— Бен! — резко сказала Айрин Маллард.
Бен поднялся с темных качелей, где он сидел с миссис Перт.
— Попробуйте как-нибудь остановить его, — сказала Айрин Маллард.
— Он помешался, — пробормотал Бен. — В какую сторону он пошел?
— Вон туда… за дом. Скорее!
Бен быстро спустился по ступенькам и косолапо зашагал по газону за дом. Двор резко спускался под уклон, и угловатая задняя часть «Диксиленда» опиралась на десяток побеленных столбов из щербатого кирпича высотой в четырнадцать футов. В смутном свете у одной из этих хрупких подпор, уже окруженное рассыпающимися обломками отсыревшего кирпича, возилось пугало, поднявшее тонкие виноградные плети рук на храм.
— Я убью тебя, дом, — задыхался он. — Гнусный, проклятый дом, я снесу тебя. Я обрушу тебя на шлюх и постояльцев. Я разобью тебя, дом. — Новое конвульсивное движение его плеч обрушило на землю мелкий дождь щебня и пыли.
— Ты упадешь и погребешь под собой их всех, дом, — сказал он.
— Дурак! — крикнул Бен, бросаясь на него. — Что ты делаешь? — Он обхватил Юджина сзади и оттащил его от столбов. — По-твоему, ты вернешь ее, если сломаешь дом? Разве на свете нет других женщин? Почему ты позволяешь, чтобы одна забрала все лучшее в тебе?
— Пусти меня! Пусти меня! — говорил Юджин. — Какое тебе до этого дело?
— Не думай, дурак, что меня это трогает, — яростно сказал Бен. — Ты причиняешь вред только себе. По-твоему, ты заставишь постояльцев страдать, если обрушишь дом себе на голову? Ты думаешь, идиот, кому-нибудь будет жалко, если ты себя убьешь? — Он встряхнул брата. — Нет. Нет. Мне все равно, что ты с собой сделаешь. Я просто хочу избавить семью от забот и расходов на похороны.
С воплем ярости и недоумения Юджин попытался вырваться. Но старший брат вцепился в него отчаянно, хваткой Морского Старика. Потом огромным усилием рук и плеч мальчик приподнял своего противника с земли и швырнул его о белую стену подвала. Бен отпустил его и перегнулся от сухого кашля, прижимая руку к впалой груди.
— Не дури! — выдохнул он.
— Я ушиб тебя? — тупо сказал Юджин.
— Нет. Иди в дом и умойся. Раза два в неделю тебе стоило бы причесываться. Нельзя ходить дикарем. Пойди съешь чего-нибудь. У тебя есть деньги?
— Да… достаточно.
— Ты теперь опомнился?
— Да… не говори об этом, пожалуйста.
— Я не хочу говорить об этом, дурак. Я хочу, чтобы ты научился немного соображать, — сказал Бен. Он выпрямился и отряхнул испачканный известкой пиджак. Потом он продолжал спокойно: — К черту их, Джин! К черту их всех! Не расстраивайся из-за них. Бери от них все, что можешь. И плюй на все. Никому до тебя нет дела. К черту все это! К черту! Бывает много плохих дней. Бывают и хорошие. Ты забудешь. Дни бывают разные. Пойдем!
— Да, — сказал Юджин устало, — пойдем! Теперь все в порядке. Я слишком устал. Когда устаешь, то становится все равно, правда? Я слишком устал, чтобы испытывать боль. Мне теперь все равно. Я слишком устал. Солдаты во Франции устают, и им все равно. Если бы сейчас кто-нибудь навел на меня винтовку, я бы не испугался. Я слишком устал. — Он начал растерянно смеяться, испытывая блаженное облегчение. — Мне наплевать на все и на всех. Прежде я всего боялся, но теперь я устал, и мне нет дела ни до чего. Вот как я буду переносить все, что угодно, — я буду уставать.
Бен закурил сигарету.
— Это уже лучше, — сказал он. — Пойдем поедим! — Он улыбнулся узкой улыбкой. — Идем, Самсон.
Они медленно пошли вокруг дома.
Он умылся и плотно поел. Постояльцы уже кончили ужинать и разбрелись во тьме: одни ушли на площадь слушать духовой оркестр, другие — в кино, третьи — гулять по городу. Насытившись, он вышел на крыльцо. Было темно и почти пусто, только на качелях сидела миссис Селборн с богатым лесоторговцем из Теннесси. Ее низкий звучный смех с мягким журчанием лился из чана мрака. «Мисс Браун» тихо и чинно покачивалась в одиночестве. Это была грузная, скромно одевавшаяся женщина тридцати девяти лет; она держалась с тем легким и комичным оттенком чопорности, старательной добропорядочности, который всегда отличает проститутку, живущую инкогнито. Она была очень благовоспитанна. Она была настоящая леди, — о чем не замедлила бы заявить, если бы ее рассердили.
«Мисс Браун» жила, по ее словам, в Индианаполисе. Она не была уродом: просто ее лицо было пропитано неумолимой тупостью Среднего Запада. Несмотря на похотливость ее широкого тонкогубого рта, она выглядела невозмутимо самодовольной, у нее были пышные, но тусклые каштановые волосы, маленькие карие глазки и рыжеватая кожа.
— Пф! — сказала Элиза. — Она такая же «мисс Браун», как я, можете мне поверить.
Днем прошел дождь. Вечер был прохладным и темным; влажная клумба перед домом пахла геранью и намокшими анютиными глазками. Он сел на перила и закурил. «Мисс Браун» качалась.
— Стало прохладно, — сказала она. — Этот небольшой дождь принес много пользы, не так ли?
— Да, было жарко, — сказал он. — Я ненавижу жару.
— Я тоже не выношу ее, — сказала она. — Вот почему я и уезжаю на лето. У нас там пекло. Вы здесь и не знаете, что такое жара.
— Вы ведь из Милуоки?
— Из Индианаполиса.
— Я помнил, что откуда-то оттуда. Большой город? — спросил он с любопытством.
— Да. Весь Алтамонт уместится в одном его уголке.
— Ну, а насколько большой? — алчно расспрашивал он. — Сколько у вас там жителей?
— Точно не знаю. Больше трехсот тысяч, если считать с пригородами.
Он обдумал этот ответ с жадным удовлетворением.
— Красивый город? Много красивых домов и общественных зданий?
— Да… пожалуй, — ответила она задумчиво. — Это очень хороший, уютный город.
— А люди какие? Чем они занимаются? Они богатые?
— Да-а… Это деловой и промышленный город. Там много богатых людей.
— Наверное, они живут в больших домах и разъезжают в больших автомобилях? — настойчиво спрашивал он. Потом, не дожидаясь ответа, продолжал: — Они едят вкусные вещи? Какие?
Она неловко засмеялась, смущенная и сбитая с толку.
— Да, пожалуй. Немецкие блюда. Вы любите немецкую кухню?
— Пиво, — пробормотал он с вожделением. — Пиво, а? Вы его там делаете?
— Да. — Она сладострастно засмеялась. — По-моему, вы плохой мальчик, Юджин.
— А театры и библиотеки? У вас там часто гастролируют? Разные труппы?
— Да, очень. В Индианаполис привозят свои представления все труппы, имевшие успех в Чикаго и в Нью-Йорке.
— А библиотека у вас большая, а?
— Да, у нас хорошая библиотека.
— Сколько в ней книг?
— Ну, этого я не знаю. Но это хорошая, большая библиотека.
— Больше ста тысяч книг, как вам кажется? Полмиллиона там, наверно, не будет? — Он не дожидался ответов и говорил сам с собой. — Нет, конечно, нет. А сколь ко книг можно брать сразу?
Великая тень его голода склонилась над ней: он рвался из себя, наружу, пожирая ее вопросами.
— А какие у вас девушки? Блондинки или брюнетки?
— Да те и другие, — но темноволосых, пожалуй, больше.
Она смотрела на него сквозь тьму, посмеиваясь.
— Красивые?
— Ну, не знаю. Это уж вы сами должны решать, Юджин. Я ведь одна из них. — Она поглядела на него со скромным бесстыдством, предлагая себя для обозрения. Потом с дразнящим смешком сказала: — По-моему, вы плохой мальчик, Юджин. Очень плохой.
Он лихорадочно закурил еще одну сигарету.
— Все бы отдала за папиросу, — пробормотала «мисс Браун». — Но тут, наверное, нельзя? — Она посмотрела по сторонам.
— Почему бы и нет? — нетерпеливо сказал он. — Никто вас не увидит. Сейчас темно. Да и какое это имеет значение?
По его спине пробегали электрические токи возбуждения.
— Пожалуй, я покурю, — шепнула она. — У вас найдется сигарета?
Он протянул ей пачку; она встала, чтобы прикурить от крохотного пламени, которое он прятал в ладонях. Прикуривая, она прислонилась к нему тяжелым телом, закрыв глаза и сморщив лицо. Она придержала его дрожащие руки, чтобы огонек не колебался, и не сразу отпустила их.
— А что, — сказала «мисс Браун» с лукавой улыбкой, — если ваша мама увидит нас? Вам влетит!
— Она нас не увидит, — сказал он. — К тому же, — добавил он великодушно, — почему женщины не могут курить, как мужчины? Ничего плохого в этом нет.
— Да, — сказала «мисс Браун». — Я тоже считаю, что на такие вещи следует смотреть широко.
Но в темноте он усмехнулся, потому что, закурив, она выдала себя. Это был знак — признак профессии, безошибочный признак разврата.
Потом, когда он сел возле нее на перила и положил ей на плечи руки, она пассивно отдалась его объятию.
— Юджин! Юджин! — сказала она с насмешливым упреком.
— Где ваша комната? — спросил он.
Она сказала.
Позднее Элиза во время одного из своих быстрых налетов из кухни бесшумно возникла возле них.
— Кто тут? Кто тут? — сказала она, подозрительно вглядываясь в темноту. — А? Э? Где Юджин? Кто-нибудь видел Юджина?
Она прекрасно знала, что он здесь.
— Да, я здесь, — сказал он. — Что тебе нужно?
— А! Кто это с тобой? Э?
— Со мной мисс Браун.
— Почему бы вам не посидеть тут, миссис Гант? — сказала «мисс Браун». — Вам же, наверно, жарко, и вы устали.
— О! — неловко сказала Элиза. — Это вы, «мисс Браун»? Я не могла разглядеть, кто тут. — Она включила тусклую лампочку над дверью. — Здесь очень темно. Кто-нибудь может сломать ногу на ступеньках. Вот что я вам скажу, — продолжала она светским тоном, — как легко дышится на воздухе. Если бы я могла все бросить и жить в свое удовольствие…
Она продолжала этот добродушный монолог еще полчаса, все время быстро зондируя взглядом две темные фигуры перед собой. Потом нерешительно, неуклюже обрывая одну фразу за другой, она вернулась в дом.
— Сын, — тревожно сказала она перед уходом, — уже поздно. Ложись-ка ты спать. Да и всем пора.
«Мисс Браун» любезно согласилась и направилась к двери.
— Я пошла. Я что-то устала. Спокойной ночи.