Мало воевали «Ревени»
Через трое суток, 26 июня, финские воинские подразделения перешли государственную границу. Обстановка складывалась для наших войск не лучшим образом. На «точку», где находился Веденеев, и на другие позиции «Ревеней» комбат радировал: радиоулавливатели свернуть и перебазировать в Песочную. Ни одна спецустановка не должна попасть в руки врага! Только на Валааме было приказано оставить расчет радиогенераторного оборудования для организации связи гарнизона острова с Большой землей, а также между расчетами, которые скрытно эвакуировали станции. Но больше шифровок от комбата почему-то не приходило, связь с ним оборвалась.
Теперь расчеты со своими фургонами отходили из опасного района больше наугад — по лесным просекам и ухабистым грунтовкам, в основном по ночам, вступая порой в перестрелки с вражеской разведкой. Однажды попытались выскочить на трассу, ведущую к Ленинграду, но спешно отступили обратно за лесополосу: большак был забит движущимися по нему тупоносыми грузовиками, закамуфлированными бронетранспортерами и танками с черными крестами на бортах. Выборг оказался отрезанным.
Веденеев трясся в кузове полуторки, которая пылила последней в колонне. От серого неба казались серыми и лес, стоящий плотной стеной по обе стороны просеки, и лица бойцов, сидевших рядом на скамье. Впереди урчали машины с аппаратной и силовой установками. Фургоны едва можно было различить в клубящемся за ними кромешном, душном облаке. Оно было назойливым и постоянным, как и вопрос, охвативший весь расчет: «Как же вырваться из окружения?»
Веденеев очень переживал. «Как же мало повоевали «Ревени», — с горечью думал он. — Но ведь и в мыслях никто не допускал, что есть сила, способная опрокинуть передовые порядки на границе и вклиниться так глубоко в нашу территорию! Тем более здесь, на Северо-Западе, где заблаговременно, еще с финской кампании, был создан укрепрайон. Об отступлении и речи не было! Позиции установок оборудовали на совесть, фундаментально. И вот на тебе… Но кто же теперь предупреждает Ленинград о вражеских налетах?! Видно, прав был военинженер Васильев тогда, на испытаниях, доказывая комиссии, что РУС-1 хорошо себя могут проявить, когда действуют в единой цепи созданной линии обнаружения. Достаточно выйти из строя только одному звену, и все летит в тартарары. Нужны «Редуты». Ох как нужны!..»
Настроение у Николая было подавленным еще из-за стычки с младшим лейтенантом Бобреневым (по приказу Осинина Веденеев стал его помощником по технической части). Начальник расчета внес столько неразберихи и сумятицы в первые часы отступления, что Веденеев не выдержал, сказал ему прямо, без обиняков:
— Возьмите себя в руки! С вашей нерешительностью мы можем станцию угробить и людей погубить.
— Много себе позволяешь, старшина! Забыл, кто здесь командир? Я сказал: будем тут, на хуторе, стоять! Немцы сюда вряд ли сунутся. Да и наши их живо обратно за кордон выдворят. А мы пока отсидимся, может, за это время связь наладим. Нечего зря рисковать! — отчитал Николая Бобренев и отдал приказ располагаться.
Но не успели они даже машины за забор загнать, как на околице затарахтели мотоциклы, оседланные солдатами в темно-зеленых мундирах и в касках странной конфигурации.
— Немцы! В ружье! — крикнул Веденеев, широко размахнулся и изо всех сил швырнул в сторону медленно приближавшихся мотоциклистов гранату, потом другую.
Взрывы ухнули перед фашистами, клубами поднялась пыль, потянуло гарью. Бойцы расчета, рассредоточиваясь, забахали из винтовок. В ответ залаяли пулеметы, засвистели пули. Молодой красноармеец, перебегающий от дороги к избе, за срубом которой стоял Веденеев, охнув, споткнулся и повалился на бок, сжавшись и выпустив из рук винтовку. Снова громыхнул взрыв: кто-то из бойцов по примеру Веденеева бросил гранату. Остервенело палил каждый из состава расчета. Видно, посчитав, что столкнулись с большими силами, и не решившись продолжать схватку, вражеские мотоциклисты поспешно развернулись и умчались.
— Надо быстро уходить в лес! — подбежал Веденеев к Бобреневу. — Это разведка, сейчас приведет основные силы…
Младший лейтенант был смертельно бледен и растерян. Заикаясь, он пролепетал:
— Д-да, в лес… Б-бежим!
Не говоря больше ни слова, он трусцой устремился к опушке, увязая в сыпучем песке. Следом за ним рвануло несколько бойцов. Веденеев властно крикнул им вдогонку:
— Стой!.. А как же установка?!
— Взрывайте аппаратные, старшина! — истерично взвизгнул Бобренев, обернувшись.
— Что-о?! Вы с ума сошли! — опешив, выдохнул Николай. — Назад, трусы! Стрелять буду!
Убегающие в нерешительности остановились. Веденеев скомандовал стоящим возле него бойцам расчета:
— К машинам! Быстро!
Взревели моторы. Подошли сконфуженные младший лейтенант и поддавшиеся было панике красноармейцы.
— Ну-ка толкнем, братцы! — уперся руками в фургон Веденеев.
Все дружно бросились на помощь. ЗИСы и полуторка, подталкиваемые сзади бойцами, перевалили через кювет и медленно, пробуксовывая колесами, потянулись по вязкому песчаному взгорью к лесу. Потом они свернули на просеку с глубокими колдобинами, наполненными водой.
Веденеев и Бобренев толкали машину с силовым агрегатом. Их ноги скользили, время от времени они оглядывались назад — нет ли погони? «Лишь бы проскочить чертову распутицу, не застрять, — стучало в голове Николая. — А там — ищи ветра в поле. Уйдем. Спасем установку во что бы то ни стало!»
У Бобренева тоже метались мысли: «На кой ляд мы возимся с этими фургонами?! Чего доброго, влипнем, догонят немцы. Есть же приказ: чуть что — установку уничтожить. У-у, хмырь белобрысый, откуда только взялся на мою голову, — костерил он Веденеева, бросая на него косые взгляды. — Ничего, я еще тебе покажу таких «трусов» — сам затрясешься, как лист!..»
От погони они оторвались. Болотистый участок просеки закончился, и колонна дальше покатила легко. Отдышались на небольшом привале. Младший лейтенант в стороне о чем-то шушукался с командирами отделений. Потом построил расчет и объявил:
— Товарищи! Вы себя вели геройски, честь вам и хвала!.. Но, к сожалению, произошел инцидент, о котором умолчать нельзя. Старшина Веденеев оскорбил командира, угрожал оружием… В условиях военного времени это карается по самым суровым законам!
— Ах ты шкура! — не сдержавшись, возмутился Николай, рванувшись из строя к Бобреневу, сжимая кулаки. — Сам наложил в штаны, а теперь хочешь свалить с больной головы на здоровую!..
Но перед Веденеевым выросли два сержанта, преграждая дорогу. По рядам пронесся неодобрительный ропот.
— Тише, тише, товарищи! — призвал к порядку младший лейтенант. — Я Веденееву плохого не желаю. Но вы сами свидетели, как разговаривает старшина с командиром. Другой арестовал бы за это без звука! Однако я ценю старшину, все мы его уважаем. Сочувствуем, конечно, что нервы его подводят. Поэтому меры предосторожности все-таки должны принять — время такое. Верно я говорю, товарищи? Так что, Веденеев, сдайте-ка свой пистолет от греха подальше, — вроде бы миролюбивым тоном сказал Бобренев. — Доберемся до Песочной — я вам его верну. Слово даю!
Николай был ошеломлен.
— Товарищи, что же это такое получается?! — недоуменно воскликнул он, обращаясь к бойцам. Но поддержки уже не услышал. Только сочувствие во взглядах. Один из сержантов, стоявший перед ним, сказал:
— Не спорьте, товарищ старшина. Вам же добра хотят. Давайте оружие.
Веденеев растерялся, поник. Мысли беспорядочно метались: «Что за чертовщина? От какого греха меня хотят уберечь? Ну, пригрозил я — так ошалели же некоторые от страха! Тот же Бобренев первым наутек бросился, оставив технику на произвол судьбы. Как его еще надо было вернуть?.. А теперь, выходит, они боятся, что я… Все боятся меня?!»
Он достал из кобуры пистолет и протянул сержанту… Он не сел в кабину второй машины, в которой ехал до этого. Залез в кузов полуторки, уселся между бойцами на дощатую скамью. Никто с ним не заговорил. Молчал и он. Внутри была горечь и пустота.
…Из окружения они все-таки выскользнули! Когда, вконец измотанные, прибыли в Песочную, Бобренев отдал пистолет не ему, Николаю, а представителю особого отдела. Вместе с рапортом. Веденеева тут же взяли под стражу.
На острове Валаам
Временами лейтенанту Юрьеву казалось, что про них забыли совсем. Бросили и забыли. На острове, кроме его расчета, не было ни души. Когда поступил приказ свернуть «Ревени» на материке, а его установке перейти на режим работы обычной радиостанции, Алексею и мысль не приходила, что вскоре они окажутся в бездействии и в полном одиночестве. Радиограммы сыпались одна за другой — от комбата, начальника гарнизона острова, из штаба корпуса и от флотского начальства. Он их кодировал, дешифрировал, передавал по назначению, снова принимал… А потом вдруг всё… В эфире тихо, а морячки попрыгали в свои посудины и уплыли в неизвестном направлении, хоть бы слово сказали на прощание.
Юрьев запросил материк: мол, что делать? Ответили коротко: ждите. Он опять отстучал: дескать, сколько ждать и кого? В ответ резанула шифровка: мол, много знать будешь, лейтенант, состаришься скоро. Сказано, ждать!
И снова тишина… Что там творится? Какая на материке обстановка? Ничего не ясно. Потому и ходит Алексей сумрачный, и сказочный Валаам уж не бередит душу удивительной природой и архитектурой. Нет, было б другое время, разве прошел бы он равнодушно мимо чарующей красоты! А сейчас… На церкви — его НП, кругом его люди, которые по первому приказу готовы открыть огонь. И все взгляды прикованы к неширокой, всего метров в сто пятьдесят, полоске Ладоги — входу в бухту.
Юрьев сидел за аппаратурой в надежде услышать свои позывные и долгожданную весточку, когда с НП раздался тревожный звонок. Дежурный наблюдатель взволнованно доложил:
— Товарищ лейтенант, идет корабль! Точь-в-точь как в кино!
До Юрьева сразу дошло, что стояло за словами красноармейца «как в кино». Совсем недавно (а кажется, вечность прошла с того времени!) им показывали фильм «Подводная лодка Т-9». Ох и здорово воевала наша лодка, все удавалось ее экипажу! Но нелегко пришлось ему в погоне за вражеской шхуной, которая оказалась хитра, коварна, точно дьявол… Но какой же корабль входит в бухту: подводная лодка или шхуна?!
Лейтенант выскочил на улицу. К острову крадучись подходил корабль.
— Тревога! Всем по местам! Оружие к бою!..
Его лицо было белей стены, у которой он стоял. В руке зажата граната. «Свои или нет?» — лихорадочно стучало в мозгу. Алексей уже отчетливо видел на капитанском мостике фигуру в черном кителе, матросов, копошащихся у счетверенного пулемета в носовой части. Казалось, стволы нацелены прямо на него, Юрьева, вот-вот выплеснут зловещие огненные струи.
Юрьев крепче сжал гранату. Уже готова была сорваться команда… Но тут лейтенант услышал в напряженной тишине речь — родную, русскую! Разнеслась она со шхуны на всю округу. Юрьев побежал к берегу, размахивая руками и крича:
— Братаны, мы же свои!..
У пришвартовавшегося корабля собрался весь юрьевский расчет. Возгласы, рукопожатия, добродушные остроты заполнили причал. Моряки угощали «пехоту» папиросами. Щедрость вызывала еще больший восторг.
— Я уже стал назначать наряд собирать окурки по острову, — улыбаясь, пояснил Юрьев бородатому капитан-лейтенанту, раскуривая «Северную пальмиру». — Без табака — мука. А тут такое вдруг привалило.
— Так и быть, лейтенант, выделю тебе папирос из своих запасов…
— Разве мы здесь остаемся, товарищ капитан-лейтенант? — невольно вырвался у Юрьева вопрос.
— Приказано. На остров для переформирования перебазируется стрелковая дивизия. Тяжелые бои она вела, немцев колотила крепко. Теперь надобно отдышаться малость. Меня затем и послали, чтобы обстановку на острове разведать. И тебе передать: если у вас все в порядке, то поступаешь во временное распоряжение комдива.
— Ясно, — вздохнул Юрьев, — значит, снова ждать.
— Ждать — не рожать. Видел бы, что на Большой земле творится. Фрицы прут, гады. Но ничего. Отомстим сполна. — Капитан-лейтенант зло выругался.
Юрьев, смущаясь, спросил:
— Интересно, из-за чего вы ругались, когда к берегу подходили? Я хотел уже огонь открывать.
— Вот-вот, а у меня расчет пулемета замешкался малость.
— А если б не замешкался?
— Тогда — амба, — развел руками капитан корабля.
— Но вы ведь знали, что мы на острове. Как же так?! — возмутился Юрьев.
— Не знали, а предполагали, что вы живы-здоровы, надеялись. Но за то время, что мы к острову шли, все могло перемениться. Вели вы себя подозрительно. Кто от своих за стенку прячется да из «хлопушек» целится? Я все видел… Ладно, не кипятись, повзрослеешь на войне, обтешешься, — дружески тронул капитан-лейтенант Юрьева за локоть. — А папиросы бери… Но взамен… — неожиданно добавил он. — Знаю, у тебя на острове целый продовольственный склад. Выдели чего-нибудь из лакомств для славного экипажа.
Юрьев замялся:
— Дивизия придет… Для них…
— Будет тебе. Нашел ценность — ящик печенья. По рукам?
Алексей с минуту поколебался и протянул руку.
Из доклада об итогах первого месяца войны 2-го корпуса ПВО.
Ценой огромных усилий установки РУС-1 были выведены из района боевых действий на Карельском перешейке и перебазированы на станцию Песочную. Ввиду создавшейся обстановки их дальнейшее использование оказалось нецелесообразным. Они подлежали консервации и больше до конца войны под Ленинградом не применялись… Из Москвы из НИИИС КА[3] спецэшелоном на вооружение 72-го отдельного радиобатальона были присланы две установки РУС-2 двухантенного варианта. Вскоре с радиозавода поступила первая станция «Редут» с одной антенной на неподвижном фургоне. Вместе с новой техникой в батальон влилось пополнение добровольцев-инженеров из НИИ-9, работавших до войны над проблемой обнаружения самолетов по отраженной радиоволне.
До каких пор будут «ноль-иксы»?
Сейчас на этом месте в Токсове на берегу озера Хипоярви расположена лыжная база Леноблоно. Спортсмены и отдыхающие, наезжающие сюда, и не догадываются, что в войну здесь стоял «Редут-1».
Посередине зеленого ковра в ста метрах друг от друга устремлялись ввысь две двадцатиметровые металлические вышки с антеннами — одна для излучения радиосигналов, другая для приема. Между ними был приземистый домик. В нем располагалась аппаратура, тут же находилась дежурная смена. У въезда на позицию вытянулся дощатый барак, приспособленный под казарму, где жили бойцы расчета. Опутанный маскировочной сетью, прятался за его торцом, почти у края обрыва, автофургон радиостанции.
Григорий Горевой первым увидел в предутреннем тумане, как к шлагбауму, закрывающему въезд на позицию, подъехала пятнистая легковушка и из нее вышли военные в фуражках. «Как пить дать начальство!» — отметил про себя Григорий. Пока командиры объяснялись с часовым, он позвал Осинина:
— Товарищ воентехник, кажется, к нам гости пожаловали, высокие!
Инженер батальона высунулся из аппаратной, вглядываясь в ту сторону, куда кивнул Горевой, и узнал:
— Да это же полковник Соловьев!
Он разгладил под ремнем складки на гимнастерке, поправил головной убор и заспешил навстречу начальнику службы ВНОС, на ходу бросив Горевому:
— Наведи тут пока марафет, живо!
Григорий проводил Осинина влюбленным взглядом: души не чаял в нем после того, как они повстречались в Песочной. Инженер не то что комбат, сразу узнал Горевого: «Как ты здесь оказался?! Вот здорово! А я думаю-гадаю, кого взять старшим оператором на «Редут». Поедешь со мной», — объявил Осинин, и Григорий был на седьмом небе от такого поворота судьбы…
А на позиции уже гремел бас полковника Соловьева:
— Заждались инженера установки? Но я слово держу. Знакомьтесь, военинженер третьего ранга Червов, — представил он Осинину коренастого попутчика с выправкой совсем невоенной, хотя в петлицах алело по шпале.
Осинин обменялся с ним крепким рукопожатием, представился.
— Ну и как техника, уже освоились? — спросил у Осинина Соловьев.
— «Видит» установка прилично, вышки высокие, — сказал Осинин и невесело пошутил: — Ее бы законсервировать для будущего музея радиоулавливателей самолетов как родоначальницу. А будет работать — не доживет до торжественного момента, рассыплется.
Соловьеву шутка не понравилась:
— Что вы хотите этим сказать? — повысил он голос, переходя на официальный тон.
— Только то, что аппаратура примитивна и несовершенна — лабораторные работы студентам выполнять, — невозмутимо ответил Сергей. — Я с тех пор как прибыл сюда, только и сижу над ней с отверткой да паяльником.
— А я знаю, что институт эксплуатировал установку, и совсем неплохо! — начал закипать Соловьев, — Так, товарищ Червов?
— Конечно, конечно, Дмитрий Васильевич, — с готовностью ответил тот, — «старушка» себя еще покажет.
— Не «еще», а с этого дня, — подытожил полковник. — Распорядитесь, чтобы дежурная смена заняла свои места. Включайте установку! — приказал он Осинину.
Через некоторое время на экране осциллографа запульсировала узкая световая полоска с частыми зубцами. Она действовала магически, и застывшие в полумраке люди не сводили с нее глаз. Молчали. Вдруг с правой стороны от центра экрана на световой ленте острой иглой выплеснул отраженный импульс.
— Есть цель! — воскликнул старший оператор Горевой.
— Сейчас определим, что за цель, — подтвердил Осинин и придвинул к себе планшет с расчерченной на градусы и разбитой на сектора картой воздушного пространства. Остро отточенным карандашом сделал на ней засечку: — Район Сиверской. Самолет взлетел с нашего аэродрома.
— Один самолет или несколько в цели? — спросил Соловьев.
Осинин не ответил, он вглядывался в экран. Наступило неловкое молчание. Горевой, как бы подсказывая инженеру, проговорил:
— «Ноль-икс».
— Что-о?
— Неизвестно, значит, — пояснил Осинин. — Но я думаю — один или два самолета. Слишком острая вершина импульса.
— Как же так? Нам нужно знать точное количество самолетов в цели. И какой тип?! — не отступал полковник.
Осинин пожал плечами:
— Ошибки допустимы — плюс или минус: чем больше самолетов в цели, тем больший процент на поправку. По техническим условиям.
— Никаких ошибок, — резко перебил Соловьев. — Ни единой! Отвечать будете головой.
Отметка от цели исчезла так же неожиданно, как и появилась.
— Наверное, посадка, — прокомментировал Горевой.
А через минуту-другую импульс снова прорезал световую полоску на экране. И опять по форме был похож на иглу.
— Вот те раз, как он здесь оказался? Ей-богу, тот же самолет, товарищ полковник. — Горевой сверил местонахождение цели с картой и сделал засечку. — Это уже район Тосно.
— Вы уверены, что это та цель? — спросил Соловьев.
— Больно похожа, — ответил Григорий.
— «Мертвая зона», — проговорил Осинин. — Цель пропала, когда вошла в зону, куда лепесток диаграммы направленности антенны не доходит. А потом снова вошла в радиус видимости.
— Как же исключить «мертвые зоны»? — задумчиво, будто рассуждая с самим собой, произнес Соловьев, — За целью ведь надо вести наблюдение неослабно, постоянно.
— Нужны еще станции, Дмитрий Васильевич. И расположить их следует так, чтобы каждая перекрывала «мертвую зону» другой, — высказался наконец Червов.
— Вы правы, — утвердительно кивнул Осинин и невольно спросил начальника службы ВНОС: — Ничего не слышно, товарищ полковник, о новой технике?
— Любишь ты неуместные вопросы задавать, «академик», — недовольно пробурчал Соловьев, снова переходя на «ты». — Лучше внимательно смотри да поясняй, — ткнул он пальцем поверх головы оператора в сторону осциллографа. — Сколько не вглядываюсь в эту муть зеленую, ни хрена не вижу.
— Да-а, здесь чутье, даже, можно сказать, талант нужен, Дмитрий Васильевич, — снова высказался Червов. — Не каждый обладает таким воображением, чтобы ориентироваться в пространстве по флюоресцирующей развертке. Вот у товарища, чувствуется, есть такой дар. Как ваше имя, отчество? — склонился он к застывшему у экрана Горевому.
— Григорий Иванович, — опешив, пробормотал Григорий и подумал: «Вот это да, обращение. Сразу видно, культурный человек!»
— Не отвлекайтесь! Видите, обстановка опять изменяется, — одернул Горевого Осинин и склонился к экрану.
Но цель пропала и больше не появлялась… Может быть, и пошли бы отраженные от нее импульсы, но зарябили помехи, и на дрожащей, извивающейся змейкой полоске уже никто ничего не мог разглядеть. Горевой, ссутулившись, обреченно сидел у осциллографа. И Соловьев расстроился вконец. Он хмурился, нервно пощипывал свои усики. Но что он мог сказать? Ясно одно: «Редут-1» пока не в состоянии выдавать исчерпывающие сведения о воздушных налетах врага. «Может, Червов здесь что-нибудь подтянет? Все ж кандидат наук, сам корпел когда-то над этими ящиками», — с надеждой подумал он.
Все вышли из домика на улицу. Со стороны Финского залива заходила огромная, в полнеба, туча. Изредка ее полосовали огненные вспышки молний, слышалось громыхание.
— Не порадовали вы меня, — мрачно пробасил Соловьев Осинину. — Поезжайте теперь в штаб батальона. Надо комплектовать расчеты «Двойки», «Тройки» и «Четверки». Вот так — четыре «Редута»! Перекрывайте теперь ими «мертвые зоны», и чтобы я больше не слышал такого термина.
— Вот здорово! — восхитился Осинин. — Это дело!..
— Не радуйтесь, воентехник. Есть и неприятная новость. Старшина Веденеев, за которого вы так хлопотали, арестован. Идет следствие…
— Не может быть! Он же такой классный специалист да и человек честный… Но за что?!
— Если все, что о нем написал в докладной начальник расчета, подтвердится, то вам тоже несдобровать, — отрезал Соловьев, пронзая Осинина острым взглядом. — Ответите за своего протеже по всей строгости… А вы, товарищ военинженер, — повернулся начальник службы ВНОС к Червову, — делайте что хотите, глаз не смыкайте, но установку приведите в норму. Она нам рабочая нужна, а не для экспоната. А то, видите ли, выдумали какие-то «ноль-иксы». До каких пор они у вас еще будут появляться?!
— Дмитрий Васильевич, я же с вами вместе сюда приехал. Дайте вникнуть, разобраться! — начал было оправдываться Червов.
— Некогда, военинженер, некогда! — безапелляционно перебил его полковник. — Немец-то во-он уже где. По ночам канонаду из Ленинграда слыхать. В общем, действуйте! — Соловьев козырнул и, широко шагая, направился к машине.
…А Горевой стоял ни жив ни мертв — лица на нем не было от потрясения. «Как же так? Коля арестован! Но это же несправедливо. Не-спра-вед-ли-во!» — бухало у него внутри, отдаваясь где-то около горла. Ему очень хотелось об этом закричать вслед гиганту-полковнику. Но Григорий не мог вымолвить и слова, да и плохо различал удаляющегося начальника службы ВНОС: глаза застили навернувшиеся слезы. Или это упали первые капли начинающегося дождя, вспучивая перед домиком пыль, словно зарывались в нее на излете пули.
Чужая боль — твоя
— Да пойми ты наконец, не могу я его оставить в батальоне. Он себя скомпрометировал! — раздосадованно хлопнул ладонью по столу Бондаренко и отодвинул рапорт Осинина от себя.
— Чем же, интересно знать?.. Тем, что в сложной обстановке проявил решительность, настоял на своем и сделал все, чтобы спасти технику! — разозлился Осинин. — А как же Бобренев, который струсил, оклеветал человека, не сдержал слово? Он себя не скомпрометировал?!
— Бобренев разжалован, сполна получил, — парировал комбат.
— Но переведен в хозвзвод. А Веденеева, видишь ли, оставить в батальоне нельзя. Почему? — не сдавался воентехник. — У нас ведь таких специалистов — по пальцам можно пересчитать! Кому воевать тогда?
— Мы не на курорт посылаем Веденеева, а в самое пекло, на передовую. К тому же он просится. Да и не его же одного откомандировываем в стрелковую часть. Сто пятьдесят бойцов приказано отправить! Лучших из лучших. Я и Бобренева хочу…
— Ну уж нет. По этой кандидатуре я категорически против, — вмешался в разговор круглолицый старший политрук — комиссар батальона Ермолин. — Трус в бою опасней врага! И потом, мы не штрафную роту комплектуем. Вот туда бы я Бобренева, не задумываясь, определил. Но коль решил дознаватель, что он не настолько проштрафился, чтобы под суд идти, пусть теперь отбывает трудовое наказание — в рядовых хозяйственниках.
— А Веденеев? Его же признали невиновным, — обратился за поддержкой к комиссару Осинин.
— Как посмотреть, — покачал головой Ермолин. — Почему он оружие сдал?! Молчишь? То-то же. Пусть это будет ему уроком. Хотя, конечно, понимаю, обидели крепко старшину, больно ему. И хорошо, Сергей, что чужая боль — в тебе сидит, не дает покоя… А вот доводы твои относительно нехватки операторов серьезны. Думаю, к ним надо прислушаться, подготовленных специалистов-«редутчиков» в стрелковую бригаду вообще нельзя отправлять. Я так считаю, комбат.
Бондаренко нервно побарабанил по столу пальцами, придвинул к себе список бойцов, отбывающих на передовые позиции, пробежал по нему глазами.
— Тут таких и нет. Кроме Веденеева, — вздохнув, сказал капитан. — Ладно, всех операторов оставлять, так всех. Под твою ответственность, — бросил острый взгляд на Осинина и вычеркнул старшину из списка. Потом взял рапорт, в котором Сергей просил инженера батальона зачислить Веденеева старшим оператором в расчет «Редута-4» и крупным росчерком написал в углу листа: «В приказ».
…А на улице, у торцовой стены казарменного барака, происходил другой разговор. Встретились старшина Веденеев и красноармеец Бобренев. Николай смотрел на бывшего младшего лейтенанта с неприязнью.
— На что же ты надеялся, Бобренев, когда подсунул свой грязный донос? Неужели думал, что люди будут молчать и тебе поверят? — спросил он в упор.
Бобренев потупил взгляд, пробормотал:
— Ни на что я не надеялся, старшина. Бес попутал, разум помутил. Ты тоже мог на меня накатать с три короба. Да ты так и сделал…
— Я ничего не преувеличил, рассказал, как было! Сам же кашу заварил.
— Кабы знал, где упасть… Ну, испугался, испугался я! — с отчаянием полушепотом выкрикнул Бобренев. — Увидел немца на мотоцикле, пули посвистели над ухом — и душа в пятки. Но быть заклейменным в трусости… Э-эх, да что теперь говорить, — обреченно махнул он рукой.
Что-то дрогнуло в душе Николая. С сочувствием Он сказал:
— На фронт просись. Сейчас, я знаю, команду формируют. Тоже надеюсь в нее попасть. Хочешь, поговорю с комбатом?
— А мы что, не на фронте? — усмехнулся Бобренев.
— Я имею в виду окопы, передовую. Читал воззвание в «Ленинградской правде»? Над городом нависла смертельная опасность, там теперь надо вину искупать!
Бобренев снова отвел взгляд:
— Не хлопочи за меня. Пусть будет как будет… — Вдруг выдохнул со злобой: — Рыцарь нашелся. Не-ет, нам с тобой не по пути!
— Как знаешь, — нахмурился Веденеев. — Прощай…
Не знал тогда Николай, что еще пересекутся их с Бобреневым дорожки…
Расстроился старшина, узнав, что не зачислили его в боевую команду, отправляющуюся на передовые позиции. Но события буквально через день настолько захватили, что о своей обиде и думать забыл.
Дежурная смена «Редута» — три человека. Старший оператор — у экрана осциллографа. Рядом с телефоном — оператор, который полученные данные о воздушной обстановке через каждые две минуты передавал цифровыми донесениями на главный пост или командные пункты активных средств ПВО. Тут же оперативный дежурный, наносящий на круглую карту-планшет передвижение целей в воздухе.
Четыре часа длилась смена. Затем восьмичасовой отдых и снова четыре часа дежурства. Кажется, ничего трудного, если дело тебе знакомо. Но это только на первый взгляд. Эти четыре часа, когда не сводишь ни на мгновение глаз с экрана трубки, а каждый мускул, каждый нерв натянут, напряжен до предела и словом перекинуться нельзя, чтобы не отвлечься, — выматывали основательно. И особенно, конечно, доставалось старшему оператору — главному действующему лицу, глазам установки.
Веденеев засек цели, появившиеся на удалении восьмидесяти километров. По характеру заплясавших на экране импульсов быстро определил: двадцать «юнкерсов» идут курсом на нас, к заливу. Доложил начальнику «Редута» лейтенанту Ульчеву.
Тот сверил местонахождение бомбардировщиков по карте и приказал оператору:
— Срочно донесение! Передавайте морякам…
Оператор забубнил в телефон. Веденеев, не спуская цепкого взгляда с осциллографа, начал диктовать ему цифры. Жарко. Казалось, что генераторная лампа накалила воздух в аппаратной до температуры хорошей парной. Или это солнце снаружи разыгралось не на шутку? Трудно было дышать, выступившие капли пота застили глаза.
Вдруг оператор запнулся, начал перед кем-то оправдываться.
— Слушаюсь! — отчеканил он и протянул трубку Веденееву, испуганно пояснив: — Просят наблюдателя, значит, вас, товарищ старшина.
— Старшина Веденеев слушает, — ответил Николай, прижав трубку к уху.
— Это ваши сведения о приближении авиации противника? — услышал он голос, басовитый, строгий, начальствующий.
— Так точно!
— Что за бред, как это вы можете видеть бомбардировщики, когда район, который вы указываете, уже занят немцами? Вы что, за линией фронта?
— Никак нет, но я ручаюсь.
— Какого черта панику наводите! — заклокотала трубка. — Да я вас…
— За свое донесение полностью несу ответственность. Противник в данный момент находится уже… — Веденеев посмотрел на экран и ужаснулся — близко! Как можно спокойнее он продиктовал цифры.
— Под суд военного трибунала пойдешь! Паникер! — затрещало от перенапряжения в телефоне.
Веденеев возмутился:
— Почему вы мне не верите?! Если вы сейчас же не примете меры, то можете опоздать: через две-три минуты немецкие самолеты будут над вашей головой. Они летят бомбить флот! Понимаете, фло-от!..
В трубке что-то грохнуло. Веденеев недоумевающе покрутил ее в руке и отдал оператору: — Бесполезно, записывай донесение в журнал.
— Что случилось? — спросил Ульчев.
— Они нам не верят, — подавленно прошептал Николай. — Они не знают, что «Редут» бросает взгляды за линию фронта, а мы не можем никому об этом сказать.
Цели подошли совсем близко. Вот они уже в «мертвой зоне». Теперь экран был бессилен. Ульчев с Веденеевым вышли из станции. После затемненной аппаратной солнце ударило в глаза, и они прищурились, запрокинув головы. Бомбардировщики гудели зловеще: «Иду-у-у!.. Иду-у!.. Иду-у!..» Насчитали двадцать два Ю-88, на два, значит, ошибся Веденеев. А зенитчики?..
Самолеты спокойно сбросили бомбы. Веденеев видел огромные фонтаны воды, поднимающиеся ввысь. Только тогда с катеров открыли запоздалый пулеметный огонь, послышались ружейные выстрелы.
— Не поверили нам! Почему??? — подавленно проговорил Веденеев.
…Капитан Бондаренко негодовал. Вызвал к себе Осинина и устроил ему разгон:
— Опять твой Веденеев подвел! Я же говорил: не нужно было его оставлять в батальоне…
— Но при чем здесь Веденеев?! — огрызнулся Осинин. — В чем его вина, если ни летчики, ни моряки не верят донесениям «Редутов»? Привыкли к визуальному наблюдению. А кто должен их информировать о существовании спецустановок?! В конце концов, есть отдел разведки, главный пост, специальная служба. Наконец, вы с полковником Соловьевым…
— Ты это мне брось! — оборвал комбат воентехника и хрястнул кулаком по столу. — А сколько целей операторы прохлопали?! В батальон влились опытные инженеры из «Девятки». Чем они занимаются? Кто бойцов учить должен, я тебя спрашиваю?!
Осинину крыть было нечем. Пытаясь как-то оправдаться, он, опустив глаза, произнес:
— Опыт со временем приходит…
— И я вот так же должен отвечать Соловьеву, когда он рычит каждый день в трубку: «Наведи порядок! Иначе снимешь свою шпалу!» Да ты понимаешь, какая обстановка складывается на фронте? Кто будет ждать, пока наши операторы поднатореют? Да и не в операторах дело. Первый «Редут» до сих пор «ноль-иксы» сигнализирует на главный пост, а Червов не мычит, не телится. С кого я должен спрашивать? Или не ты отвечаешь за инженерную службу?!
Осинин вздохнул и развел руками:
— Не хватает сил. Радиомастерская нам нужна позарез. Веденееву как раз в ней место. Он настройщик хороший, а «Редут» — что музыкальный инструмент.
— Ну вот что, — успокаиваясь, но сквозь зубы произнес Бондаренко. — Ты мне больше эту фамилию не упоминай. Не хочу и слышать об этом «музыканте». Иди в приемный центр, связывайся с «Четверкой» и отзывай его к чертовой матери…
Комбат не успел до конца объявить свое решение: требовательно загудел зуммер телефона дежурного по связи. Бондаренко выслушал доклад, вскочил и побежал вон из кабинета, бросив на ходу Осинину:
— Это уже серьезно. Опять «Четверка»!
«Редут-4» сообщил, что из района Пскова курсом на Ленинград шло пятьдесят фашистских бомбардировщиков. Бондаренко запросил через главный пост Соловьева. Когда тот ответил, повторил ему доклад с установки и закончил взволнованно:
— В городе надо срочно объявлять воздушную тревогу!
— Уже объявили, — пророкотал в трубке голос Соловьева, — и летчиков подняли навстречу. Думаешь, спим мы здесь, на главном посту?.. Ну, а ошибки быть не может? Что за парень сидит за экраном, надежный?..
Комбат прикрыл ладонью микрофон, спросил у Осинина:
— Кто старший оператор?
— Кто-кто, будто не знаешь. Он, Веденеев! — ответил инженер.
Бондаренко поморщился, но ответил в трубку твердо:
— Надежный парень, товарищ полковник! Я его еще до войны знал.
— Если так, то будем считать, что это самая серьезная попытка «ворон» прорваться к городу из всех, что были. Что ж, поглядим, что из их затеи выйдет. — В трубке щелкнуло, и стало тихо.
Такого томительного ожидания, казалось, еще никогда не ощущали ни Бондаренко, ни Осинин, ни те, кто находился в приемном центре. Они не могли повлиять на ход событий, не могли помочь. Кроме цифровых донесений, передаваемых «Редутом» через каждые две минуты на главный пост и дублируемых сюда, не поступало никакой информации. Потом и доклады прекратились: цели вошли в «мертвую зону». Оставалось только ждать. Тридцать минут… Час…
— Неужели этот долговязый опять что-то отмочил или напутал? — стало закрадываться сомнение у комбата. — Ну-ка свяжите меня с «Четверкой», переговорю с ним!
— Не нужно сейчас вмешиваться, товарищ капитан, — заметил Осинин. — Только помешаем.
— Ладно, ладно, не трону пока твоего любимчика. Но если что… — Бондаренко нервно ходил по блиндажу. — Почему же так долго?!
Телефонный звонок словно током пронзил. Бондаренко схватил трубку, назвал свой позывной.
— Слушай, капитан, молодчина твоя «Четверка»! И ты молодец, и твой парень надежный, — гремел голос полковника Соловьева, лаская слух. — Поздравляю с первой победой! От всей души спасибо!.. Семнадцать «ворон» сбили. Представляешь, семнадцать! Во какая добыча…
Из оперативной сводки службы ВНОС Ленфронта от 30 августа 1941 года.
Противник подошел к Неве в районе Ивановского и перерезал последние железные дороги, связывающие Ленинград со страной. Пользуясь превосходством в силах, он с юга и юго-запада вышел к Пулковским высотам и Кировскому заводу… Общая численность фашистских войск составляет свыше 40 дивизий, которые поддерживаются с воздуха соединениями 1-го германского воздушного флота, усиленного 5-м и 8-м авиационными корпусами. По данным разведки, в их составе действует до 2000 самолетов… На обеспечение противовоздушной обороны Ленинграда и боевых действий 2-го корпуса ПВО, оперативно подчиненного ему 7-го истребительного авиационного корпуса осталось 62 поста воздушного наблюдения, оповещения и связи. Передовая линия постов проходит на севере по рубежу: Н. Никулесы — Лемболово — Сестрорецк; на юге — Торговый порт — Пулково — Усть-Ижора и далее по реке Нева… На вооружение 72-го отдельного радиобатальона с радиозавода поступило еще три установки РУС-2 («Редут»). Однако ввиду быстроменяющейся обстановки сплошное поле радионаблюдения создать не удалось…
…Бомбардировка города не допускалась…