Война
По-разному встретили 22 июня 1941 года Веденеев и Горевой. Хотя — вот уж не ожидал ни тот, ни другой — оказались они в одной части, под Ленинградом, где в самый канун войны формировался 72-й отдельный радиобатальон ВНОС[2].
Веденеева вызвал военинженер 1 ранга Васильев и озабоченно сказал:
— Слушай, старшина, письмо я получил от наших старых знакомых. Помнишь, на испытаниях «Редута» были у нас стажеры из академии — Бондаренко и Осинин? Закончили они учебу. Разворачивают теперь новое хозяйство — дело хлопотное, ответственное. Просят тебя откомандировать к ним, на подмогу. Ты ведь мастер на все руки, технику радиообнаружения знаешь как свои пять пальцев.
Веденеев пожал плечами:
— Я, честно говоря, уже домой потихоньку собираюсь — служба-то к концу подходит.
— Рано пока думать об этом, старшина. Ты же знаешь, какая сложная обстановка на Западе.
— А пакт о ненападении? И сегодняшнее Заявление ТАСС…
— Что, успокаивает?.. Плохо ты фашистов, старшина, еще знаешь. А я с ними в Испании бли-изко сошелся, до сих пор кулаки ноют из-за того, что мало наподдавал им тумаков. Верить им ни на йоту нельзя. Коварны, сволочи. А потому нам надо быть готовыми к любым неожиданностям. Вот так-то. Ну, поедешь в Ленинград?
— Поеду, товарищ военинженер…
На станции Песочной, где размещался штаб вновь создаваемого радиобатальона, Веденеев нос к носу столкнулся (кто бы мог подумать!) с Горевым. Тот с группой бойцов под командованием лейтенанта вышел из соседнего вагона, гремя вещмешком и путаясь в полах непомерно длинной для него шинели.
— Малыш, дружище! Кто же это тебя так вырядил — лето стучится в дверь. Поди, взмок? — шутливо хлопнул по плечу Григория Николай.
— Не то слово, — кивнул, отдуваясь, Горевой без тени удивления, будто расстались они с Веденеевым не год назад, а только вчера. — В Баку и принарядили, сказали, на Север едешь. Всех наших операторов, кто изучал «Редут», в поезд — и сюда. А ты, Коля, какими судьбами?.. Ой, простите, что не по форме обратился — вы уже, оказывается, старшина! — спохватился Горевой.
— Ладно, малыш, обойдемся без субординации. Не в казарме, и потом, столько не виделись!.. А я, видно, туда же следую, куда и ты. Вот ведь какая петрушка получается. Рассказывай, как жил-служил все это время?
— А-а, разве это жизнь, — махнул рукой Горевой, — сплошные доказательства! В учебниках погряз да в схемах. С эффектом Доплера в голове и спать ложусь, и поднимаюсь. — Григорий хитровато прищурился и закончил: — А все потому, что один товарищ предрек, мол, никогда не быть мне разведчиком неба. Вот и приходится доказывать обратное.
— Ну, ну… А ты, малыш, оказывается, злопамятный.
— Я?! Да я наоборот…
Закончить фразу Григорий не успел, его окликнул лейтенант, который строил прибывших красноармейцев тут же, на перроне, и проверял их по списку. Горевой поспешил в строй. А Веденеев, забросив за плечо свои нехитрые пожитки — вещмешок и скатку, направился в штаб.
Капитана-комбата Николай узнал сразу. Бондаренко, как и на стажировке, был подтянут, до синевы выбрит, в надраенных до блеска сапогах. «Только мешки под глазами да морщин на лице прибавилось, — отметил про себя Веденеев. — А так каким был сухарем, таким и остался. Даже не улыбнется». Проверив у старшины командировочное предписание и окинув его придирчивым взглядом, Бондаренко изрек:
— Приказываю вам отбыть на границу, в Карелию, в распоряжение инженера батальона воентехника первого ранга Осинина. Он там разворачивает восемь установок «Ревень», которые мы получили. Сейчас находится вот здесь, — показал комбат точку на карте за Выборгом, недалеко от Финского залива. — Задача: как можно быстрее запустить радиогенераторное оборудование и настроить должным образом приемники. Нужно срочно создать вдоль границы электромагнитную завесу, чтобы ни одна муха незамеченной не пролетела. Ясно?
— Так точно, товарищ капитан!
— Допуск, продаттестат получите у начальника штаба. Действуйте!..
Найти инженера батальона оказалось не так просто. Осинин мотался по «точкам», и лейтенант Ульчев, начальник расчета радиоприемного оборудования третьего «Ревеня», на позицию которого с большим трудом добрался Веденеев, посоветовал ему:
— Лучше ожидайте воентехника здесь. Он или сам объявится, или обязательно выйдет на связь.
— Что же, мне сидеть сложа руки и ждать у моря погоды?
— Дело найдется, — успокоил Веденеева лейтенант, — спецов, знающих технику, раз, два и обчелся. Заодно и я у вас поучусь. — Смутившись, Ульчев пояснил: — Неделю назад выпустился из училища связи, да не по тому профилю. Радиоулавливатель изучал по ознакомительной лекции, в общих чертах.
Засел Веденеев в аппаратной, натаскивая лейтенанта и его личный состав. Заодно приемник настроил. Но эфир молчал, ни одного биения на ленте отметчика, засекающего пролет самолетов. Вот тебе и граница! В финскую кампанию совсем не так было. Правда, тогда воевали.
Наконец объявился Осинин. Худой, измученный, только глаза поблескивали живинкой на осунувшемся лице. Веденееву обрадовался:
— Я знал, что ты приедешь. Молодец! — И сразу к делу: — Покрутиться нам осталось немного. На Валааме станцию развернули, на острове Лавансаари тоже, и здесь, у Ульчева, как видишь, ажур. Теперь я двину сюда, северо-западнее первого расчета, — ткнул пальцем в карту воентехник, — поставлю там генератор. А ты по бокам от него, на удалении тридцати километров, располагай приемники. И баста, — хлопнул Осинин ладонью по столу, — граница будет на замке! Готовность к включению — через два дня, двадцать второго июня. В четыре ноль-ноль выходим на связь. Времени, конечно, мало, но комбат торопит. Сверим часы…
В назначенный срок Веденеев просигналил о включении приемного оборудования. Через несколько минут на ленте ондулятора появилась одна отметка, тут же другая… Биения на отметчике повторялись с такой частотой, что Николай усомнился: исправен ли он? Охватила тревога. Он быстро связался с соседней «точкой» — картина аналогичная.
— Срочно передайте донесение в приемный центр батальона: воздушная граница нарушена большой группой самолетов! — приказал он радисту, а сам запросил Осинина.
Когда воентехник ответил, Веденеев нервно схватил телефон и открытым текстом коротко обрисовал ему обстановку.
— Я уже знаю, — услышал Николай сквозь потрескивание шумов в трубке хриплый голос Осинина. — Меня отзывают в штаб. А вы, старшина, оставайтесь на месте, ждите шифровку от Первого.
— Может, учения начались, товарищ воентехник? — с надеждой спросил Веденеев и услышал в ответ жесткое, болью отозвавшееся в сердце:
— Нет, это война!
Из материалов по истории службы ВНОС.
Утром 22 июня 1941 года первые боевые донесения о нарушении воздушных границ на северо-западе немецкими и финскими самолетами передали станции «Ревень». Отличился старший радист заместитель политрука Шутилов, который передал 64 боевых донесения о налетах вражеской авиации на подступы к Ленинграду.
Батальону передается «Редут»
Только к вечеру добрался Осинин на перекладных до Песочной. Тут же получил приказ от Бондаренко:
— Бери машину и жми к полковнику Соловьеву. Он тебя ждет.
Воентехник побаивался начальника службы ВНОС. У него почему-то сложилось мнение, что от встреч с полковником, своей фигурой напоминающим грозного великана, — одни неприятности. Так получилось и при выпуске из академии, когда по милости Соловьева, который был членом комиссии, Осинина вдруг назначили инженером батальона. А ведь Сергей мечтал о научно-исследовательской работе! Ему все и пророчили ее — все-таки был круглым отличником. Но мечта неожиданно отодвинулась настолько далеко, что поневоле Осинин подумал, какая это каверзная штука — жизнь.
«И зачем он меня вызвал? — обеспокоенно заерзал на сиденье Сергей, трясясь в комбатовской эмке по булыжной дороге. Но тут же мысленно одернул себя: — Да о чем это я? До мелочей ли сейчас? Ведь война! Нет, явно что-то срочное и важное».
В штабе корпуса ПВО начальника службы ВНОС в кабинете не оказалось, и Осинин, потоптавшись, открыл дверь рядом, в отдел разведки, подумав, что Соловьев, возможно, находится там. «Может, спросить?» — подумал Сергей. Но в отделе было явно не до Осинина. Трезвонили аппараты, направленцы кого-то вызывали, что-то уточняли, хватались за карты, делая пометки, мимоходом кивнув Осинину, выбегали из кабинета, а возвращаясь, снова хватались за телефоны и требовали какую-то «Фанеру», «Непоседу» или совсем уж несуразное: „«Африку»!.. Срочно «Африку»!..“
«Ну и позывные, нарочно не придумаешь», — усмехнулся про себя Сергей, сочувственно поглядывая на оперативников, даже не пытаясь к кому-либо из них обратиться. Чтобы не мешать, Осинин попятился к выходу и в дверях столкнулся с полковником. От неожиданности остановился, и сразу по ушам резануло:
— Не путайся под ногами… Приехал — жди! — Соловьев легонько, словно пушинку, отодвинул Сергея в сторону и гаркнул: — Быстро сведения по карельскому направлению для доклада начштаба!
Подбежал человек с картой, которую полковник от нетерпения чуть ли не вырвал у него из рук. Не взглянув больше в сторону Осинина, Соловьев стремительно вышел.
Но вскоре снова появился и подозвал инженера радиобатальона к себе.
— Значит, так, рассусоливать мне с тобой, товарищ воентехник первого ранга, некогда. Обстановка… — Он махнул огорченно рукой. — Хотел было побеседовать обстоятельно, потому и вызвал. Но теперь не до разговоров. — Полковник оценивающе окинул взглядом Осинина и шутливо-одобрительно пробасил: — А ты — удалец! «Ревени» к сроку развернул. Идут от них донесения!
Осинин от похвалы зарделся. Начальник службы ВНОС продолжил сурово:
— А теперь слушай задачу, воентехник. Батальону передается станция дальнего обнаружения типа «Редут». Я уже сообщил твоему комбату. Установка стационарная, была экспериментальным полигонным макетом физико-технического института, развернута в Токсове. Необходимо срочно подготовить боевой расчет, принять станцию и начать работу. Кодированные донесения сообщать по телефону на главный пост ВНОС, который мы вот-вот развернем. Для дублирования связи используй радиостанцию. Но лишь в крайних случаях: при обрыве линии и во время налета. Сам понимаешь, чтобы исключить возможность радиоперехвата. Кодовое наименование установки — «Редут-1». Работай в Токсове до тех пор, пока не пришлю на установку инженера. Понятно?
— Так точно, товарищ полковник!
— Да… Инженера мы уже нашли. Ученый, кандидат наук. Может, слышал о Червове? Нет? Ученик профессора Бонч-Бруевича, заведовал лабораторией, магнетроны изобретал. Сам изъявил желание! Теперь призываем в качестве военинженера третьего ранга. Так что тебе ждать недолго… Вопросы есть?
Осинин заколебался на мгновение, но решился и спросил:
— А что, товарищ полковник, «Редут-один» есть, значит, должны быть и другие «Редуты»: второй, третий?..
Соловьев нахмурился, недовольно буркнул:
— Спросил бы что полегче. Радиозавод с выполнением заказа тянет, все чего-то дорабатывает.
Осинина вдруг осенило, и он запальчиво предложил:
— А если в Москву обратиться, попросить пока те два «Редута», которые испытывали при институте связи, когда я был на стажировке?
— Так они и ждут тебя, — усмехнулся Соловьев.
— Приехал оттуда старшина Веденеев, рассказывал, что стоят они там зачехленные, без дела. Одна станция, правда, потрепана изрядно после Баку, но работать можно. Может, позвоните? — с надеждой посмотрел Сергей на Соловьева.
Задумчиво пощипывая усики, полковник, как бы размышляя, сказал:
— А что, если попробовать? Чем черт не шутит. — Он круто развернулся и, не попрощавшись, выскочил из кабинета.
…Осинин возвращался в Песочную и мыслями был в предстоящих делах. «Где взять в боевой расчет старших операторов? — ломал он голову. — В батальоне по пальцам можно пересчитать тех, кто знаком с «Редутом» и сидел за экраном осциллографа. Не хватает специалистов. А готовить их должен в первую очередь ты, товарищ инженер батальона. И спрашивать за это будут тоже с тебя. Кого же назначить старшими операторами на «Редут-1»? Все-таки хорошо, что такой опытный инженер придет. Как его? Кажется, Червов… Надо же, кандидат наук! Будет у кого поучиться…».
Наступала первая после начала войны ночь. Небо серело, закутывалось в грязно-белесый войлок. От Ленинграда фронт находился далеко, и Осинин не догадывался, как, впрочем, никто еще не знал, что уже эта ночь принесет бойцам ПВО боевое крещение, а ленинградцы впервые услышат тревожное предупреждение: «Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..» Она будет длиться сорок одну минуту, а в районе Песочной рухнет, объятый пламенем, первый сбитый вражеский стервятник, пытавшийся прорваться к Ленинграду.
Страшно, когда падают бомбы
Многие в ту ночь не спали, война растревожила души. Не спал и Григорий Горевой. Смотрел он на серое небо. Ох уж эта белая ночь! Накатывает и накатывает мысли, точно волны на гальку. Чудна́я она — ни тебе луны, ни звезд. То ли дело на юге! Тьма-тьмущая, а звезды по всему распахнутому небосводу…
«А как же теперь мама?! Что будет с ней? — неожиданно прострелила Григория тревожная мысль. — По радио передавали — Одессу бомбили! Эх, на фронт бы… Какой толк торчать здесь, когда он во-он аж где. Нет чтобы немцев в шею гнать, заладили ставить в караул, — чертыхнулся про себя он. — Так и повоевать не успею, война кончится. Зря, что ли, «Редут» осваивал?»
Как только Горевой оказался в батальоне, он начал искать Веденеева. Чувствовал, что старшина находится где-то здесь, рядом. Ведь намекнул же Веденеев ему на станции об этом! И наверняка крутится Николай с установками, не то что он: через день — на ремень. А найти бы старшину, может, и его, Григория, к серьезному делу приобщил бы. Но Веденеева и след простыл. Никто о нем не слышал, никто не видел такого. И вообще тут при штабе не распространяются, кто где находится да чем занимается — засекреченный батальон! Хотя ничего интересного Горевому здесь не бросилось в глаза: несколько бараков, автопарк, столовая, вещевой склад — вот и вся территория.
Правда, еще одного старого знакомого он все же встретил — комбата! Сразу признал в широкоплечем, подтянутом капитане стажера из команды испытателей, которая прошлым летом прибыла с «Редутом» в Баку. Подбежал Григорий к нему с улыбкой, отдал честь, щелкая каблуками:
— Здравия желаю, товарищ капитан! Красноармеец Горевой…
— Слушаю вас, — сухо ответил комбат.
— А вы… Вы меня не узнаете, товарищ капитан? Я же Горевой, помогал вам…
Капитан поморщился, оглядывая Григория с головы до пят, и покачал головой:
— Что-то не припомню. — И вдруг отчитал: — А вы почему не на занятиях? Из какой роты?!
— Да я, товарищ капитан, с наряда только сменился. Товарища своего ищу, — стушевавшись, замямлил Горевой.
— Марш в подразделение!
В общем, оконфузился Григорий. И пошло-поехало. Выговорил, видно, комбат старшему команды радистов, мол, шляются ваши подчиненные без присмотра, порядка нет. А сержант — ну как Иван Грозный, хоть и фамилия Добреньков. Положил теперь на Григория глаз, чуть что — гремит в казарме его бас: «А где Горевой, куда запропастился?!» По нужде спокойно не сходишь. Разве это жизнь?
Григорий грустно посмотрел на сереющее небо. Нет, чудна́я, ох и чудна́я белая ночь! Услышал недовольный голос, донесшийся из раскрытого окна караулки:
— Опять Горевой куда-то делся! Доиграется он у меня… Красноармеец Горевой! Смену думаете на посты выводить?..
«Ну вот, Иван Грозный легок на помине», — чертыхнулся про себя Григорий и раздраженно крикнул в ответ:
— Да здесь я, товарищ сержант! — Он подбежал к караульному помещению и, распахнув дверь, скомандовал: — Смена, выходи строиться!..
Сержант Михаил Добреньков, высунувшись из окна караулки, провожал взглядом смену, отправляющуюся на посты. Невольно вызывал улыбку разводящий. Как мальчик с пальчик, он быстро семенил впереди караульных, чуть ли не задевая прикладом своей винтовки землю. Время от времени он оглядывался, будто опасаясь, не наступят ли шедшие за ним ему на пятки. «Ну и забавный парень Горевой, — подумал Добреньков, — и старательный. Правда, обязательно хочет быть заметным. Говорит всегда звонко, четко произносит слова. А все потому, что букву «л» проглатывает, думает, что так скроет. Хохмач. Меня Иваном Грозным прозвал, чудак-человек».
Он прошел в комнату начальника караула, сел за стол, достал из полевой сумки маленькую, в темно-синем тисненом переплете тетрадь-дневник, положил перед собой. Начал листать страницы. В памяти всплыли картины былого. Он, молодой красноармеец, растерянно смотрит на чудо-технику — радиостанцию, которую должен освоить. Выстукивает ключом точки-тире… Вот уже допущен к самостоятельной работе, с сержантскими треугольниками на петлицах… А вот он — первоклассный радист, обучает подчиненных.
«Так что же, продолжать дневник или отложить до победы?» — спросил себя Михаил. Подумав немного, он решительно взял ручку, обмакнул перо в чернильницу и начал аккуратно выводить: «Совсем не верится, что где-то идет война. Обстановка почти без изменений…»
…А Горевой тем временем уже подходил к вещевому складу, где находился первый пост. Вдруг справа в рощице яростно забухали зенитки и по светлому небу рассыпались кучки разрывов. Он встал как вкопанный, шедшие позади караульные тоже остановились и повернули головы в сторону позиций зенитчиков. Послышался зловещий гул. Из-за верхушек сосен выплыл громадина-самолет. Черные кресты на крыльях и фюзеляже приковали взгляды. Бомбардировщик снижался. Вот он пролетел над оцепеневшими бойцами. Те в один голос ахнули: от серого брюха самолета отделилась бомба и, увеличиваясь в размерах, с чудовищной быстротой падала прямо на них.
Горевого охватил страх. Замерли, стояли истуканами и караульные. Как завороженные глядели они на бомбу. «Неужели это конец?! — пронеслось у Григория в голове. — Так глупо погибнуть! И повоевать не пришлось!..»
Бомбу по инерции отнесло чуть в сторону. Она ударилась о крышу заброшенного сарая и, срикошетив, отлетела прямо к складу. Взрыв оглушительной силы потряс землю. Крутая волна горячего воздуха шибанула по лицам. Кто-то закричал. Ноги Горевого подкосились, он оказался на коленях. В его висках били молоты, но душа ликовала: живой! Подбежали санитары с носилками:
— Что с тобой, Григорий?
— Живой, живой я, жи-и-во-ой!..
Корпусная газета «Защита Родины» сообщила, что в ночь на 23 июня 1941 года две группы «юнкерсов», по девять бомбардировщиков, пытались совершить налет на Ленинград и Кронштадт со стороны Карельского перешейка. Мощный огонь зенитной артиллерии преградил им дорогу. Четырех стервятников сбили батареи Краснознаменного Балтийского флота. В районе станции Песочной прославили свое оружие зенитчики батареи младшего лейтенанта А. Пимченкова, сбившие один Ю-88. Летчиков-немцев взяли в плен.