На вопрос, может ли он назвать точное время, когда он намерен уйти на покой, Гражданин дал характерный для него ответ, процитировав следующие прекрасные строки Лонгфелло:
Когда свернут войны знамёна,
Военный смолкнет барабан
В Парламенте Людского Рода,
В Союзе Мировом всех стран.178
Магическая клеточка музыки — электрическое пианино в неглубоком, выложенном изразцами фойе «Аякса», любимого кинематографа Алтамонта, смолкло с жестяной резкостью, секунду зловеще жужжало и без всякого предупреждения заиграло вновь. Путь далёкий до Типперери.179 Мир содрогался от топота марширующих людей.
Мисс Маргарет Бленчерд и миссис Ч. М. Макриди, занаркотизированная жена фармацевта, которая, как свидетельствовала белая рыхлая ткань её лица и блестящая одурманенность широких зрачков, слишком часто медвяную пила росу,180 вышли из кинематографа и повернули к аптеке Вуда.
Сегодня показывает «Вайтограф» — Морис Костелло и Эдит М. Стори в «Бросьте спасательный канат».
Мимо в соломенной шляпе, которую он носил зимой и летом, подергиваясь, выворачивая внутрь искалеченную ногу, выпучив глаза, прошёл Уилли Гофф, торговец карандашами: крупная голова идиота болталась на жилистой шее. Пальцы его высохшей руки были окаменело обращены к нему — они манили его, прикасаясь к нему, пока он шёл жесткими рывками, как жуткая пародия на чванство. Из грудного кармана его аккуратно перепоясанной норфолкской куртки буйным пятном свисал носовой платок с сине-жёлто-малиновым узором, широкий отложной шёлковый воротник, расчерченный красными и оранжевыми полосками, цвёл поперёк его узких плеч. На лацкане — огромная красная гвоздика. Его худое личико под выступающим шарообразным лбом непрерывно ухмылялось, навсегда пропитанное широкими, плещущими, откатывающимися, возвращающимися идиотскими улыбками. Ибо, проживи он хоть тысячу лет, его настроение ни разу не омрачилось бы. Он что-то восторженно шепелявил всем встречным, и они отвечали ему сочувственными усмешками, а у аптеки его громкими возгласами и смехом приветствовали молодые люди, околачивавшиеся возле фонтанчика. Они шумно сомкнулись вокруг него, и, хлопая по спине, потащили к фонтанчику. Очень довольный, он смотрел на них радостно и благодарно.
— Что пьёшь, Уилли? — спросил мистер Тобиас Поттл.
— Мне кока-колу, — сказал Уилли Гофф ухмыляющемуся газировщику. — Кока-колу с лимонным соком.
Пэдж Карр, сын политического воротилы, радостно захохотал.
— Хочешь кока-колу с лимонным соком, а, Уилли? — сказал он и изо всех сил хлопнул его по спине. Его толстое глупое лицо посерьёзнело.
— Возьми сигарету, Уилли, — сказал он, протягивая пачку Уилли Гоффу.
— Чего налить? — спросил газировщик Тоби Поттла.
— Мне тоже кока-колу.
— Я ничего не буду, — сказал Пэдж Карр. Напитки, что благородно пьянили их, не затмевая разум.181
Пэдж Карр поднес зажжённую спичку к сигарете Уилли Гоффа и медленно подмигнул Бренди Чэлмерсу, высокому красивому малому с чёрными волосами и длинным смуглым лицом. Уилли Гофф затянулся своей сигаретой, раскуривая её сухими, чмокающими губами. Он закашлялся, вынул её изо рта и неуклюже зажал между большим и указательным пальцами, с любопытством на неё посматривая.
Они прыснули, и смех их запутался и исчез в клубах табачного дыма; они захлёбывались — наглец, лакей и конюх.
Брейди Чэлмерс осторожно вытащил пёстрый платок Уилли у него из кармана и показал остальным. Потом аккуратно сложил его и засунул обратно.
— Для чего это ты расфрантился, Уилли? — сказал он. — Идёшь на свидание со своей девочкой?
Уилли Гофф хитро улыбнулся.
Тоби Поттл выпустил из ноздрей великолепную струю дыма. Ему было двадцать четыре года — безупречный костюм, напомаженные белокурые волосы, розовое от массажа лицо.
— Не скрытничай, Уилли, — сказал он ласково, негромко. — У тебя же есть девушка, верно?
Уилли Гофф самодовольно оскалился. У дальнего конца стойки Тим Маккол, двадцати двух лет, который всё это время медленно выдавливал зажатые в кулаке кубики льда в глубокие защечные мешки, внезапно уронил голову, обрушив радужный, дробный град на мраморную доску.
— У меня их несколько, — сказал Уилли Гофф. — Может же человек поразвлечься, верно?
Раскрасневшись от пронзительного звенящего смеха, они заулыбались, заговорили почтительней, сняли шляпы перед мисс Тот Уэбстер, мисс Мэри Макгроу и мисс Мартой Коттог, старейшими членами местного кружка золотой молодёжи. Они потребовали музыки покрепче, вина погромче.
— Как поживаете?
— Ага! Ага! — сказал Брейди Чэлмерс мисс Мэри Макгроу. — Где же это вы были?
— Вы об этом никогда не узнаете! — отозвалась она. Это знали только они двое — их маленькая тайна. Они многозначительно засмеялись в восторге обладания.
— Пойдёмте за столик, Пэдж, — сказал Юстон Фиппс, их эскорт. — И вы, Брейди.
Он последовал за дамами в задний зал — высокий, дерзкий, хвастливый. Молодой алкоголик с одним здоровым лёгким. Он хорошо играл в гольф.
Развязные мальчишки кидались от переполненных кабинетов и столиков к фонтанчику, подлетая к стойке на одном скольжении. Они грубо выкрикивали заказы, безжалостно язвя шустрых газировщиков.
— Ладно, сынок. Две колы и мятный лимонад. И побыстрее.
— Ты здесь работаешь или нет, мальчик?
Газировщики двигались в ритме регтайма, жонглируя напитками, подбрасывая в воздух шарики мороженого и ловя их в бокалы, выбивая ложками стремительный мотив.
Сидя в одиночестве, глядя поверх соломки густыми карими глазами, миссис Тельма Джервис, модистка, единым свистящим вздохом всосала последние бусинки сладости, ещё остававшиеся на дне её бокала. Пей за меня одну — глазами.182 Она медленно поднялась, глядясь в зеркальце своей открытой сумочки. Затем струящимися движениями пышного тела, изваянного шёлковым платьем цвета хны, она начала огибать столики, лавируя в тесных проходах, негромко, мелодично извиняясь. У неё был нежный голосок, что так прекрасно в женщине.183 Пронзительная болтовня за столиками затихала, когда она проходила мимо. О, ради бога, придержи язык, дай мне любить!184 Покачивая янтарными бёдрами, она плыла по проходу мимо духов, конвертов, резиновых изделий и туалетных принадлежностей, остановившись у табачного прилавка, чтобы оплатить свой чек. Её округлые, тяжёлые, как дыни, груди кивали венчиками в медленном, но задорном танце. Как не возликовать поэту в весёлом обществе таком.185
Но… у входа, в алькове с газетным киоском мистер Поль Гудсон из «Надёжной жизни» разом замкнул своё длинное ухмыляющееся блюдообразное лицо и оборвал разговор. Он не слишком подчёркнуто снял шляпу, как и его собеседник Костон Смейзерс, мебельщик («Жена ваша, мебель наша»). Они оба были баптистами. Миссис Тельма Джервис обратила на них свой тёплый слоновой кости взгляд, полуоткрыла пухлый маленький рот в рассеянной улыбке и прошла, плавная. Когда она исчезла за дверью, они повернулись друг к другу, тихонько ухмыляясь. Мы будем ждать над рекой. Они быстро поглядели по сторонам. Никто ничего не заметил.
Покровительница всех искусств, но особенно Музыки, Небесная Дева миссис Франц Вильгельм фон Зек, супруга известного лёгочного специалиста и создателя сыворотки фон Зека, августейше прошествовала из дверей магазина мод и была нежно подсажена в объятия мягких сидений её «кадиллака» мистером Луисом Розальским. Она улыбнулась ему сверху вниз, благосклонно, но сдержанно. Белый пергамент его жёсткого польского лица был разорван улыбкой безжалостной сервильности, которая закручивалась кверху у ноздрей его колоссального носа цвета оконной замазки. Фрау фон Зек уложила мощные подбородки на рубленую полку своих вагнеровских грудей — её тяжеловесный взор уже был мечтательно устремлён к отдалённым филантропическим свершениям, — и величественная колесница мягко унесла её прочь от преданного торговца. Nur wer die Sehnsucht kennt, weiß was Ich leide.186
Мистер Розальский вернулся в свой магазин.
В третий раз мисс Милдред Шафорд, мисс Хелен Пендергаст и мисс Мэри Кэтрин Брус проехали мимо, собранные в гроздь, как несорванные вишни, на переднем сиденье «рео» мисс Шафорд. Они проехали, впиваясь в тротуар жадными высокомерными глазами, очень довольные своим гордым видом. Они повернули на Либерти-стрит, совершая четвёртый объезд по кругу. Ах, вальсируй со мною, о Вилли.187
— Ты умеешь танцевать, Джордж? — спросил Юджин. Его сердце было полно горькой гордости и страха.
— Да, — сказал Джордж Грейвс рассеянно, — немножко. Я этого не люблю. — Он поднял глаза, полные сумеречного раздумья.
— Послушай, Джин, — сказал он. — Сколько стоит доктор фон Зек, как ты думаешь?
На смех Юджина он ответил недоумевающей смущённой улыбкой.
— Пошли, выпьем чего-нибудь, — сказал Юджин.
Они перебежали узкую улицу, ловко лавируя в густеющем к вечеру потоке машин.
— С каждым днём всё хуже, — сказал Джордж Грейвс. — Люди, которые планировали город, не умели предвидеть будущее. Что тут будет через десять лет?
— Но ведь улицы можно расширить, ведь так? — сказал Юджин.
— Нет. Теперь уже нельзя. Придётся отодвигать назад все эти здания. Интересно, во сколько это обошлось бы? — задумчиво сказал Джордж Грейвс.
— А если мы этого не сделаем, — произнёс холодное предупреждение педантичный голос профессора Л. Б. Дунна, — то их следующая акция будет направлена против нас. И возможно, вы ещё доживёте до того дня, когда железная пята милитаризма придавит вам шею и воор