Джо Замшник отчаянно вытер шёлковым платком сияющую лысину и громко призвал всех в свидетели.
— Что это с ним? — разочарованно сказал Джордж Грейвс. — Обычно он въезжает за ними на тротуар, если уж не догонит на мостовой.
На противоположной стороне улицы, почти не привлекая к себе взглядов бездельничающих туземцев, достопочтенный Уильям Дженнингс Брайан168 благожелательно остановился у витрины «Книжной лавки» Г. Мартина Граймса, позволяя шаловливому ветерку ласково играть своими знаменитыми кудрями. Силки волос Неэры169.
Достопочтенный Гражданин внимательно разглядывал выставленные в витрине книги, включавшие несколько экземпляров «До Адама» Джека Лондона. Затем он вошёл и отправил несколько открыток с видами Алтамонта и окружающих гор.
— Он, возможно, тут поселится, — сказал Джордж Грейвс. — Доктор Доук предложил ему дом и участок в Доук-парке.
— Зачем? — сказал Юджин.
— А для города это будет хорошая реклама, — сказал Джордж Грейвс.
В нескольких шагах впереди из вулвортовского магазина «Пять — десять центов» вышла доблестная дочь желания, мисс Элизабет Скрэгг, и пошла в сторону площади. Улыбаясь, она ответила на тяжеловесный поклон великана совладельца отеля «Уайтстоун» Большого Джеффа Уайта, который начал богатеть после того, как отказался вернуть своему старому товарищу Диксону Риду, кассиру-растратчику, девяносто тысяч долларов вверенной ему добычи. Ворон выклёвывает глаз ворону. Вор ловит вора. Дуб высотой своей отличен, а человеку вес приличен.170
Его тень, длиной в шесть с половиной футов, медленно скользила впереди него. Он прошёл мимо них в скрипящих башмаках сорок восьмого размера — дородный бритый человек с большим брюхом, заправленным в широкий пояс.
И опять-таки на другой стороне улицы перед витринами обувной фирмы Ван У. Йетса преподобный Дж. Брукс Голл (Амхерст171, выпуск 1861 года), выглядящий в свои семьдесят три года шестидесятилетним, прервал бодрую прогулку и завёл оживлённую беседу с тремя своими бой-скаутами — господами Льюисом Монком, семнадцати лет, Брюсом Роджерсом, тринадцати, и Малкольмом Ходжесом, тринадцати. Никто лучше его не знал мальчишеского сердца. Он тоже, как оказалось, когда-то был мальчиком. И вот, пока одна весёлая история сменяла или подсказывала полдесятка других, они с почтительным вниманием покорно улыбались сверкающему постукиванию его фальшивых зубов под приподнятым шлагбаумом седых щетинистых усов. А он с грубоватой, но товарищеской фамильярностью время от времени прерывал рассказ, чтобы сказать «старина Малк!» или «старина Брюс!», крепко стискивая плечо слушателя и легонечко его встряхивая. Они бледно улыбались, переминались с ноги на ногу и искоса, украдкой прикидывали, как бы удрать.
Мистер Бьюз, торговец восточными коврами, вышел из-за угла Либерти-стрит. Его широкое смуглое лицо сияло персидскими улыбками. Я встретил странника, он шёл из стран далёких.172
В кафе «Бижу» для дам и господ Майк, буфетчик, оперся волосатыми руками на мрамор стойки и склонил сморщенный дюймовый лоб над старым номером «Атлантиды». Сегодня: жареные цыплята с картофелем. О весёлый дух, ты птицей не был никогда.173 Одинокая муха металась над захватанной пальцами стеклянной крышкой, под которой парился кожистый кусок мясного пирога. Весна пришла.
Тем временем, дважды совершив церемониальный марш по улице от площади до почтамта, мисс Кристин Болл, мисс Виола Пауэлл, мисс Элайн Роллинс и мисс Дороти Хэззард были окликнуты у аптеки Вуда Томом Френчем, семнадцати лет, Роем Данкеном, семнадцати лет, и Карлом Джонсом, восемнадцати лет.
— Куда это вы направляетесь? — развязно спросил Том Френч.
Весело, бойко, в унисон они ответили:
— Но-но-о!
— Сено нынче семь долларов тонна, — сказал Рой Данкен и разразился визгливым кудахтаньем, к которому радостно присоединились все остальные.
— Ненорма-альный! — нежно сказала Виола Пауэлл. Скажите, дочери купцов, кто с ней красою и умом сравнится.
— Мистер Данкен, — сказал Том Френч, поворачивая гордое зловещее лицо к своему лучшему другу, — позвольте представить вас моей хорошей знакомой мисс Роллинс.
— Мне кажется, я его где-то уже видела, — сказала Элайн Роллинс. И новый блеск его уста зажёг.
— Да, — сказал Рой Данкен. — Я там часто бываю.
Его маленькое тугое веснушчатое бесячье лицо снова сморщилось от визгливого кудахтанья. Всё то, чем мне не суждено быть. Они вошли в аптеку, где жаждущий сосед встречается с соседом, и пронизали ленивую кучку присяжных сердцеедов у фонтанчика.
Мистер Генри Соррел («Всё к вашим услугам») и мистер Джон Т. Хауленд («Наши участки идут нарасхват») вышли из сумрачной полутьмы грюнеровского дома за магазином Артура Н. Райта, ювелира. Каждый заглянул в ячейки сердца другого, и глаза их хранили великое видение заветной горы, когда они быстро свернули в Черч-стрит, где стоял «хадсон» Соррела.
В белом жилете, с наливающимся брюшком, большими плоскими ступнями, бритой полной луной красного лица и изобилием волос цвета патоки, преподобный Джон Смоллвуд, священник Первой баптистской церкви, грузно шёл по улице, ласково здороваясь со своими прихожанами и уповая встретиться лицом к лицу со своим Кормчим. Однако вместо этого он натолкнулся на достопочтенного Уильяма Дженнингса Брайана, который медленно выходил из книжной лавки. Два близких друга тепло поздоровались и твёрдым дружеским возложением рук оказали один другому взаимную христианскую помощь благодетельного экзорцизма.
— Как раз тот, кого я искал, — сказал брат Смоллвуд.
В молчании они несколько секунд обменивались рукопожатием. Молчание было довольным.
— Именно это, — с серьёзным юмором заметил Гражданин, — как мне казалось, Великий Американский Народ говорил мне в трёх случаях.
Это была его излюбленная шутка, налитая мудростью, умягчённая годами и всё же столь для него характерная. Глубокие складки его рта разошлись в улыбке. Наш наставник — прославленный, спокойный, мёртвый.174
Мимо кошачьей походкой на резине прошёл, покинув длинную сумрачную книжную лавку, профессор Л. Б. Дунн, директор школы № 3 на Монтгомери-авеню. Он холодно улыбнулся им, сузив в буравчики глаза за толстыми стёклами очков. Из его кармана предательски выглядывала обложка «Нью Рипаблик"175. Худой веснушчатой рукой он прижимал к боку новенькие издания «Великой иллюзии» Нормана Энджела176 и «Старинной обиды» Оуэна Уистера177. Пожизненный сторонник союза двух англоязычных (sic!) наций, вдвоём победоносно утверждающих мир, истину и праведность, благодетельно, но твёрдо главенствуя над прочими безответственными элементами цивилизации — он прошёл, католичнейший человек, радостно посвятивший себя доблестным дерзаниям духа и спасению человечества. О да!
— Как вам и вашей почтенной супруге нравится Страна Небес? — спросил преподобный Джон Смоллвуд.
— Мы сожалеем только о том, — сказал Гражданин, — что наше пребывание тут измеряется днями, а не месяцами. Нет — годами.
Мистер Ричард Гормен, двадцати шести лет, репортёр «Ситизен», быстро шагал по улице, задрав гордый холодный газетный нос. Его жёсткогубая самодовольная улыбка угодливо одрябла.
— А-а! Дик! — сказал Джон Смоллвуд, ласково сжимая его руку и стискивая его локоть. — Как раз тот, кого я искал. Вы знакомы с мистером Брайаном?
— Как коллеги-газетчики, — сказал Гражданин, — мы с Диком были близкими друзьями уже… сколько именно лет, мой мальчик?
— Три года, сэр, — сказал мистер Гормен, мило краснея.
— Жаль, вы не слышали, Дик, — сказал преподобный Смоллвуд, — что нам сейчас говорил мистер Брайан. Наши добрые горожане возгордились бы, узнай они это.
— Мне хотелось бы взять у вас ещё одно интервью до вашего отъезда, мистер Брайан, — сказал Ричард Гормен. — В городе говорят, что вы, возможно, в будущем поселитесь у нас.
На вопрос репортёра «Ситизен» мистер Брайан ответа не дал, отказавшись подтвердить или опровергнуть этот слух.
— Возможно, я в дальнейшем смогу сказать что-то более определённое, — заметил он с многозначительной улыбкой, — но в настоящий момент мне приходится удовлетвориться заявлением, что, будь в моей власти выбрать себе место рождения, я не мог бы отыскать более прекрасного места, чем этот край чудес природы.
Земной Рай, по мнению Гражданина.
— В своё время я много путешествовал, — продолжал человек, которого великая партия трижды избирала своим кандидатом на получение высшего дара, вручаемого народом. — Я странствовал от лесов Мэна до омываемых волнами песков Флориды, от Гаттераса до Галифакса и от вершин Скалистых гор до равнин, где Миссури мчит свои бурные воды, но мне довелось увидеть лишь немного мест, которые могли бы сравниться с этим горным Эдемом, и ни одного, которое его превзошло бы.
Репортёр делал быстрые пометки в своём блокноте.
Мощные валы риторики приносили ему на своих гребнях годы былой славы — великие утраченные дни первого крестового похода, когда бароны денежного мешка трепетали перед тенью Золотого Креста и Брайан! Брайан! Брайан! горел над страной, как комета. Когда я ещё не был стар. 1886 год. О, горькое «ещё», твердящее, что юность миновала.
Предвидит Зарю Новой Эры.
Когда репортёр начал более настойчиво расспрашивать мистера Брайана о его дальнейших планах, он сказал:
— Моё время на много месяцев вперёд будет полностью занято выступлениями, которые мне предстоит сделать по всей стране во имя ведущейся мною борьбы за сокращение колоссальных вооружений, каковые составляют главное препятствие к воцарению мира на земле и во человецех благоволения. А потом — кто знает? — сказал он, блеснув, своей прославленной улыбкой. — Возможно, я вернусь в этот прекрасный край и начну мою жизнь здесь, среди моих друзей, как тот, кто честно сражался во имя благого дела и заслужил провести закат своих дней, не только узрев пределы счастливой страны Ханаанской, но и вступив в неё.