечером, а других дел — кроме как рулить — не имелось и не предвиделось. Тем не менее, одно дельце у Реутова все-таки образовалось. Ему вдруг пришло в голову, что имеет смысл, не откладывая в долгий ящик, «оживить» одну из «теней», оставленных ему Хутуркиновым-старшим в наследство, и сделать это, по здравом размышлении, Вадим решил в Люксембурге. Княжество являлось независимой территорией, но одновременно входило в качестве ассоциированного члена в Германскую Лигу, и эта двойственность положения порождала некоторые юридические казусы, делавшие Люксембург излюбленным местом заключения определенного рода сделок и проведения иных щекотливого свойства мероприятий.
От Брюгге до Люксембурга всего чуть больше трехсот километров, притом, что на большей части пути ограничений в скорости нет вовсе, а там, где все-таки есть — максимально разрешенными были 120 километров в час. Поэтому не приходится удивляться, что в половине первого Вадим уже был в Люксембурге. Там он провел час в компании местного адвоката, и тот за вполне приемлемую плату в 1000 золотых марок помог оформить все необходимые документы и обещал, что не позднее, чем через три дня, господин Рихтер — именно так и звали новую реинкарнацию Реутова — сможет получить свой паспорт и водительскую лицензию в посольстве Империи в Женеве. Этот же ушлый крючкотвор, не задавая лишних вопросов, оформил и все необходимые бумаги для филиала «Швейцарского Кредита», где спустя еще полчаса старший менеджер удостоверил Вадима, что теперь господину Рихтеру достаточно будет лишь обратиться в любой из действующих филиалов банка — в одной из девяносто трех стран цивилизованного мира — чтобы официально вступить во владение своим новым счетом.
Закончив дела, Вадим перекусил и с легким сердцем снова отправился в путь. Ему предстояло проехать еще без малого пятьсот километров через Мец, Страсбург и Мюлуз к Базелю и Цюриху. Однако теперь он уже действительно не торопился, а ехал с остановками — на «выпить чашечку кофе» или «съесть чего-нибудь мясного». И в Цюрих приехал только без четверти восемь, но зато, что называется, в самый раз, или словами канцлера Грибоедова, пописывавшего на досуге весьма приличные стихи и пиесы, прямиком с корабля на бал. Оказывается, и Давид объявился в городе всего двумя часами раньше, и Марк, страховавший отлет женщин из Милана, прибыл в Цюрих едва ли не одновременно с Вадимом. Так что, созвонившись и коротко выяснив личные обстоятельства, решили встретиться в ресторане: поужинать или, возможно, даже пообедать и заодно уж поговорить, хотя вроде бы ради «поговорить» как раз и встретились.
По правде говоря, Реутов прекрасно понимал, что именно этот «пункт программы» в сложнейшей и запутанейшей операции «по отрубанию хвостов и топлению концов» должен был вызывать и, разумеется, вызывает у компаньонов множество вопросов, если не сказать больше. Однако и то правда, что когда он их об этой встрече попросил, не объяснив при этом для чего она ему вдруг потребовалась, согласились они сразу, привыкнув, по-видимому, за последние дни доверять его «идеям» и «интуициям».
— Как прошло? — Спросил Вадим, едва успев занять место за столиком.
— Ты кого спрашиваешь? — Чуть прищурился Марк.
— Обоих, — усмехнулся Реутов. — Но раз уж ты спросил, ты и будешь первым.
— Все в порядке. Улетели.
— А у тебя? — Повернулся Вадим к Давиду.
— И у меня, — кивнул тот. — В Лихтенштейне проблем не возникло. И Лили тоже уже улетела. Теперь твоя очередь.
— Теперь моя, — согласился Реутов и достал сигареты. — Я был в Брюгге. Папенька, — он так и не смог научиться называть Булчана Хутуркинова отцом, но как-то же его следовало называть? — Папенька арендовал там банковский сейф. Ну, я подозревал, что сейф не пустой, но в Петрове уверен в этом еще не был, поэтому ничего определенного вам и не сказал.
— А теперь, значит, скажешь? — Улыбнулся Давид, отбирая у Реутова пачку и вытряхивая из нее сигарету.
— Теперь скажу, — Реутов подобрал оставленные Казареевым сигареты и подвинул их к Марку. — Он мне денег оставил. — Вадим проследил, как Греч берет сигарету и понял, что, скорее всего несколько затянул со своими объяснениями. И Марк, и Давид ведь не дети и понимают, что не в деньгах дело, тем более что у Лили их столько, что на всех хватит. — Денег много не бывает, — сказал он вслух и тоже взял сигарету. — Одиннадцать миллионов золотых марок на дороге не валяются.
— Согласен, — кивнул Давид. — Но дело, как я понимаю, не в них.
— Не в них, — согласился Вадим и, наконец, закурил. — Папенька мне еще кое-что оставил, причем такое, что кое-кто никаких миллионов не пожалел бы. Но этого «кое-чего» мало и хватит, да и то в обрез, только на троих и еще по чуть-чуть нашим девочкам. И все. Ни технологии, ни формулы. Поэтому взяли, приняли и забыли, как не было.
— Ну, а теперь ты, может быть, все-таки объяснишь, о чем речь? — А вот это спросил Греч, который, кажется, «чутьем» чуял, куда ветер дует, но сам себе боялся поверить. Впрочем, судя по «застывшему» взгляду, Казареев испытывал весьма похожие чувства.
— Стимулятор, — объяснил Вадим. — Что-то похожее на стимулятор, только зелье это стимулирует иммунную систему и регенеративную функцию, причем механизм действия запускается через подкорковые структуры мозга. Впрочем, ни химизм, ни физиология процесса мне неизвестны. Все, что я знаю, я узнал из письма от папеньки Хутуркинова, а он там коротенько отписался, без подробностей, так сказать. Даже о количестве оставленного зелья не написал. Потому я и молчал.
— А действие? — Спросил Давид. — Ожидать-то от него чего?
— Не знаю, — пожал плечами Вадим. — Но в самом худшем случае, перестанешь болеть инфекционными заболеваниями и ранки, как на собаке, заживать будут. Оно тебе помешает?
— Ни в коем случае! — Улыбнулся побледневший вдруг Казареев. — А… а в лучшем?
— А про лучший случай… — Реутов обвел взглядом друзей и кивнул. — Я не только говорить, я и думать боюсь… Что б не сглазить.