Вместе с войной появилась и литература колдовского очарования войны. Маргарет Леонард давала ему такие книги одну за другой. Это были книги о молодых людях — о молодых людях, которые сражались за то, чтобы своею кровью омыть мир от зла. Своим вибрирующим голосом она читала ему сонет Руперта Брука192 — «Когда паду, то думай обо мне лишь так», а вложив в его руку экземпляр «Студента под ружьём» Дональда Хэнки, она сказала:
— Прочти это, мальчик. Ты будешь потрясён. На этих юношей снизошло озарение.
Он прочёл это. И многое другое. На него снизошло озарение. Он стал членом этого рыцарского легиона — юный Галахед-Юджин193, копьё праведности. Он отправился граалить. Он десятками писал мемуары, в которые скромно, с юмором, с английской сдержанностью высшей закалки вкладывал всё, что переполняло его чистое сердце истинного крестоносца. Иногда он доживал до блаженных дней мира, лишившись либо руки, либо ноги, либо глаза, — укороченный, но облагороженный; иногда его последние светозарные слова бывали записаны накануне атаки, в которой он погибал. Затуманившимися глазами читал он эпилог своей жизни и упивался своей посмертной славой, особенно когда доходил до своих последних слов, записанных и объяснённых его издателем. Потом — свидетель собственной мужественной кончины — уронил три жаркие слезы на своё юное сражённое в цвете лет тело. Dulce et decorum est pro patria mori.194
Бен, хмурясь, косолапо шёл по улице мимо аптеки Вуда. Поравнявшись с кучкой бездельников у кафельного входа, он посмотрел на них с внезапным испепеляющим презрением. Потом засмеялся негромко и яростно.
— Бог мой! — сказал он.
На углу он, хмурясь, подождал миссис Перт, которая вышла из почтамта. Она переходила улицу медленно, зигзагами.
Договорившись встретиться с ней позже в аптеке, он перешёл улицу и свернул за угол почтамта на Федерал-стрит. Он вошёл во второй подъезд «Дома терапевтов и хирургов» и стал подниматься по тёмным скрипучим ступенькам. Где-то с размеренной удручающей монотонностью в тёмную влажную раковину капала вода. В дверях широкого коридора второго этажа он остановился, стараясь усмирить нервное биение сердца. Затем пошёл по коридору и на полдороге свернул в приёмную доктора Дж. Г. Коукера. Она была пуста. Сдвинув брови, он понюхал воздух. Всё здание пронизывал чистый нервирующий запах антисептических средств. Журналы — «Лайф» и «Джадж», «Литерари дайджест», «Америкен», — разбросанные на чёрном квадратном столе, рассказывали безмолвную повесть о сотнях бесцельно и расстроенно листавших их рук. Открылась внутренняя дверь, из неё вышла мисс Рэй, помощница доктора. Она была в шляпе. Она уже собиралась уходить.
— Вы к доктору? — спросила она.
— Да, — сказал Бен. — Он занят?
— Заходите, Бен, — сказал Коукер, подходя к двери. Он вынул изо рта длинную изжеванную сигару и улыбнулся жёлтой улыбкой. — На сегодня всё, Лора. Можете идти.
— До свидания, — сказала мисс Лора Рэй и ушла.
Бен вошёл в кабинет. Коукер закрыл дверь и сел за свой заваленный бумагами стол.
— Вам будет удобнее вон на той кушетке, — сказал он с усмешкой.
Бен посмотрел на кушетку взглядом, затуманенным тошнотой.
— Сколько человек умерло на ней? — спросил он. Он нервно сел на стул перед столом, закурил сигарету и поднёс догорающую спичку к обугленному кончику сигары, которую протянул Коукер.
— Ну, так чем я могу быть полезен, сынок? — спросил Коукер.
— Мне надоело гнить тут, — сказал Бен. — Я предпочту гнить где-нибудь в другом месте.
— Я что-то не понял, Бен.
— Вы, наверное, слышали, Коукер, — сказал Бен негромко и язвительно, — что в Европе идет война. То есть если вы научились читать газеты.
— Нет, я ничего об этом не слышал, сынок, — сказал Коукер, неторопливо затягиваясь. — Газету я читаю — ту, которая выходит по утрам. Вероятно, они ещё не получили этого известия. — Он злокозненно улыбнулся. — Так чего же вы хотите, Бен?
— Я собираюсь уехать в Канаду и записаться добровольцем, — сказал Бен. — И хотел бы узнать у вас, годен ли я.
Коукер помолчал. Он вынул длинную изжёванную сигару изо рта и задумчиво поглядел на неё.
— Зачем вам это, Бен? — сказал он.
Бен внезапно встал и отошёл к окну. Он выбросил свою сигарету во двор. Она ударилась о цемент с коротким сухим щелчком. Когда Бен обернулся, его желтоватое лицо было белым от напряжения.
— Ради всего святого, Коукер! — сказал он. — Зачем всё это? Можете вы мне сказать? Для чего мы существуем? Вы — врач и должны что-то знать об этом.
Коукер продолжал глядеть на свою сигару. Она снова погасла.
— Почему? — спросил он размеренным голосом. — Почему я должен что-то знать?
— Откуда мы пришли? Куда мы идём? Для чего мы здесь? Зачем всё это, чёрт подери? — бешено выкрикивал Бен, повышая и повышая голос. Он смотрел на пожилого врача горьким, обвиняющим взглядом. — Бога ради, не молчите, Коукер. Что вы сидите как манекен! Скажите что-нибудь.
— Что я, по-вашему, должен сказать? — сказал Коукер. — Кто я? Чтец мыслей? Медиум? Я врач, а не священник. Я видел, как они рождались, я видел, как они умирали. Что происходит с ними до и после, я не знаю.
— К чёрту это! — сказал Бен. — Но что происходит с ними в промежутке?
— Об этом, Бен, я знаю столько же, сколько и вы, — сказал Коукер. — Вам нужен не врач, а пророк.
— Но они же приходят к вам, когда заболевают, так? — сказал Бен. — Они все хотят выздороветь, так? И вы делаете всё возможное, чтобы вылечить их, так?
— Нет, — сказал Коукер. — Не всегда. Но согласен, что ждут от меня именно этого. Ну и что?
— Значит, вы должны верить, что в этом есть какой-то смысл, — сказал Бен, — иначе вы не стали бы этого делать!
— Человек должен жить, не правда ли? — сказал Коукер с усмешкой.
— Но об этом я и спрашиваю вас, Коукер. Для чего?
— Ну, — сказал Коукер, — чтобы девять часов в сутки работать в газете, девять часов спать и наслаждаться остальные шесть, моясь, бреясь, одеваясь, закусывая в «Жирной ложке», болтаясь возле аптеки Вуда и время от времени сопровождая весёлую вдову к Фрэнсису К. Бушмену. Разве этого мало? А трудолюбивый и добропорядочный человек, который еженедельно вносит свои деньги в Строительный или Ссудный банк, вместо того чтобы транжирить их на сигареты, кока-колу и готовое платье от Кунненхеймера, может со временем стать владельцем небольшого домика. — Голос Коукера понизился до благоговейного шепота. — Он может даже стать владельцем автомобиля, Бен. Подумайте об этом! Он может сесть в него и кататься, кататься, кататься. Он может объехать все эти проклятые горы. Он может быть очень-очень счастлив. Он может ежедневно посещать Ассоциацию молодых христиан и мыслить только самыми чистыми мыслями. Он может жениться на хорошей честной женщине и обзавестись любым числом сыновей и дочерей, которых всех можно воспитать в баптистской, методистской или пресвитерианской вере и послать их прослушать великолепные курсы лекций по экономике, коммерческому праву и изящным искусствам в университете штата. Есть много такого, ради чего стоит жить, Бен. И чем занять каждую минуту суток.
— Вы очень остроумны, Коукер, — сказал Бен, хмурясь. — Вы смешны, как сломанный костыль. — Он смущённо расправил сутулые плечи и набрал в лёгкие воздуха. — Ну так как же? — спросил он с нервной улыбкой. — Годен я?
— Давайте посмотрим, — неторопливо ответил Коукер и начал его осматривать. — Ноги вывернуты пальцами внутрь, но свод стопы хороший. — Он внимательно поглядел на светло-коричневые кожаные башмаки Бена.
— В чём дело, Коукер? — сказал Бен. — Разве для того, чтобы стрелять, нужны пальцы ног?
— А с зубами всё в порядке, сынок?
Бен раздвинул тонкие губы и показал два ряда белых крепких зубов. В тот же момент Коукер небрежно и быстро ткнул его в солнечное сплетение сильным жёлтым пальцем. Выпяченная грудь Бена опала, он перегнулся пополам, смеясь и сухо кашляя. Коукер отвернулся к столу и взял свою сигару.
— В чём дело, Коукер? — сказал Бен. — Что это значит?
— Всё, сынок. Я кончил, — сказал Коукер.
— Ну и как? — спросил Бен нервно.
— Что как?
— Всё в порядке?
— Конечно, всё в порядке, — сказал Коукер. Он повернулся, держа в пальцах горящую спичку. — Кто сказал, что не всё в порядке?
Бен хмуро смотрел на него блестящими от страха глазами.
— Бросьте шутить, Коукер, — сказал он. — Мне уже трижды семь. Я годен?
— Что за спешка? — сказал Коукер. — Война ещё не кончилась. И, наверное, мы в неё скоро вступим. Почему не подождать немного?
— Это значит, что я не годен, — сказал Бен. — Что со мной, Коукер?
— Ничего, — сказал Коукер осторожно. — Вы немного худы. Немного истощены, ведь так, Бен? Надо нарастить мяса на эти кости, сынок. Сидя в «Жирной ложке» с папиросой в одной руке и чашкой кофе в другой, особо не растолстеешь.
— У меня всё в порядке, Коукер, или нет?
Лицо Коукера — удлинённое лицо черепа — расширилось в жёлтой улыбке.
— Да, — сказал он. — У вас всё в порядке, Бен. Вы один из самых порядочных людей, каких я знаю.
Бен прочёл настоящий ответ в усталых воспалённых глазах Коукера. Его собственные глаза помутнели от страха. Но он сказал язвительно:
— Спасибо, Коукер. Я вам очень обязан. Вы столько для меня сделали. Вы лучший бейсболист среди врачей.
Коукер усмехнулся. Бен вышел из кабинета.
На улице он встретил Гарри Тагмена, который шёл в типографию.
— В чём дело, Бен? — сказал Гарри Тагмен. — Нездоровится?
— Да, — сказал Бен, хмурясь, — мне только что вкатили шестьсот шесть.195
Он пошёл дальше к аптеке, где его ждала миссис Перт.
Осенью, когда ему пошёл пятнадцатый год — который ему предстояло провести в школе Леонарда, — Юджин отправился на короткую экскурсию в Чарлстон. Он договорился, что газеты за него будет пока разносить другой.