— Он может подыскивать для вас клиентуру, — сказала Элиза.
— Да, — согласился Леонард. — Вот именно.
Бен купил новые башмаки. Светло-коричневые. Он заплатил за них шесть долларов. Он всегда покупал дорогие вещи. Но от них у него отчаянно разболелись ноги. В хмурой ярости он доковылял до своей комнаты и снял их.
— К черту! — взревел он и запустил башмаками в стену.
В дверь заглянула Элиза.
— Ты всегда будешь сидеть без гроша, милый, до тех пор пока не перестанешь швырять деньги на ветер. И знаешь: это ведь очень дурно, если подумать. — Она печально покачала головой, собрав рот в пуговку.
— О, бога ради! — проворчал он. — Нет, только послушать! Черт побери, ты когда-нибудь слышала, чтобы я у кого-нибудь что-нибудь просил? — крикнул он гневно.
Она взяла башмаки и отдала их Юджину.
— Жаль выбрасывать хорошие башмаки, — сказала она. — Померяй-ка их, милый.
Он их померил. Ноги у него были уже больше, чем у Бена. Он осторожно сделал несколько ковыляющих шагов.
— Ну, как они тебе? — спросила Элиза.
— Как будто ничего, — ответил он с сомнением. — Только жмут немного.
Ему понравилась тугая крепость кожи, ее добротный запах. Таких хороших башмаков у него еще никогда не было.
В кухню вошел Бен.
— Поросенок! — воскликнул он. — У тебя же ножища, как лошадиное копыто!
Хмурясь, он нагнулся и пощупал натянувшуюся кожу. Юджин вздрогнул.
— Мама, ради бога! — раздраженно сказал Бен. — Не заставляй малыша носить их, раз они ему малы. Я куплю ему другие, если тебе жалко потратить деньги.
— А эти-то чем плохи? — спросила Элиза. Она потыкала в них пальцем. — Пф! — сказала она. — Отлично сидят. Все башмаки сначала немного жмут. Ничего с ним не сделается.
Через полтора месяца Юджин вынужден был сдаться. Жесткая кожа не растягивалась, с каждым днем его ноги болели сильнее. Он хромал все заметнее и заметнее, и походка у него стала деревянной, словно он шагал по кубикам. Ступни у него онемели и отнимались, подушечки мучительно горели. Однажды Бен в ярости повалил его на пол и сорвал с него эти башмаки. Прошло несколько дней, прежде чем он снова стал ходить свободно. Но пальцы его ног, прежде прямые и сильные, были теперь изуродованы: притиснутые друг к другу, они покрылись шишками, искривились и загнулись, ногти взбугрились и омертвели.
— Как жалко выбрасывать такие хорошие башмаки, — вздохнула Элиза.
Но у нее бывали странные припадки щедрости и великодушия. Он ничего не понимал.
В Алтамонт приехала с запада молодая девушка. Она сказала, что она родом из Севира, городка в горах. У нее было большое смуглое тело, черные волосы и глаза индианки из племени чероки.
— Помяните мое слово, — сказал Гант, — у нее в жилах течет кровь чероки.
Она сняла комнату и изо дня в день качалась в кресле-качалке у огня в гостиной. Она казалась застенчивой, испуганной и угрюмой — манеры у нее были провинциальные и вежливые. Она никогда ни с кем не заговаривала первой и только отвечала на вопросы.
Иногда она чувствовала себя плохо и не вставала с постели. Тогда Элиза сама относила ей завтрак, обед и ужин и была с ней очень ласкова.
Изо дня в день девушка качалась всю ненастную осень напролет. Юджин слышал, как ее широкие подошвы ритмично ударяются в пол, непрерывно раскачивая качалку. Звали ее миссис Морган.
Как-то, когда он подкладывал новые потрескивающие куски угля на рдеющую массу в камине, в гостиную вошла Элиза. Миссис Морган продолжала невозмутимо качаться. Элиза немного постояла у огня, задумчиво поджав губы и спокойно сложив руки на животе. Она посмотрела в окно на обложенное тучами небо, на обнаженную пустую улицу, где бушевал ветер.
— Вот что я вам скажу, — начала она. — Зима обещает быть трудной для бедняков.
— Да, мэм, — угрюмо ответила миссис Морган и продолжала качаться.
Элиза еще немного помолчала.
— Где ваш муж? — спросила она потом.
— В Севире, — сказала миссис Морган. — Он служит на железной дороге.
— Что? Что? Что? — комично зачастила Элиза. — Служит на железной дороге, вы сказали? — резко спросила она.
— Да, мэм.
— Что-то мне странно, что он ни разу вас не навестил, — сказала Элиза с колоссальной обличающей безмятежностью. — По-моему, так поступают только самые никудышные мужчины.
Миссис Морган ничего не сказала. Ее смоляно-черные глаза поблескивали, отражая пламя камина.
— Есть у вас деньги? — спросила Элиза.
— Нет, мэм, — сказала миссис Морган.
Элиза стояла монументально, наслаждаясь теплотой огня, поджимая губы.
— Когда вы ждете ребенка? — спросила она вдруг.
Сначала миссис Морган ничего не ответила. Она продолжала качаться.
— Да уж, пожалуй, меньше месяца осталось, — сказала она потом.
Она с каждой неделей становилась все толще и толще.
Элиза нагнулась и задрала юбку, открыв по самое колено ногу в бумажном чулке, вздутом от заправленных в него фланелевых панталон.
— Фью-у! — воскликнула она с игривым смущением, заметив, что Юджин смотрит на нее во все глаза. — Отвернись, милый, — приказала она, хихикнув, и провела пальцем по носу. Сквозь вязку чулка смутно просвечивала зелень туго свернутой пачки банкнот. Она вытащила их.
— Ну, пожалуй, без денег вам не обойтись, — сказала Элиза, отделяя от пачки две десятидолларовые бумажки и отдавая их миссис Морган.
— Спасибо, сударыня, — сказала миссис Морган, беря деньги.
— И можете остаться здесь, пока совсем не оправитесь, — сказала Элиза. — Я знаю хорошего доктора.
— Мама, ради всего святого! — бесилась Хелен. — Откуда ты только выкапываешь всех этих людей.
— Боже милосердный! — вопиял Гант. — Ну, все у тебя побывали: слепые, хромые, сумасшедшие, шлюхи и подзаборники. Они все сюда собираются.
Тем не менее теперь при виде миссис Морган он всегда отвешивал ей глубокий поклон и говорил с самой изысканной любезностью:
— Как поживаете, сударыня?
Хелен же он сказал:
— А знаешь что — она красивая девушка.
— Хахахаха! — ироническим фальцетом засмеялась Хелен и ткнула его пальцем под ребро. — Ты и сам бы с ней не прочь, а?
— Черт подери! — сказал он благодушно, облизнув большой палец, и хитро ухмыльнулся в сторону Элизы. — Прямо яблочки, что верно, то верно.
Элиза горько улыбнулась над стреляющим жиром.
— Хм! — сказала она презрительно. — Мне все равно, сколько их у него там. Нет дурака глупее старого дурака. Только не очень-то много о себе воображай. В эту игру могут играть и двое.
— Хахахаха! — визгливо засмеялась Хелен. — А она разозлилась!
Хелен часто уводила миссис Морган в гантовский дом и кормила ее на убой. Кроме того, она приносила ей из города в подарок конфеты и душистое мыло. Когда начались роды, они позвали Макгайра. Юджин внизу слышал приглушенную суматоху в верхней комнате, тихие стоны, а потом пронзительный вопль. Элиза в большом волнении не снимала кипящих чайников с газового пламени плиты. Время от времени она кидалась наверх с кипящим чайником, а минуту спустя возвращалась, медленно спускаясь по лестнице, останавливаясь на ступеньках и прислушиваясь.
— В конце-то концов, — сказала Хелен, беспокойно переставляя чайники с места на место, — что мы о ней знаем? Никто же не может утверждать, что у нее нет мужа, верно? Пусть-ка попробуют! Люди не имеют права говорить такие вещи! — раздраженно крикнула она неведомым клеветникам.
Был вечер. Юджин вышел на веранду. Воздух был морозный, прозрачный, не очень холодный, над черной громадой восточных гор и по всей великой чаше неба далекие яркие звезды мерцали, точно драгоценные камни. В соседних домах ярко горел свет — так ярко и жестко, будто его вырезали из холодного алмаза. Над широкими дворами веяло теплым ароматом рубленых бифштексов и жареного лука. У перил веранды стоял Бен, опираясь на полусогнутую ногу, и курил долгими, глубокими затяжками. Юджин подошел и встал рядом с ним. Они услышали вопль наверху. Юджин хихикнул и снизу вверх посмотрел на худую маску из слоновой кости. Бен резко занес белую руку, чтобы ударить его, но тут же опустил с презрительным хмыканьем и чуть-чуть улыбнулся. Вдалеке, на вершине Бердсай, дрожали слабые огни в замке богатого еврея. А на соседних улицах поднимался легкий туман ужинов и слышались далекие морозные голоса.
Глубокое лоно, темный цветок. Скрытое. Тайный плод, краснее сердца, вскормленный алой индейской кровью. Извечная ночная тьма лона, тайно расцветающая жизнью.
Миссис Морган уехала через две недели после того, как родился ее ребенок. Это был маленький смуглый мальчик с черным хохолком, как у эльфа, и очень черными блестящими глазами. Он был похож на маленького индейца. При прощании Элиза дала миссис Морган двадцать долларов.
— Куда вы едете? — спросила она.
— У меня родные в Севире, — сказала миссис Морган.
Она ушла по улице, держа в руке дешевый чемодан из поддельной крокодиловой кожи. Младенец, поматывая головкой над ее плечом, весело смотрел назад яркими черными глазками. Элиза помахала ему и улыбнулась дрожащей улыбкой; она вошла в дом, шмыгая носом, с увлажнившимися глазами.
«Зачем она приезжала в „Диксиленд“?» — недоумевал Юджин.
Элиза была очень добра к усатому низенькому человеку. У него была жена и девятилетняя дочка. Он был метрдотелем и не мог найти работу — он оставался в «Диксиленде», пока не задолжал ей больше ста долларов. Но он аккуратно щипал растопку и носил уголь на второй этаж; а кроме того, он подправлял и подкрашивал в доме все, что следовало подправить и подкрасить.
Элиза питала к нему большую симпатию; он был, как она выражалась, «хорошим семьянином». Ей нравились домоседы, ей нравились домашние, прирученные мужчины. Низенький человек был очень добрым и очень ручным. Юджину он нравился, потому что умел варить прекрасный кофе. Элиза никогда не напоминала ему о деньгах. В конце концов он устроился на работу в отель «Алтамонт» и переселился туда. Он заплатил Элизе все, что был ей должен.