Дорога жизни
К Новому году сборка «Редута-8» завершилась. Установку отправили за Ладогу, в распоряжение Свирского бригадного района ПВО. Бондаренко и Ермолин получили еще по одной шпале в петлицу. Осинину было присвоено звание военинженера 3 ранга. Он доложил: есть возможность в цехе завода собрать еще один РУС-2, Жданов, узнав об этом, только воскликнул:
— «Редут» крайне необходим за озером!
Веденеевская бригада снова засучила рукава. Она спешила: фашисты прекратили пока налеты на город и всю свою армаду бомбардировщиков бросили на штурм Дороги жизни. Поэтому сборщики не стали особо мудрить: блоки «старушки» (так они назвали «Редут-9», потому что делали его на базе старого макета, на котором до эвакуации завода настраивалась аппаратура для серийных станций) располагали не в специальных стойках, а на обычных письменных столах, расставив их в фургоне.
Оклемался и вернулся в строй Григорий Горевой. Зрение у него постепенно восстановилось. Он снова сидел за экраном отметчика, звонко выкрикивая оператору цифры для составления донесений о передвижениях вражеских самолетов.
…В 3.24, в самый разгар боевого дежурства, когда в небе было полным полно целей, осциллограф погас. «Неужели опять что-то случилось с глазами?» — заволновался Горевой. Но нет, зрение его на этот раз не подвело. Однако установку пришлось выключать. Часа два корпели с инженером установки; ничего не ясно — схемы вроде бы не нарушены!
— Фу ты, как все просто! — чертыхнулся инженер от досады, обнаружив неисправность. — Надо позвонить Осинину, чтобы другие «дозоры» предупредил.
Сказалась конструкторская недоработка: из-за высокой температуры накаливания высокочастотной лампы расплавился и вытек парафин из конденсатора, расположенного рядом с ней, и затек под ее цоколь, служа изолятором. Теперь надо было изменить схему… Но выключение «Редута» во время боевого дежурства расценивалось как ЧП. Приехали на «дозор» дознаватели, особисты, чтобы разобраться в его причинах. Примчался и батальонный комиссар Ермолин — инженер установки был коммунистом, а вина за случившееся ложилась прежде всего на него.
— Неужели вы не понимаете, что если бы инженер своевременно проверил контакты, когда проводил профилактический осмотр станции, то ее выключения во время налета можно было избежать! — доказывал Ермолину следователь.
— А почему вы считаете, что он их не проверил? Осциллограф-то сначала работал, а значит, и парафин еще не проявил себя как изолятор, — парировал Ермолин. — Нет, товарищ капитан, разбираться будем досконально. А если с бухты-барахты, то загубим человека не за понюх табака.
Инженер установки вместе со старшим оператором Горевым и оператором Щегловым в ту ночь заступал дежурить. И Ермолин решил идти на «Редут» вместе с ними.
Ночь выдалась звездная, крепчал морозец, а снизу, от дороги, неумолчно доносился гул моторов: спешили от Ладоги машины с продовольствием в Ленинград. Ермолин и дежурная смена, выйдя из землянки, прислушались, всматриваясь в темноту. Но машины шли с притушенными фарами и были невидимы, лишь слышались голоса их движков.
— У меня сейчас такое чувство, товарищ батальонный комиссар, — сказал инженер, — будто от нас все зависит. Не вообще от всех наших войск или тех, кто по Дороге жизни колесит взад-вперед, а именно от нашего «Редута».
— Я тоже думаю об этом… Вы спускались вниз, к дороге, лозунг читали? — спросил комиссар почему-то у Горевого.
— А как же! Я, наверное, всю жизнь буду помнить слова из письма товарища Жданова к работникам ледовой трассы: «Товарищ, Родина и Ленинград твоих трудов на забудут никогда!» — выпалил Григорий и добавил: — Я, товарищ батальонный комиссар, в партию хочу вступить.
— Стремление похвальное. И давно созрело у вас такое решение?
— Нет, недавно. Прибыл из госпиталя на «дозор» и вот… Понимаете, трудно сейчас! И никто в округе не знает, для чего мы тут и чем занимаемся. Может, когда-нибудь узнает, но не в этом главное. Мы-то знаем, что защищаем небо над Дорогой жизни, значит, тоже трудимся здесь. А если ты коммунист, как я понимаю, то нужно не просто трудиться. А работать с двойной, тройной отдачей! — разволновался Горевой.
— Что ж, мыслишь ты, сынок, верно…
Они медленно, с трудом переставляя ноги, пошли по тропинке вверх, к церкви, очертания которой на фоне узорчатого звездного неба и снежных барханов напоминали какой-то летательный аппарат из области фантастики. Рядом с ней притулился заброшенный сарай, на крыше которого «выросла» березка. В нем и был замаскирован «Редут».
— Стой, кто идет?! — послышался окрик часового.
— «Ленинград»! — назвал комиссар пароль.
— «Москва», — отозвался часовой, пропуская смену к установке.
Горевой обнаружил цель на расстоянии 145 километров в районе Луги. Оператор Щеглов забубнил в телефонную трубку цифры — пошло донесение на КП Ладожского бригадного района ПВО и главный пост. Инженер установки, прокладывая на планшете маршрут цели, чуть обернувшись, коротко бросил сидевшему позади Ермолину:
— На нас летят, товарищ батальонный комиссар!
— Сколько самолетов в цели, какой тип? — спросил Ермолин.
— Не меньше двадцати «юнкерсов».
— Понятно. Массированный удар по ледовой дороге решили произвести, сволочи. Угадали время, обозы сейчас растянулись. Лишь бы наши не проморгали…
— Не подпустят. Мы на что?
— Внимательней, внимательней, хлопцы, не отвлекаться. — Ермолин нервно потер рукой щеку. Если б не полумрак аппаратной, то было бы видно, как горело его лицо.
Цифры, цифры… Оборот антенны — минута. Опять цифры… Внезапно на экране трубки флюоресцирующая полоска задрожала, переломилась, разобрать что-либо стало невозможно. Запахло гарью.
— Товарищ инженер! — вскрикнул Горевой.
Воентехник вскочил. Рывком выключил высокое напряжение и открыл дверцу генераторного отделения. Все увидели — горел трансформатор.
«Пропало дело, пронеслось в голове Ермолина, — теперь пока исправишь, фрицы десять раз отбомбятся… Но что он делает?! С ума сошел!»
Инженер обрывал провода. Они плохо поддавались слабой руке, врезались в нее. Еще рывок, еще… Готово. Он быстро закрыл отсек и включил высокое напряжение. Послышалось монотонное зудение, будто в станцию влетел шмель — заработала генераторная лампа. На экране осциллографа выплеснула развертка.
— Что рты разинули? Передавайте донесение, быстро! — скомандовал инженер Горевому и Щеглову, которые с изумлением смотрели на него.
Они засуетились, в эфир снова понеслось: «Ноль шесть, пятьдесят пять — тридцать шесть, двадцать, девяносто, два тридцать одна…» Это означало, что «Редут-6» сообщает: в квадрате 55-36 находится 20 самолетов противника, курс — 90, время — 2.31. Перед этим последнее донесение было передано в 2.30. Минуту — один оборот антенны — боролся воентехник за жизнь установки!
Но Ермолин по-прежнему не находил себе места. До тех пор, пока командование истребительного авиакорпуса не выслало навстречу «юнкерсам» эскадрилью «яков». Истребителей поддержала зенитная артиллерия с прожектористами. К Дороге жизни фашисты не прорвались.
Когда наступила передышка, военком устало спросил инженера:
— Слушай, объясни, пожалуйста, что ты там нафокусничал, — показал он на генераторный блок.
Воентехник обернулся, по его улыбающемуся лицу катился пот.
— Это не я, а умные люди, которые наш радиоулавливатель создавали. — Увидев, что его ответ поверг батальонного комиссара в еще большее недоумение, инженер пояснил: — Конструкторы такую ситуацию предвидели, потому и продублировали цепь трансформатора автоматическим смещением развертки. Поэтому я разорвал замкнувшуюся цепь и перешел на автомат. Здорово придумано, верно?
— Да-а… — покачал головой Ермолин, а про себя подумал: «Опростоволосился ты, товарищ батальонный комиссар, маху дал. Нет, пора и тебе за книжки браться: установку знать надо! А инженер, надо же, каков! Не растерялся, в матчасти — с закрытыми глазами разбирается. Его к награде нужно представить, а не дело фабриковать! Так и напишу в акте следственной комиссии… А старшему оператору обязательно дам рекомендацию в партию. Хоть он и малец, но удалец. Надежный мужик!»
Крах операции «Айсштос»
К марту сорок второго года в радиобатальоне уже было одиннадцать «Редутов». Поставили за Ладогу «старушку», собранную в самую лютую пору рабочими и группой бойцов во главе с Веденеевым. Из Новосибирска, где эвакуированный радиозавод наладил серийный выпуск РУС-2, пришло еще две установки. Наконец-то утвердили и новые штаты… Но все же остро чувствовалась нехватка людей.
— Придется призвать в батальон девушек-блокадниц. Будем их учить, — заявил Осинин комбату.
— Что?! Никогда я не дам на это согласия! — отрезал Бондаренко. — Пусть их набирают в команды МПВО. А мы как-нибудь обойдемся. — И пробурчал: — Не хватало, чтобы на «дозорах» любовь крутили направо и налево.
— Не дело говоришь, комбат, — вступился за Осинина Ермолин. — О любви ли сейчас думать, когда в желудках сосет?! К тому же сам знаешь: снова пришел приказ об отправке еще одной роты на пополнение к пехотинцам на Невскую Дубровку. Видно, опять попытаются прорвать блокаду.
— Ну и что? Наберем ее из второстепенных специалистов. Шофера нам, кстати, сейчас ни к чему, две машины только на парах — бензина нет. А на «дозорах» наладим взаимозаменяемость — это твоя забота, Сергей, — сказал майор Осинину и жестко добавил: — Можно и радиомастерскую пока прикрыть. Вон там сколько мастеров, пусть к экранам садятся.
Осинин вскочил от растерянности, не мог сразу найти в ответ нужные слова.
— Да вы… Как же так?! С таким трудом… Нет, вы, товарищ майор, просто не понимаете значения радиомастерской! — выпалил он.
— Скажите пожалуйста, — съязвил на это Бондаренко.
— Да без нее все наши антенны бы уже застопорились!.. А телевизионная идея инженера Голованевского, одобренная штабом корпуса? А наша высотная приставка, которую с Червовым конструируем? Что, прикажете закрыть эти работы?!
— Прикажу! Временно…
Так старшина Веденеев снова оказался в старших операторах «Редута», крутящего антенну на крыше бывшего института. Поднимаясь на него, не раз приходилось останавливаться, ложиться прямо на лестничные плиты, чтобы отдышаться. Осинин направил его сюда не только засекать и распознавать на экране импульсы от вражеских целей. Он должен был еще и помогать телевизионщикам в осуществлении смелого для того времени эксперимента по передаче отраженного сигнала с радиоулавливателя самолетов непосредственно на командный пункт корпуса ПВО. (Эти работы комбату приостановить не удалось: вмешался полковник Соловьев. В случае успеха эксперимента потери времени, затрачиваемые «редутчиками» на донесения о налетах, практически сводились к нулю. А это в условиях блокады было очень важно.)
Идея принадлежала помощнику начальника «Редута-5» по технической части сержанту Голованевскому, который всерьез начал заниматься телевидением еще до войны, заведуя лабораторией в НИИ-9. Ему первому пришла мысль создать такую систему информации, чтобы картинка, которая развертывалась на экране «Редута», тут же отображалась на главном посту и командных пунктах активных средств ПВО, причем в круговом изображении воздушного пространства.
— Вся обстановка будет перед глазами. Не нужно тратить время даже на счисление всевозможных вариантов и воображать, что происходит в воздухе, над чей постоянно колдуют старшие операторы, — доказывал он Осинину.
Инженер батальона тоже загорелся идеей. Благо начала функционировать радиомастерская, и он дал добро попробовать провести несколько опытов. Окрыленный Голованевский тут же устроил лабораторию в верхнем этаже здания, на котором стояла «Пятерка» и где беспрепятственно разгуливал бродяга-ветер, затащил в нее аппаратуру, оставшуюся после ликвидированного НИИ телевидения.
Чудом пробил и с трудом перевез он телевизионную испытательную установку «КИТУ» с завода «Радист», она там бездействовала. Голованевский только посмеивался при этом: «Я еще до войны примечал, где что плохо лежит».
Однажды он, настраивая свой телевизор, стал свидетелем совершенно неожиданного явления, взволновавшего не только его. Голованевский увидел на экране четкое изображение какого-то хроникального фильма о военных действиях в Африке! Наведенные в городе справки показали, что никто, кроме него, в блокадном Ленинграде телевидением не занимается. Выходит, он поймал прием телевизионной передачи. Дальний прием, причем в ультракоротковолновом диапазоне, по всей вероятности, из Англии! (Она ведь ведет боевые действия в Северной Африке.) Тогда это — научное открытие: какой-либо теоретической возможности дальнего приема телесигналов в УКВ-диапазоне и фактов такого приема в СССР, как он знал, не было. Голованевский тут же составил докладную записку, в которой указал открывающиеся новые возможности использования телевидения, в частности в радиообнаружении самолетов. После этого его идеей очень заинтересовалось корпусное начальство, которое открыло для исследований «зеленую улицу», выделило помощников. Однако вся ответственность за успех дела ложилась на батальон и в первую очередь на его командование.
Все это Веденеев хорошо знал, ибо радиомастерская, в которой он находился после сборки двух «Редутов», выполнила не один заказ телевизионщиков. И сейчас, отдежурив у осциллографического отметчика станции положенные ему четыре часа, Николай спешил в лабораторию Голованевского, где корпел без сна и отдыха над пайкой схем, вдыхая канифольную гарь. Такой распорядок выматывал его основательно.
Весь март немцы вели настойчивую авиаразведку районов Ленинграда, и с наибольшей активностью действовала их авиация на Ладоге. Но если подступы к Дороге жизни надежно прикрывали три «Редута», по донесениям которых стервятников вовремя встречали и отгоняли наши истребители и зенитчики, то разведывательные полеты одиночных самолетов обнаружить было трудно. Хотя остальные «Редуты» их появление засекали на довольно большом удалении от города, пытались навести на «рамы» «ястребки». «Рамы», как правило, проскакивали через заслоны. Причина: радиоулавливатели не могли дать исчерпывающих сведений о высоте полета целей, а знания только квадрата, где находятся вражеские самолеты, нашим летчикам было недостаточно. К тому же пока они выходили на заданный курс, цели неожиданно его меняли. А пока «Редуты» сообщали новые координаты целей и очередные команды доходили до истребителей, «рамы» успевали ускользнуть, уйти восвояси.
Веденеев в таких случаях, вытирая с лица пот, жаловался Голованевскому:
— Ну, прямо неуловимы эти чертовы «рамы»! Заладили нервы нам трепать. Видно, замышляют что-то, сволочи.
— Ничего, скоро мы нашу телеустановку запустим, — успокаивал Голованевский. — Не смоются тогда, субчики. Я еще свои телевизоры и на наши истребители поставлю. Вот когда у гансов начнется переполох, — грозился он.
Николай восхищался задумками инженера: представить трудно такое! Но после снова мрачнел:
— Все равно высоту полета цели мы знать не будем.
— Чудак-человек, вероятность-то наведений из-за малого времени информации у-ве-ли-чит-ся!.. А высотные приставки к «Редутам» тоже не за горами. Уверен, Осинин с Червовым их добьют, как пить дать…
Активизация гитлеровской авиаразведки города не осталась без внимания командования корпуса ПВО.
— Фашисты наверняка готовят серьезную операцию! — гремел басом по телефону полковник Соловьев, ежедневно инструктируя майора Бондаренко. — Поэтому предупреди все «Редуты»: глядеть в оба! Учти, комбат, проморгаешь «ворон» — не сносить тебе головы!..
4 апреля вечером все и началось. «Айсштос» («Ледовый удар») — так называлась эта крупнейшая воздушная операция гитлеровцев, которая разрабатывалась высшим руководством вермахта. Оно привлекло к ней более ста самолетов. Геринг считал, что его асы легко расправятся с Балтийским флотом: корабли были лишены маневра; закованные льдами, они неподвижно громоздились у набережных Невы на зимних стоянках. «Без флота Петербург быстро падет, — бахвалился шеф люфтваффе. — Он лишится мощной поддержки дальнобойной корабельной артиллерии, которая доставила немало неприятностей войскам немецкой группы армий «Север».
Майор Бондаренко в тот час находился на главном посту. Таков был порядок: при смене боевого дежурства кто-то из управления радиобатальона обязательно присутствовал здесь. Очередной наряд радистов и операторов заступал под крыло корпусного начальства. Люди сюда подбирались надежные, проверенные, уже не раз зарекомендовавшие себя с лучшей стороны. Бондаренко с удовлетворением отметил, как его подчиненные после короткого инструктажа оперативного дежурного по-хозяйски рассаживались за пульты с телефонами, как четко обменивались квитанциями с операторами «Редутов», проверяя телефонную связь, как расчетливо раскладывали перед собой планшеты с картами, листки-бланки для заполнения донесений.
Подошел начальник главного поста, и Бондаренко, зная, что тот дает оценку его подчиненным начальству, не удержался, спросил:
— Ну, как мои орлы? Молодцы, не правда ли?
— Вы, товарищ майор, прямо как в той поговорке: «Каждый кулик свое болото хвалит», — добродушно улыбнулся капитан, но, увидев на лице комбата разочарование, добавил: — Не переживайте. Не было случая, чтобы ваши парни подвели.
— То-то же, а то запел о куликах… Только знаешь, капитан, не нравится мне, что ты здесь птах насажал, — кивнул Бондаренко на девушек-телефонисток, сидевших рядом с бойцами. Сухонькие, маленькие, в военной форме они казались подростками.
— Не от хорошей жизни. Им бы еще в куклы играть, в лучшем случае невеститься, а не воевать. Но где народ взять? Вот и набрали партию девчат-добровольцев. Со временем подразделение главного поста практически все женским будет. А вы когда своих операторов замените? — спросил начальник поста.
— Дудки, капитан, — недовольно ответил Бондаренко, — к моим установкам женский пол подпускать нельзя!
— Да ну?! Как же работать будете? Мужики на передовой нужны.
Бондаренко помрачнел.
Вдруг он насторожился:
— Вроде бы что-то неладно, — кивнул он в сторону оперативного дежурного.
А тот встрепенулся, окинув взглядом главный пост, громко объявил:
— По донесению «Редута-4», на удалении ста пятнадцати километров в районе Тарновичей обнаружена группа: тридцать Ю-88. Курс — Ленинград. Оперативное время — восемнадцать ноль пять. Объявляю по городу воздушную тревогу!..
Бондаренко и начальник главного поста кинулись к своим рабочим местам. Здесь, на Басковом, у майора тоже был оборудован командный пункт, связывающий его со штабом батальона и «Редутами». «Что это, серьезный налет, о котором предупреждали в последнее время, или только разведка? — думал Бондаренко, включаясь в радиосеть. — Давно люфтваффе нас не беспокоило» — и он передал всем «Редутам» по коду единый сигнал: «Внимание!»
Через две минуты пошел доклад от старшины Веденеева с «Пятерки»: «Вижу группу, больше тридцати «юнкерсов» в сопровождении «мессеров»…»
А через две минуты «Редут-4» сообщил о новой цели еще в тридцать самолетов противника. Бондаренко довольно подумал: «Хорошо мы расположили установки: ишь как красиво работают! Фрицы ведь наверняка на разных высотах подкрадываются».
Он слышал, как пошли команды на КП истребительного корпуса и зенитной артиллерии. Средства ПВО флота также незамедлительно привели в боевую готовность. Навстречу вражеской армаде взлетели истребители.
Майор связался с первым, вторым, седьмым «Редутами»:
— В ваших секторах появились «вороны»?
Последовал утвердительный ответ: мол, дублируем донесения.
— Хорошо, обратите внимание на перекрытие «мертвых зон».
В накаленной до предела боевой атмосфере главного поста комбат не обратил внимания, что кто-то тихонько позвал его. Он оглянулся, когда его осторожно тронули за плечо. Это был инженер Голованевский.
— Товарищ майор, не хотите на наш экран взглянуть? Видимость сейчас на диво…
Бондаренко заколебался: бой идет, нужно ли отвлекаться? Но Голованевский добавил:
— У вас вся обстановка перед глазами будет!
Комбат соединился с приемным центром батальона, приказал Осинину:
— Бери управление на себя. Я проконтролирую по телевизору Голованевского. Посмотрю, что это за хреновина такая…
Когда Бондаренко встал у шкафа с вмонтированной телеаппаратурой, то ахнул. На белом круговом светящемся экране, который в диаметре был намного больше трубки осциллографа «Редута», мерцали яркие точки. Они с каждым оборотом флюоресцирующей радиальной полоски все ближе продвигались к центру экрана, окаймленного сплошным высвечивающимся цветком с причудливыми лепестками.
— Отражения от местных предметов «Редута-5», которые видит сейчас Веденеев, только в развернутом, круговом изображении, — обвел пальцем лепестки Голованевский.
— А это что? — показал Бондаренко на мигающие точки, отделившиеся от лепестков в направлении ярких кругляшек, похожих на жуков, ползущих в три ряда.
— Наши истребители. Они с фашистами встретятся над Финским заливом, — ответил инженер и показал район, к которому приближались жучки.
Бондаренко вгляделся и понял, что под экраном расчерчена обычная карта. Место, обведенное Голованевским, по своему очертанию точно сходилось с контурами Финского залива.
— Вот это картинка! — довольно воскликнул комбат. — Все ясно и понятно. По осциллографу «Редута» намного труднее представлять воздушную обстановку. А тут пожалуйста: точки поменьше — наши, те, что, как жуки, — фрицевские бомбовозы… Ох и много же их! Трудно будет…
Бондаренко почувствовал, что пол главного поста начал слегка подрагивать, будто в глубине под ним заработала буровая машина. Глухие удары послышались с улицы. Он посмотрел в сторону пульта управления начальника поста. Капитан кричал по телефону, и Бондаренко услышал грозное: «Артобстрел!»
— Дальнобойная артиллерия немцев открыла огонь, — чертыхнулся майор. — Наверное, фашисты своей пальбой хотят нас отвлечь от налета. Не выйдет!
А над Финским заливом наши летчики вступили в очень тяжелый бой. Бондаренко и Голованевский видели, что яркие точки-отметки от фашистских «юнкерсов» постепенно таяли. Но бо́льшая их часть настойчиво рвалась вперед, к центру экрана. Нашим истребителям трудно было сдержать такую армаду врага. Комбат подбежал к начальнику главного поста:
— Передайте зенитчикам: штук шестьдесят «ворон» к городу прорвется.
— Пятьдесят восемь, товарищ майор! «Редутчики» ваши уже доложили. Молодцы ребята, ай да молодцы!..
Бондаренко приятно было услышать похвалу начальника главного поста, он подмигнул капитану:
— Не забудь об этом Соловьеву сказать!
…Но полковник Соловьев и так все хорошо знал. Он находился на командном пункте корпуса рядом с генерал-майором береговой службы Зашихиным. Сюда поступала информация от оперативного дежурного и начальника главного поста. Соловьев знал и то, что наши зенитные батареи находились под мощным артиллерийским огнем противника. Зенитчики держались стойко, не покидали позиций.
Когда вражеские самолеты подошли к границе города, зенитные батареи открыли плотный заградительный огонь. «Юнкерсы», сбросив куда попало бомбы, повернули обратно. Но часть бомбардировщиков только имитировала уход на юг. Развернувшись, она попыталась прорваться к городу вдоль Невы с юго-востока. Об этой уловке тут же посыпались доклады с «Редутов». Последовал приказ всем батареям, прикрывавшим на реке корабли флота: «К бою!»
Одним из первых узнал полковник Соловьев и о новом для ленинградцев маневре врага. Проскользнувшие фашистские бомбардировщики применили пикирование. Пикировщиков встретили залпы зенитных батарей. Фашисты дрогнули, их самолеты бросались из стороны в сторону, стремясь скорее освободиться от бомб и побыстрей выйти из пике в сторону Финского залива. Это был провал воздушной операции. Летчикам люфтваффе не удалось причинить флоту какого-либо ущерба. Зато им досталось изрядно: двадцать пять бомбардировщиков было сбито и десять повреждено.
— Поздравляю, товарищи, с победой! — объявил Зашихин всем, кто находился на КП. — Отлично сработала авиация, зенитчики. Особо отмечаю действия расчетов установок РУС-2. Попрошу товарища Соловьева представить мне по ним материал отдельно!
— Слушаюсь, товарищ генерал!
— Дежурным сменам наблюдение за воздухом не ослаблять! Сами знаете: коль немец решился на налет, то повторит его обязательно. Посему бдительность и еще раз бдительность!
Генерал оказался прав. Ночью фашисты послали на Ленинград восемнадцать бомбардировщиков. Но и их вовремя заметили «Редуты». Через заградительный огонь зенитчиков к городу прорвалось лишь восемь самолетов. Они метались между лезвиями прожекторных лучей и огненными вспышками. Беспорядочно сбросив свой груз, «юнкерсы» повернули обратно.
7 апреля 1942 года 2-й корпус ПВО был преобразован в Ленинградскую армию ПВО, в состав которой вошел 7-й истребительный авиационный корпус. Многие воины — защитники неба были награждены орденами и медалями… Начала функционировать телевизионная система информации Голованевского. Теперь фашистам намного труднее стало вести разведывательные полеты, которые заканчивалась для них плачевно. Однако они не оставили своих замыслов уничтожить Балтийский флот. В конце апреля противник вновь произвел четыре крупных налета на наши корабли. Истребители и зенитчики сбили 38 и подбили 19 самолетов врага. Корабли не понесли урона… Установки РУС-2 заблаговременно оповещали о появлении бомбардировщиков на подступах к городу.
А в историческом формуляре 72-го радиобатальона появилась такая запись: «Воентехник Э. Голованевский убыл в распоряжение управления кадров ПВО страны для проведения исследовательских работ по внедрению телевизионной техники в авиацию…» Впоследствии Эммануил Голованевский стал доктором наук, профессором, награжден орденом Ленина.