Из всех разновидностей заговоров самый опасный – военный. Люди в погонах решительны, у них нет присущего штатским страха перед пролитием крови, под началом они имеют тысячи, а то и десятки тысяч вооруженных людей, которых можно поднять по приказу.
Основные заговорщики были арестованы – но опасность не отступила, наоборот, черная туча нависла еще ниже. Одни заговорщики, как Тухачевский, не говорили ничего больше того, что и так было известно следствию, другие, как Примаков, называли все новые и новые имена, всех подряд – позднее на процессе он будет утверждать, что в заговоре участвовало около тысячи человек. Так что по-прежнему оставалось неясным самое главное – кто остался на свободе?
Между тем надо было сыграть наверняка и без репетиций – ошибка слишком дорого стоила.
Почему Сталин говорил неправду?
С 1 по 4 июня в Кремле проходило расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны. Кроме постоянных членов Совета, на заседании присутствовало 116 приглашенных из округов и аппарата НКО. В первый день перед членами Совета выступил Ворошилов с докладом о раскрытом заговоре. Все собравшиеся были ознакомлены под расписку с показаниями арестованных. Можно себе представить, какой это был шок! На следующий день, 2 июня, перед ними выступил Сталин.
Очевидцы вспоминают, что Ворошилов за последний месяц постарел на много лет и выглядел подавленным. Сталин же, наоборот, был очень оживлен, быстро оглядывал собравшихся и вообще выказывал признаки сильнейшего волнения. И речь его была не обычной речью вождя – четкой, выверенной до последнего слова. Нет – он говорит сбивчиво, с неправильностями и повторами, все время теряя нить изложения, сбиваясь на какие-то посторонние предметы. Но было в этой речи нечто куда более странное. До сих пор правительство, в общем-то, достаточно правдиво информировало о происходящем. 2 июня все было совсем не так…
Из стенограммы речи Сталина:
«Товарищи, в том, что военно-политический заговор существовал против Советской власти, теперь, я надеюсь, никто не сомневается. Факт, такая уйма показаний самих преступников и наблюдений со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что несомненно здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами…
…Я пересчитал тринадцать человек. Повторяю: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Из них десять человек шпионы. Троцкий организовал группу, которую прямо натаскивал, поучал: давайте сведения немцам, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть люди. Делайте диверсии, крушения, чтобы мне, Троцкому, японцы и немцы поверили, что у меня есть сила… Человек, который проповедовал среди своих людей необходимость заниматься шпионажем, потому что мы, дескать, троцкисты, должны иметь блок с немецкими фашистами, стало быть, у нас должно быть сотрудничество, стало быть, мы должны помогать так же, как они нам помогают в случае нужды. Сейчас от них требуют помощи по части информации, давайте информацию. Вы помните показания Радека, вы помните показания Лившица, вы помните показания Сокольникова – давали информацию. Это и есть шпионаж. Троцкий – организатор шпионов из людей, либо состоявших в нашей партии, либо находящихся вокруг нашей партии, – обер-шпион.
Рыков: У нас нет данных, что он сам информировал немцев, но он поощрял эту информацию через своих людей. С ним очень тесно были связаны Енукидзе и Карахан, оба оказались шпионами. Карахан с 1927 года и с 1927 года Енукидзе. Мы знаем, через кого они доставляли секретные сведения…
Бухарин: У нас нет данных, что он сам информировал, но все его друзья, ближайшие друзья: Уборевич, особенно Якир, Тухачевский, занимались систематической информацией немецкого генерального штаба.
Ягода – шпион, и у себя в ГПУ разводил шпионов. Он сообщал немцам, кто из работников ГПУ имеет такие-то пороки. Чекистов таких он посылал за границу для отдыха. За эти пороки хватала этих людей немецкая разведка и завербовывала… Ягода говорил им: я знаю, что вас немцы завербовали, как хотите, либо вы мои люди, личные и работаете так, как я хочу, слепо, либо я передаю в ЦК, что вы – германские шпионы. Так он поступил с Гаем – немецко-японским шпионом. Он сам это признал. Эти люди признаются. Так он поступил с Воловичем – шпион немецкий, сам признается. Так он поступил с Паукером – шпион немецкий, давнишний, с 1923 года…
Дальше. Тухачевский. Вы читали его показания.
Голоса: Да, читали.
Сталин: Он оперативный план наш, оперативный план – наше святое-святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Для благовидности на Западе этих жуликов из западно-европейских цивилизованных стран называют информаторами, а мы-то по-русски знаем, что это просто шпион. Якир – систематически информировал немецкий штаб… Уборевич – не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно сам лично информировал. Карахан – немецкий шпион. Эйдеман – немецкий шпион.
…Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине… Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица… красивая, охотно на всякие предложения мужчин идет, а потом гробит. Вы, может быть, читали статью в “Правде” о некоторых коварных приемах вербовщиков. Вот она одна из отличившихся на этом поприще разведчиц германского рейхсвера…»
На следствии о шпионаже говорилось, но немного. В основном шла речь о заговоре. Но Сталин (а за ним и газета «Правда») к шпионажу сводит все.
«Могут спросить, естественно, такой вопрос – как это так, эти люди, вчера еще коммунисты, вдруг сами стали оголтелым орудием в руках германского шпионажа? А так, что они завербованы. Сегодня от них требуют – дай информацию. Не дашь, у нас есть уже твоя расписка, что ты завербован, опубликуем. Под страхом разоблачения они дают информацию. Завтра требуют: нет, этого мало, дай больше и получи деньги, дай расписку. После этого требуют – начинайте заговор, вредительство. Сначала вредительство, диверсии, покажите, что вы действуете на нашу сторону. Не покажете – разоблачим, завтра же передаем агентам советской власти, у вас головы летят. Начинают они диверсии. После этого говорят – нет, вы как-нибудь в Кремле попытайтесь что-нибудь устроить или в Московском гарнизоне и вообще займите командные посты. И эти начинают стараться как только могут. Дальше и этого мало. Дайте реальные факты, чего-нибудь стоящие. И они убивают Кирова. Вот, получайте, говорят. А им говорят – идите дальше, нельзя ли все правительство снять. И они организуют через Енукидзе, через Горбачева, Егорова, который был тогда начальником школы ВЦИК, а школа стояла в Кремле, Петерсона. Им говорят, организуйте группу, которая должна арестовать правительство. Летят донесения, что есть группа, все сделаем, арестуем и прочее. Но этого мало, арестовать, перебить несколько человек – а народ, а армия. Ну, значит, они сообщают, что у нас такие-то командные посты заняты, мы сами занимаем большие командные посты: я, Тухачевский, а он Уборевич, а здесь Якир…
…Вот подоплека заговора. Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили… Это агентура германского рейхсвера. Вот основное».
Нет, на самом деле ничего невозможного тут нет. Вспомним историю – «пятую колонну» генерала Франко, «пятые колонны» Гитлера. Они были везде, во всех завоеванных странах, кроме СССР. Чем это объяснить? Что она не создавалась? Но такого не может быть. Или наш народ более устойчив и на вербовку не поддается? Что, двадцать лет социализма в корне изменили человеческую природу? Тогда как же после семидесяти лет социализма у нас с такой легкостью создали «пятую колонну» для проведения перестройки? Самая простая и логичная версия – в том, что «пятая колонна» Гитлера у нас создавалась, а потом была разгромлена.
Да, но почему он говорит только о шпионаже? Ничего другого в его речи просто нет. Вот опять:
«…Целый ряд лет люди имели связь с германским рейхсвером, ходили в шпионах. Должно быть, они часто колебались и не всегда вели свою работу. Я вижу, как они плачут, когда их привели в тюрьму. Вот тот же Гамарник. Видите ли, если бы он был контрреволюционером от начала до конца, то он не поступил бы так, потому что я бы на его месте, будучи последовательным контрреволюционером, попросил бы сначала свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя. Так контрреволюционеры поступают[52]. Эти же люди были не что иное, как невольники германского рейхсвера, завербованные шпионы, и эти невольники должны были катиться по пути заговора, по пути шпионажа… Рейхсвер, как могучая сила, берет себе в невольники, в рабы слабых людей, а слабые люди должны действовать, как им прикажут. Невольник есть невольник. Вот что значит попасть в орбиту шпионажа. Попал ты в это колесо, хочешь ты или не хочешь, оно тебя завернет, и будешь катиться по наклонной плоскости. Вот основа. Не в том, что у них политика и прочее, никто их не спрашивал о политике…»
Снова и снова Сталин повторяет, заклинает: шпионы, невольники рейхсвера.
«Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе, и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле…»
Сталин повторяет снова и снова: шпионы, вербовка, слабые люди, невольники – до такой степени часто, взволнованно, против всякой логики – что, в общем-то, ясно, что именно он хочет скрыть. То, что эти люди не слабые и зависимые, а сильные и самостоятельные, какими они и были на самом деле. И то, что они были не шпионами и марионетками, а самостоятельно готовили военно-политический переворот. Об этом говорить было нельзя, даже в узком кругу, – и причина этого крайне проста.
К тому времени по «делу генералов» было арестовано не тринадцать, а 300–400 человек, и аресты все еще продолжались. Если вспомнить речь Ворошилова на Пленуме ЦК – а ведь это было всего три месяца назад! – то можно представить себе шок, испытанный правительством. Точнее, двойной шок: первое – кто эти люди, и второе – сколько их! А самое главное, то, чего они не знали, – сколько заговорщиков еще на свободе и кто они? Почуяв опасность, они могли выступить в любую секунду. А на границе тучи по-прежнему ходили чрезвычайно хмуро.
И если предположить, что основной целью речи Сталина на Военном совете было – предотвратить выступление, то многое становится понятным. Никакая это не политика, – говорит он, – никакая не «военная партия», и вообще это не внутреннее явление, это шпионаж. А шпионская организация, в отличие от «военной партии», «военной оппозиции», не может быть большой. И говорит он так, словно бы дело уже закончено. А значит, новых арестов не будет…
А кроме того, такое обвинение вбивает клин между самими заговорщиками. Одни из них, более честные, чем прочие, для которых планы убийства Сталина мыслились как спасение Родины, должны были с отвращением отшатнуться от шпионов. Другие были бы озадачены, сбиты с толку. Третьи задумались о деньгах, которые арестованные наверняка получали за шпионаж, – и не делились. Нет, это был хороший ход…
Анализируя речь Сталина с этой точки зрения, можно заметить и кого он больше всего опасался. Большой кусок речи он посвятил персоне маршала Блюхера, командира Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, долго рассказывая, как заговорщики его «топили» и какой он на самом деле хороший, грубо вбивая клин между ним и арестованными. А ведь упорно ходили слухи о его сочувствии правой оппозиции, еще в начале 30-х годов шла информация, что Блюхер – сепаратист и в случае чего пойдет на отделение Дальнего Востока от СССР, да и состояние округа было такое, что слабонервным лучше не изучать.
Можно возразить, что сама «шпионская версия» – о том, что в верхушке Красной Армии сидело столько шпионов, – бредовая, и поверить в нее невозможно ни при каких обстоятельствах. Да, невозможно. Невозможно когда угодно, кроме 1937 года. Потому что меньше чем за год до заседания Военного совета произошло некое событие. А именно, в одной европейской стране практически вся военная верхушка в тесном контакте с германскими и итальянскими фашистами произвела попытку государственного переворота, вызвавшую гражданскую войну. Испанские события были у всех на памяти, у всех на слуху, и нет ничего естественнее, чем сделать вид, что ты поверил в то, что арестованные командармы пытались в СССР повторить то, что было проделано в Испании. Сталин так и говорит: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию».
Этим объясняется и непонятное в других обстоятельствах волнение Сталина. Еще бы не волноваться – поверят ли те из присутствующих, которые участвовали в заговоре, тому, что он говорит, или же нет – было делом жизни и смерти.
Этим можно объяснить и тот факт, что суд был скороспелым, так что большинство западных газет тут же заговорили об инсценировке. Не до того, право… Важно было не установить в ходе судебного заседания истину и даже не создать видимость процесса – важно было как можно скорее все закончить, расстрелять эту восьмерку и других арестованных, устранив угрозу их побега или освобождения, и нанести тем самым заговорщикам удар, от которого они не смогут сразу оправиться – и, опять же, выиграть время. Штатских заговорщиков допрашивали значительно дольше – еще почти целый год…
Июнь 1937 года
4 июня. Определен состав судей для судебного процесса по «делу о военном заговоре». Их имена:
Я. И. Алкснис, командарм 2-го ранга, зам. наркома СССР, начальник военно-воздушных сил РККА;
И. П. Белов, командарм 1-го ранга, командующий войсками Белорусского военного округа;
В. К. Блюхер, маршал, командующий войсками ОКДВА;
С. М. Буденный, маршал, командующий войсками Московского военного округа;
В. И. Горячев, командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса из БВО;
П. Е. Дыбенко, командарм 2-го ранга, командующий войсками Ленинградского военного округа;
Н. Д. Каширин, командарм 2-го ранга, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа;
Б. М. Шапошников, командарм 1-го ранга, назначенный в мае 1937 года начальником Генштаба.
(Из них четверо вскоре будут расстреляны, Блюхер умрет в тюрьме[53], Каширин покончит с собой. В живых останутся лишь Буденный и Шапошников.)
5 июня. Отобраны восемь подсудимых для открытого процесса: Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна. Индивидуальные уголовно-следственные дела на них объединены в одно групповое дело.
7 июня. Отпечатан окончательный текст обвинительного заключения по делу. Постановлением Президиума ЦИК СССР утверждены запасными членами Верховного суда СССР Буденный, Шапошников, Белов, Каширин и Дыбенко.
7 июня. Предъявлено обвинение Примакову.
8 июня. Предъявлено обвинение Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Корку, Фельдману и Путне по статьям 58 – 1 «б», 58 – 3, 58 – 4, 58 – 6 и 59 – 9 Уголовного кодекса РСФСР (измена Родине, шпионаж, террор и т. п.).
9 июня. Прокурор СССР Вышинский и помощник Главного военного прокурора Субоцкий провели в присутствии следователей НКВД короткие допросы арестованных, заверив прокурорскими подписями достоверность показаний, данных арестованными на следствии в НКВД. В архиве Сталина находятся копии этих протоколов допроса. На протоколе допроса Тухачевского имеется надпись: «Т. Сталину. Ежов. 9 VI.1937 г.»
9 июня. Субоцкий объявил обвиняемым об окончании следствия.
Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова. Некоторые из них использовали эту возможность.
Из письма И. Якира:
«Родной, близкий тов. Сталин. Я смею к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, ее руководителей – потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства… Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».
На заявлении Якира имеются следующие резолюции: «Мой архив Ст.»; «Подлец и проститутка. И. Ст.»; «Совершенно точное определение. К. Ворошилов»; «Молотов». «Мерзавцу, сволочи и б… одна кара – смертная казнь. Л. Каганович».
Тухачевский пощады не просил.
9 июня. Вышинский два раза был принят Сталиным. Во время второго посещения, состоявшегося поздно вечером, в 22 часа 45 минут, присутствовали Молотов и Ежов. Вышинский подписал обвинительное заключение по делу.
«В апреле – мае 1937 года органами НКВД был раскрыт и ликвидирован в г. Москве военно-троцкистский заговор, направленный на свержение советского правительства и захват власти, в целях восстановления в СССР власти помещиков и капиталистов и отрыва от СССР части территории в пользу Германии и Японии.
Как установлено предварительным следствием, наиболее активными участниками этого заговора являлись бывш. заместитель Народного Комиссара Обороны СССР – Тухачевский М. Н., быв. начальник Политуправления РККА Гамарник Я. Б., бывшие командующие Киевского и Белорусского военных округов Якир И. Э. и Уборевич И. П., быв. председатель Центрального совета Осоавиахима Эйдеман Р. П., быв. командарм 2-го ранга Корк А. И., быв. начальник управления по начсоставу РККА Фельдман Б. М., быв. зам. командующего войсками Ленинградского военного округа Примаков В. М. и быв. атташе при полпредстве СССР в Великобритании Путна В. К. Как установлено следствием, все указанные выше обвиняемые являлись членами антисоветской троцкистской военной организации, действовавшей под руководством “центра” в составе: покончившего самоубийством Гамарника Я. Б. и обвиняемых по настоящему делу Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П. и Фельдмана Б. М.
Как видно из собственных признаний обвиняемых и показаний ряда свидетелей, военно-троцкистская организация находилась в теснейшей связи с антисоветским троцкистским центром и его главными руководителями – врагами народа Л. Троцким, Л. Седовым, Пятаковым Г. Л., Лившицем Я. А., Серебряковым Л. П. и др., с антисоветской группой правых Бухарина – Рыкова, а также с военными кругами Германии, и действовала под непосредственным руководством германского генерального штаба и его агента врага народа Л. Троцкого, совершая по их прямым указаниям вредительские акты в целях подрыва мощи Красной Армии.
Следствием, кроме того, установлено, что часть обвиняемых, и, в частности, обвиняемый Тухачевский, задолго до возникновения военно-троцкистского заговора, в течение ряда лет были связаны с различными антисоветскими элементами, и в том числе с участниками офицерских заговоров.
Поставив своей преступной целью насильственный захват власти и возлагая свои главные надежды на помощь иностранных агрессоров, и в частности, фашистской Германии, военно-троцкистская организация и возглавившие эту организацию изменники и предатели в лице Тухачевского, Якира, Уборевича и других обвиняемых по настоящему делу ставили свою ставку на предстоящее нападение на СССР капиталистических интервентов и на поражение СССР в предстоящей войне.
Вся изменническая, вредительская и подрывная деятельность этих заговорщиков была направлена на подготовку предательского разгрома наших армий и поражение СССР.
В этих целях нарушившие воинский долг и присягу и изменившие родине руководители указанной военно-троцкистской организации – Тухачевский, Якир, Путна и др. обвиняемые по настоящему делу вошли в преступную антигосударственную связь с военными кругами Германии, систематически передавали германскому генеральному штабу сведения, касающиеся организации, вооружения и снабжения Красной Армии, составляющие важнейшую государственную тайну, и другие сведения шпионского характера, совместно и по указаниям германского генерального штаба разработали планы поражения наших армий и совершали другие изменнические действия в пользу Германии и Польши.
Следствием установлено, что обвиняемый Тухачевский передал во время германских маневров в 1932 г. немецкому генералу… секретные сведения о размерах вооружения Красной Армии. Во время посещения СССР германским генералом… обв. Тухачевский передал последнему секретные сведения о мощности ряда военных заводов… В 1935 г. обв. Тухачевский через обв. Путну передал германскому генеральному штабу секретные сведения о состоянии авиации и механизированных войск в Белорусском и Киевском военном округах, об организации в этих округах противовоздушной обороны, о сосредоточении наших войск на западных границах. В том же 1935 г. польской разведке были переданы планы Летичевского укрепленного района. Тогда же были переданы немцам сведения о количестве накопленных огнеприпасов, о количестве командного состава запаса и т. д., и т. п.
Не ограничиваясь этим, обв. Тухачевский разработал план поражения Красной Армии и согласовал этот план с представителем германского генерального штаба…
В 1936 г. обв. Тухачевский использовал в преступных изменнических целях свое официальное пребывание в Лондоне и передал германскому генералу… материалы о дислокации войск Белорусского и Киевского округов.
Следствием установлено, что обв. Тухачевский, Якир, Уборевич и др. члены “центра” этой организации при разработке различных вариантов развертывания Красной Армии во время войны неизменно исходили из одной задачи – обеспечить поражение и разгром наших армий, привести СССР к военному поражению.
Обв. Тухачевский, Якир, Уборевич признали, что на специальных совещаниях в 1935 г. у обв. Тухачевского ими был разработан подробный оперативный план поражения Красной Армии в предполагавшейся войне на основных направлениях наступления польско-германских армий.
Этой основной задаче была фактически подчинена вся деятельность обвиняемых по настоящему делу, этих агентов германской разведки, изменников, вероломно обманувших партию и правительство и пробравшихся на ответственные командные посты в Красной Армии…
Не удовлетворяясь, однако, этими позорными актами государственной измены, Тухачевский, Якир, Уборевич и другие обвиняемые по настоящему делу систематически осуществляли вредительство, особенно в укрепленных районах по линии военных железнодорожных сообщений.
Следствием и, в частности, показаниями обв. Тухачевского, Корка, Эйдемана, Примакова установлено, что одновременно военно-троцкистская организация подготовляла совершение террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства и организовала ряд диверсионных групп преимущественно на предприятиях оборонного значения.
Организуя эти террористические и диверсионные группы, троцкистские предатели, пробравшиеся в ряды командного состава Красной Армии, параллельно подготовили план вооруженного “захвата Кремля” и ареста руководителей ВКП(б) и советского правительства.
Во всех указанных преступлениях все обвиняемые полностью сознались.
Прокурор Союза ССР Вышинский»[54].
10 июня. Чрезвычайный Пленум Верховного суда СССР постановил для рассмотрения дела образовать Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в составе Ульриха, Алксниса, Блюхера, Буденного, Шапошникова, Белова, Дыбенко, Каширина и Горячева.
Инициатива создания специального военного суда для рассмотрения дела Тухачевского и др. и привлечения в состав суда широко известных в стране военных руководителей принадлежала Сталину.
10 июня. Подготовительное заседание Специального судебного присутствия Верховного суда СССР. Вынесено определение об утверждении обвинительного заключения. Всем обвиняемым вручены копии обвинительного заключения.
11 июня. «Правда» опубликовала сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Суд
11 июня Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР рассмотрело в закрытом судебном заседании в Москве дело по обвинению Тухачевского и других. После чтения обвинительного заключения все подсудимые, отвечая на вопросы председателя суда, заявили, что они признают себя виновными, и в ходе судебного заседания подтвердили те показания, которые дали на следствии.
В 23 часа 35 минут 11 июня 1937 года председательствующим Ульрихом был оглашен приговор. Все восемь подсудимых приговаривались к расстрелу.
В ночь на 12 июня Ульрих подписал предписание коменданту Военной коллегии Верховного суда СССР Игнатьеву – немедленно привести в исполнение приговор о расстреле Тухачевского и других осужденных. Разговоры о том, что судьи сами приводили приговор в исполнение – легенда. Акт о расстреле был подписан присутствовавшими при исполнении приговора Вышинским, Ульрихом, Цесарским, а также Игнатьевым и комендантом НКВД Блохиным.
Стенограмма процесса пока недоступна (да и сохранилась ли она?), зато историкам известны две докладные записки членов судебного присутствия. Первая принадлежит командарму 1-го ранга Белову. Она была полностью опубликована в 1996 году в Неаполе, в России же долгое время была известна лишь в отрывках. Мы обратимся к ней позже (да и читать там особо нечего).
Вторую записку, написанную Буденным и адресованную наркому обороны Ворошилову, при отсутствии доступа к стенограмме процесса можно использовать в качестве отчета о нем. До недавнего времени эта записка тоже была известна лишь в вольно трактуемых отрывках, и только в 2012 году она была опубликована в журнале «Клио» историками Гровером Ферром и Владимиром Бобровым.
Буденный, конечно, не секретарь, чтобы стенографировать все по порядку, он пишет о том, что ему, военачальнику, больше всего запомнилось и что его больше всего поразило. Главным образом, как держались подсудимые, а также некоторые аспекты их показаний.
«…При открытии заседания суда подсудимым было зачитано обвинительное заключение, которое произвело на них исключительно сильное, подавляющее впечатление. Особенно растерялись Эйдеман и Фельдман, хотя и все подсудимые с точки зрения мужества производили весьма жалкое впечатление. Внешне они выглядели жалкими ничтожными слюнтяями».
Буденный – не пропагандист и не газетчик, чтобы разбрасываться эпитетами. Это едва ли не единственная эмоциональная оценка во всем письме, очень сдержанном и деловом. Кого-кого, а Буденного в отсутствии мужества никто бы заподозрить не мог – другому лихие парни из Первой Конной и не подчинились бы. Так что эта оценка – уже сама по себе приговор.
«Допрос начался в следующем порядке: Якир, Тухачевский, Уборевич, Корк, Эйдеман, Путна, Примаков, Фельдман. В таком же порядке им было предоставлено последнее заключительное слово.
В своем выступлении на заседании суда Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры. К этому они должны были прийти двумя путями: во-первых, свержением существующей власти внутренними силами, при помощи вооруженного переворота и, во-вторых, если первое не будет осуществлено, то при помощи военного поражения, с участием интервентов в лице германского фашизма, японского империализма и Польши. При последнем варианте в виде компенсации интервентам им отдавалась часть территории нашего государства: Украина – Германии, Дальний Восток – Японии».
Это мы уже знаем из показаний Радека и Пятакова на «втором московском процессе». А вот дальше идет кое-что интересное.
Для поражения советских армий у заговорщиков была договоренность с германским генштабом в лице генерала Румштедта и генерала Кёстринга, и специально составлялся план поражения РККА во время войны.
Как в первом, так и во втором случаях средства для свержения Советского правительства и руководства партии применялись все без исключения. Ничем не брезговали: террор, шпионаж, диверсия, вредительство, провокация, компрометация руководителей партии, правительства, армии и советской власти.
По словам Якира, у них было решено, что для данного дела все средства хороши».
«План поражения» полностью отражен в показаниях Тухачевского и приведен в Приложении. К сожалению, так и не опубликована вторая его часть, где говорилось не о стратегических разработках, а об ежедневном «вредительстве». Любопытно было бы сравнить написанное там с происходившим в западных округах в июне – июле 1941 года.
«…Возникновение заговора относится, по сути дела, к 1934 году, а до этого, начиная с 1925 года, по выражению Якира, происходила “беспринципная групповщина”. Другими словами, шли разговоры о неудовлетворительном руководстве армией, неправильном отношении со стороны руководства партии и правительства к “известным” “большим” людям зиновьевско-троцкистской и правой оппозиции. Также были подвергнуты резкой критике мероприятия партии и правительства при коллективизации 1930 – 31 годов…»
Правда, Тухачевский, согласно его собственным показаниям, был завербован еще в 1927 году, а в 1930-м дал Енукидзе согласие сотрудничать с заговорщиками. Так что уж маршал-то явно не примкнул к заговору в 1934 году, а участвовал в нем гораздо раньше.
«В 1934 году от этих “беспринципных разговоров” перешли к объединению единомышленников, и в своем кабинете Тухачевский заявил, что от слов пора переходить к делу, и тогда же было решено, что деловыми вопросами должны стоять вербовка единомышленников в РККА. Для этого наиболее подходящими в армии были троцкисты, зиновьевцы и правые. Было решено этих людей всячески популяризировать в общественно-армейском мнении и продвигать по службе на ответственные посты по строевой, политической и хозяйственной линии, а также по вооружению и организационно-мобилизационной работе.
Как на политическую фигуру заговорщики ориентировались на Троцкого и его блок, в который входили троцкисты, зиновьевцы, правые, националисты, меньшевики, эсеры и т. д.
Считалось, что для выполнения всех этих задач должна быть прежде всего строжайшая армейская конспирация. Для этой цели применялась тактика двурушничества в партии и очковтирательство в работе.
К концу Якир заявил, что в нем сочетались два Якира. Один, дескать, советский, а другой – враг народа, шпион, предатель, диверсант, террорист – все, что хотите».
Все они так говорили. Почему? Неужели надеялись на пощаду? Нет, надеяться не приходилось – их судили свои же боевые товарищи, генералы Красной Армии, а такого не простят ни в одной армии мира. Или стыдно было смотреть в глаза тем, кто сидел в президиуме, и хотелось хоть как-то оправдаться?
В последующих выступлениях подсудимых, по сути дела, все они держались в этих же рамках выступления Якира.
Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная Армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная Армия по сравнению с германской и польской армиями по своей численности была на 60–62 дивизии меньше. Этот явный перевес в вооруженных силах вероятных противников СССР повлиял-де на него, Тухачевского, и в связи с этим он видел неизбежное поражение СССР, и что это и явилось основной причиной стать на сторону контрреволюционного военного фашистского заговора».
И как вам защитник Отечества? Вместо того чтобы, видя превосходство противника, изо всех сил готовить армию к грядущей войне, он предпочел поджать хвост и перебежать на сторону сильнейшего. Уже одно это перечеркивает все соображения о «стратегических талантах» маршала. Такие военачальники не нужны ни одной стране.
«…Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским Генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки еще с 1925 года. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал кроме разговоров на словах, хотя тут же признает, что это тоже шпионаж.
После этого тов. Ульрих ему зачитал его же показания, где Тухачевским было написано, что он лично передал письменный материал агенту германского Генштаба по организации, дислокации и группировке мотомехчастей и конницы БВО и УВО и что по его же, Тухачевскому, заданию Аппога передал германскому агенту график с пропускной способностью военных сообщений, а Саблин, по его же заданию, передал схему северной части Летичевского укрепленного района.
После вышесказанного Тухачевский показал то, о чем уже говорил Якир, с разницей в некоторых вариациях.
Уборевич в своем выступлении держался той же схемы выступления, что и Якир. Ничего нового не добавил, но пытался отрицать свое участие в заговоре до 1934 года и что до 1934 г. он-де, Уборевич, работал честно. Между тем при заданном вопросе Тухачевскому, как их заговорщический центр оформился и кто входил в этот центр, Тухачевский ответил, что специальной конституции о центре заговорщиков писано не было, но активными участниками центра были: Тухачевский, Гамарник, Якир, Уборевич, Корк, Фельдман, Примаков, т. е. что это был сговор.
Заговорщическая деятельность между Тухачевским и Гамарником была распределена следующим образом: Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк работали по Западу, а Гамарник – по Востоку. Якир заявил, что он был особо близко связан с Гамарником обоюдной информацией и что Якир информировал Гамарника о своей деятельности в УВО, а Гамарник информировал Якира по Дальнему Востоку. Якир показал, что он не помнит случая, чтобы Гамарник обсуждал вопросы совместно с Тухачевским, Уборевичем, Якиром и Корком. Это подтвердил и Уборевич, добавив, что он, Уборевич, с Гамарником по заговорщическим вопросам вообще не разговаривал, но знал, что он является членом центра».
К любым событиям на Дальнем Востоке советское правительство относилось очень нервно. Из всех окраинных регионов Советского Союза именно Дальний Восток мог отделиться легче прочих. Во время Гражданской войны там существовала Дальневосточная республика, и до сих пор этот край был связан с остальной страной единственной веткой Транссиба. Несколько диверсий, и никакие войска туда не доберутся. В 1937 году на Дальнем Востоке сидел Блюхер, и то, в каком состоянии он держал округ, уже само по себе могло расцениваться как саботаж (об этом хорошо написал в свое время Виктор Суворов). Через год придет и его очередь, а пока с Блюхером раскланивались, ибо регион висел на ниточке: толкни – и порвется.
«Корк в своем выступлении показал, что он являлся участником заговора и членом центра с 1931 года. В связи с этим Корк высказал свое недоумение в том отношении, что Тухачевский, Якир и Уборевич знали о кремлевском заговоре с 1931 года, которым руководил Енукидзе, и даже знали все детали плана этого заговора, но почему-то на суде об этом не говорили, считая себя заговорщиками только с 1934 года.
Корк показал, что о кремлевском заговоре он, Корк, докладывал Тухачевскому в 1931 году в присутствии Якира и Уборевича, и отсюда Корк делает вывод, что Тухачевский, Уборевич и Якир официально вступили в заговор в 1931 году, а не в 1934-м. “Неужели же они, – говорит Корк, – слушая мой доклад о кремлевском заговоре, еще не были членами и соучастниками заговора? Все это они скрывают от суда, скрыли и от следствия”.
Дальше Корк показал, как должен был развернуться заговор в самом Кремле, в который были вовлечены: он, Корк, Горбачев, Егоров, бывший начальник школы им. ВЦИК, и Именинников, помполит школы ВЦИК».
Стало быть, и вправду за шитым белыми нитками «кремлевским делом» стояли очень серьезные планы. Ягода следствие смазал, но школу ВЦИК все же расформировали – и то хлеб…
«В остальном Корк говорил то же, что уже показывал на предварительном следствии. Но особенно Корк подчеркнул вопрос о пораженческом плане в отношении Красной Армии во время войны, и в связи с этим планом он остановился на последних военных играх, проводимых Генштабом РККА, где считалось, что Латвия, Литва и Эстония будут нейтральными государствами во время войны, тогда как на самом деле немцы должны были организовать главную группировку своих сил с таким расчетом, чтобы ударить в правый фланг красным армиям именно через нейтральные государства».
Якобы нейтральные прибалтийские государства – это был самый больной вопрос советской обороны. В случае если бы правительства этих государств сговорились с Гитлером (или просто не стали бы сопротивляться), немецкая армия в считаные дни, как по рельсам, дошла бы до Ленинграда.
«На мой вопрос, почему же Корк считает, что немцы должны наносить главный удар с территории нейтральных государств, откуда ему это известно, и знал ли Корк о том, что такой сговор нейтральных государств с немцами имеется уже теперь, или же он сам предполагает, что немцы не будут считаться с нейтралитетом этих государств, Корк ответил, что это ему известно со слов Тухачевского и других источников он не знает. Однако он, Корк, считает, что этот вариант является явно вредительским и пораженческим именно потому, что Генштаб РККА в своих планах исходил из того, что нейтралитет упомянутых государств немцами нарушен не будет. На военной игре Тухачевский играл за “синюю” сторону и умышленно держался указанного взгляда Генштаба РККА, т. е. что нейтралитет этих государств Германией нарушен не будет, и поэтому Тухачевский направлял главный удар германских армий несколько южнее, чтобы не создать впечатление, что Германия будет бить со стороны нейтральных государств».
А вот теперь – внимание! Очень интересно!
«Несмотря на то что этот исключительно актуальный вопрос все же не был уточнен дополнительными показаниями Тухачевского, тем не менее члены суда считали, что по этому вопросу Тухачевского спрашивать не следует. Я же лично полагаю, что этот вопрос весьма интересный с той точки зрения, что, видимо, Тухачевскому было известно о сговоре Германии по этому вопросу с так называемыми нейтральными в период войны Прибалтийскими государствами».
Почему члены суда считали, что Тухачевского не следует допрашивать по этому вопросу? И не связано ли это с тем, что шесть из восьми членов суда – военных в скором времени разделят судьбу подсудимых?
«После этой игры, показывает Корк, заговорщики считали, что они добились самого главного во вредительстве, преследующего целью поражение Красной Армии.
Далее Корк показал, что он, будучи командующим войсками Московского военного округа, проводил при помощи Енукидзе, Ягоды, Горбачева, Векличева, Аронштама, Германовича, Егорова и Именинникова подбор командного и начальствующего состава с тем, чтобы московский гарнизон, помимо заговора в Кремле, был бы способен совершить вооруженный переворот».
Забегая вперед: военно-политический переворот 1953 года именно так и проводился – с опорой на войска Московского военного округа, только сидели там уже не люди Троцкого, а люди Хрущева.
«…Для этой цели Тухачевский, Гамарник, Уборевич, Якир и он, Корк, подбирали специальные кадры. Они стремились назначать своих людей на должности командиров войсковых частей и соединений, начальников складов, строительства, работников по вооружению, мобилизационной работе, боевой подготовке и т. д. Между прочим Корк заявил, что ряд вопросов, которые ему стали известны только на самом суде, раньше для него не были известны. Видимо, предполагает Корк, руководители заговора, в лице Тухачевского, от него многое скрыли, как, например, работу Гамарника по Востоку и связь с Троцким, Бухариным и Рыковым. Однако Корк показал, что ему все же было известно, что руководители военно-фашистской контрреволюционной организации смотрят на связь с Троцким и правыми как на временное явление. Об этом Тухачевский говорил Корку в том смысле, что троцкисты, правые и т. д. только попутчики до поры до времени, а когда будет совершен вооруженный переворот, то он, Тухачевский, будет в роли Бонапарта. И 29 ноября 1934 года, как показывает Корк, Тухачевский у него на квартире об этом заявил совершенно определенно при всех присутствовавших там.
Эйдеман на суде ничего не мог сказать, а просто поднялся и сказал, что он, Эйдеман, ничего больше, кроме того, что он показал на предварительном следствии, показать не может и признает себя виновным.
Путна – этот патентованный шпик, убежденный троцкист современного типа троцкизма, действующего под знаменем фашизма, показал, что, состоя в этой организации, он всегда держался принципов честно работать на заговорщиков и в то же самое время сам якобы не верил в правильность своих действий. На вопрос тов. Дыбенко об издевательствах над т. Беловым в Берлине, Путна ответил, что это только один небольшой эпизод из совершенных им более важных и серьезных преступлений».
Речь идет о случае, о котором рассказал Белов на том самом заседании Военного совета.
«Белов. Я приехал в Берлин… Вы все знаете, что представительские в буржуазном государстве имеют огромное же значение. Уборевичу и Якиру давали 150 долларов в месяц на представительские расходы, меня же сразу посадили на 50.
Сталин: Кто же это устраивал?
Белов: Путна».
Оно, конечно, срезать представительские расходы – во-первых, не преступление, а во-вторых, могло проистекать из простого желания напакостить. Военная среда была тем еще серпентарием. Но и Белова, и Дыбенко этот эпизод неплохо характеризует. В такую минуту – и чем интересуются?
«Примаков держался на суде с точки зрения мужества, пожалуй, лучше всех. Но в своем выступлении ничего кроме того, что он показал на предварительном следствии, не добавил. Примаков очень упорно отрицал то обстоятельство, что он руководил террористической группой против тов. Ворошилова в лице Шмидта, Кузьмичева и других, а также и то, что он якобы до ареста руководил ленинградской террористической группой в лице Бакши – бывшего начальника штаба мехкорпуса и Зюка. Отрицал он это на том основании, что якобы ему, Примакову, Троцким была поставлена более серьезная задача – поднять в Ленинграде вооруженное восстание, для чего он, Примаков, должен был строго законспирироваться от всех террористических групп, порвать свои связи со всеми троцкистами и правыми и тем самым завоевать авторитет и абсолютное доверие со стороны партии и армейского командования.
Примаков, однако, не отрицал, что он раньше руководил террористической группой и для этого просил Шмидта на должность командира мехкорпуса.
В связи с этим специальным заданием Троцкого Примаков обрабатывал 25-ю кавдивизию во главе с командиром дивизии Зыбиным. По его словам, Зыбин должен был встретить на границе Троцкого при овладении повстанцами Ленинградом. Для этой же цели подготавливали одну сд и мк. Какую именно сд – я не помню, но по его выступлению можно установить».
Вот и объяснение того, почему Сталин, в общем-то, не очень увлекавшийся политическими убийствами, счел необходимым ликвидировать «демона революции». Комбинация Троцкого в обозе немецкой армии и Ленинграда в тридцати километрах от границы оборачивалась «параллельным правительством». И это были уже не опереточные «наследники дома Романовых» это было более чем серьезно.
«…Фельдман показал то же самое, что и Корк, в том смысле, что Фельдману тоже не все было известно о планах заговорщиков, и он узнал много нового из обвинительного заключения и в процессе суда. Тем не менее Фельдман признал себя активным членом центра с 1934 года, но подчеркнул, что обработка его Тухачевским началась уже с тех пор, когда он служил в Ленинградском военном округе, которым командовал Тухачевский.
Фельдман признает, что именно в этот период он сблизился с Тухачевским, и когда Тухачевский, будучи уже зам. наркома, поставил перед Фельдманом вопрос о существовании заговора, Фельдман заколебался: взять ли Тухачевского за шиворот и выдать или присоединиться к заговорщикам. Сделал последнее.
Далее Фельдман показал, что по заданию Тухачевского и Гамарника он подбирал сторонников организации на соответствующие должности. Причем, когда он однажды доложил Тухачевскому о результатах своей работы, Тухачевский был очень недоволен ею, так как Фельдман еще не завербовал никого из более-менее известных фигур. И поэтому, когда Фельдман лично завербовал Аппогу, Ольшанского, Вольпе и других, то этим Тухачевский остался доволен.
Фельдман признает, что многих из намеченных организацией кандидатов на ответственные должности назначить не удалось, потому что народный комиссар обороны часто не соглашался с его, Фельдмана, предложениями, хотя эти предложения и проходили с большим нажимом на наркома со стороны Якира, Уборевича, Гамарника и Фельдмана».
Не зря это письмо секретили до самых последних дней. Мы бы не увидели его и сейчас, если бы в 90-е годы некоторые документы, в подлинниках или копиях, не попали в США, где их особо не прятали.
Приведенная прославленным маршалом картина гораздо более четкая и непротиворечивая, чем рассуждения о том, что «ну все же знают, что их заставили» и о пятнах крови на третьей машинописной копии. Да и члены суда как-то не сомневались в достоверности показаний. Неужели тогдашние чекисты были способны сляпать на генералов дело такого уровня, чтобы не вызвать ни капли сомнения у других генералов? Это вообще-то возможно – так его сляпать?
Последнее слово
Следующая часть записки Буденного удручает. Она посвящена заключительным словам подсудимых. Автор не выказывает своего отношения к ним, после «жалких слюнтяев» он ведет себя отстраненно – просто докладывает.
«…Якир говорил 5–7 минут. Заявил, что он был честным бойцом до 1934 года, после чего изменил и стал врагом революции, партии, своего народа и Красной Армии, но в нем все время сидели два человека: один Якир – красноармейский, другой Якир – враг. Вместе с тем Якир считает, что эти два человека – один враг, а другой советский – довлели на него включительно до того времени, пока он не попал в стены НКВД, а когда он, Якир, будучи арестованным, сказал всю правду следствию, говорит всю правду суду и всем присутствующим на суде, что он, Якир, разоружился как контрреволюционер и стал настоящим гражданином Союза, что он “любит” армию, “любит” советскую страну, “свой” народ и снова готов работать “по-честному”, как “большевик”, что он “предан” без остатка тов. Ворошилову, партии и тов. Сталину, – поэтому просит смотреть на него теперь так, каким он был прежде…»
Интересно, как это было бы возможно?
«…Тухачевский не добавил ничего, кроме того, что показал на предварительном следствии, но в то же время пытался очень туманно сказать, что в нем также сидели два человека: один – советский, а другой – враг, и что он также просит суд учесть, что он до 1934 года работал как “честный большевик и боец”.
Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех других подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым, что, дескать, и суд, и следствие, и все, что записано в обвинительном заключении, – все это не совсем правда, не соответствует действительности. Иными словами, становился в позу непонятого и незаслуженно обиженного человека, хотя внешне производил впечатление человека очень растерянного и испуганного. Видимо, он не ожидал столь быстрого разоблачения организации, изъятия ее, такого быстрого следствия и суда.
В конце концов Тухачевский виновным себя признал.
…Уборевич в своем заключительном слове выступил по-военному кратко.
Суть его речи заключалась в том, что он сказал: ”Я прошу, граждане судьи, учесть, что я честно работал до 1934 года, и мое вредительство на авиационные части и на выбор укрепленных районов с точки зрения их тактической полезности не распространялось, потому что укрепленные районы выбирались тогда, когда я не был еще вредителем и врагом. В последующем я вредил тем, что их не вооружил по-настоящему, и некоторые амбразуры на точках укрепленных районов были направлены не в сторону противника, а в сторону, невыгодную для обороняющегося, т. е. преследовал цель поражения укрепленных районов”».
Ну, это он еще мягко сказал. Укрепрайоны БВО находились в состоянии невыразимом – и как инженерные сооружения, и как огневые точки.
«Что касается плана поражений, то Уборевич предлагал построить эшелоны вторжения таким образом, что они должны были в первые дни войны погибнуть, особенно конница. Дальше Уборевич сказал: “Я, Уборевич, совершил перед партией и советским народом ничем не искупаемое преступление. Если бы было у меня тысячу жизней, то и они не смогли бы искупить преступления. Я изменил, как солдат, присяге. Меня за это должны наказать со всей строгостью советских законов. Но я также прошу учесть, что я раскаялся в стенах НКВД, когда показал честно и до конца все свои преступления”».
«Раскаяние в стенах НКВД» – это что, термин эпохи? Впрочем, иностранные коммунисты в стенах гестапо, сигуранцы и прочих, далеко не гуманных соответствующих организаций каялись далеко не всегда и уходили в вечность со словами: «Всех не перевешаешь!» По-видимому, у предателей действительно что-то ломается в душе.
«…Корк в своем заключительном слове сказал: “Я совершил преступление перед правительством и народом, перед Советской страной. До 1931 года я был честным бойцом и командиром, а потом сделался врагом, шпионом, агентом, диверсантом, предателем…” Когда Корк произносил эти слова, в его голосе слышался плач, он прослезился, после чего сделал полуминутную паузу и продолжал: “Прошу суд учесть, что я был честным бойцом до 1931 года и теперь разоружился, и считаю себя советским гражданином, и умираю как советский гражданин. Пусть об этом знает наша партия, Советская власть и народ. Я совершил такое преступление, которое одной жизнью искупить нельзя. Пусть на моем примере учатся другие. Пусть знают, что Советской власти изменять нельзя. Мы видим, как развивается в нашей стране социализм. Во время коллективизации сельского хозяйства я колебнулся и попал в лагерь фашизма.
Надеюсь, что Советская власть на основе сталинской Конституции, где сказано в одной из статей, что советский народ великодушен и что он даже врагов может помиловать, – учтет это”.
…Эйдеман для произнесения заключительного слова еле поднялся на ноги, уперся обеими руками на впереди стоящие перила и начал свою речь с того, что он-де, Эйдеман, случайно попал в эту организацию, будучи обижен при присвоении военных званий, будучи недоволен руководством армией, а также политикой партии в деревне при коллективизации, что он, Эйдеман, невольно примкнул к этой контрреволюционной организации и совершал по ее заданию (и прежде всего по заданиям Тухачевского и Гамарника) невероятные преступления.
Он говорил: “Я, Эйдеман, упал в такую пропасть, у которой нет дна. Я давал задания людям, которые мною были завербованы, и они перечислены мною в материалах предварительного следствия, – я давал задание взорвать Донской мост. Это задание я давал через Иванова; задание взорвать мост через Волгу я давал через председателя горьковского краевого Осоавиахима. Взрывы мостов должны были быть выполнены во время войны. Эти задания я получал непосредственно от Тухачевского. Я насаждал контрреволюционные повстанческие организации среди донских и кубанских казаков по заданиям Тухачевского и Гамарника. Кто именно готовил эти восстания, об этом знает зам. председателя Осоавиахима в Ростове и зам. председателя ОСО в Горьковском крае.
Во мне, Эйдемане, было также два человека. Нелегко было давать эти задания, когда я видел развитие победоносного шествия социализма. Я много раз думал: кто я – больше советский человек или враг? И тогда на меня давила наша контрреволюционная организация, и я выполнил ее задания. В то же время, когда я давал задания, я чуть не плакал. Я понимал, что я враг народа, народа, который меня любит и доверяет.
Я прошу суд учесть, что я был преданным бойцом до 1934 года, потом стал врагом. Думаю, что моя контрреволюционная работа все же меньше имеет результатов, чем работа советская. Я прошу суд это учесть”.
…Путна в своем заключительном слове сказал: “Конечно, никакой пощады от суда я не прошу, но прошу суд учесть, что я – командир РККА, во время революции дрался за нее. Тем не менее, после Гражданской войны я стал крепким сторонником Троцкого. Я считал: то, что говорит Троцкий – это все правда. Разумеется, я не вникал в большевистскую сущность революции, хотя органически чувствовал, что я с большевиками, но тем не менее оставался троцкистом. Я никогда не задумывался о том, куда меня приведет моя троцкистская позиция. Я должен честно сознаться перед судом, что, так же как и у других подсудимых, у меня теперь создалась определенная вера в “наше” великое большевистское государство. Я чистосердечно раскаялся в стенах НКВД и стал честным советским гражданином. Во мне тоже сидели два человека: один – красноармеец, другой – предатель, преступник, – что хотите. Я нарушил нашу красноармейскую присягу, а в ней говорится, что “тот, кто изменил Советской власти, правительству и Красной Армии, карается беспощадной революционной рукой”. Поэтому я не прошу никакой пощады, но надеюсь, что граждане судьи учтут мое честное пребывание командиром в РККА ранее и сделают отсюда соответствующие выводы”».
Особняком стоит последнее слово Примакова, как и сам он тоже стоит особняком от остальных. Легендарный командир дивизии Червонного казачества в Гражданскую, вечный оппонент Буденного, твердый и последовательный троцкист. На пощаду он мог рассчитывать еще меньше, чем другие. Зачем он поливал грязью товарищей по заговору? Кому и что хотел доказать?
«…Примаков в своем заключительном слове выступил с такой речью:
“Я, Примаков, хочу, чтобы суд и судья знали, с кем они имеют дело. Нам, восьмерке подсудимых, я хочу дать анализ: во-первых, подсудимым; во-вторых, нашей контрреволюционной фашистской организации; в-третьих, под чьим знаменем мы шли.
Кто такие подсудимые по социальному положению?
Эти люди в социальном отношении представляют из себя сброд. Кто такой Тухачевский? Этот тип принадлежит к обломкам контрреволюционных офицерских заговоров против Советов. Его родина – фашистская Германия.
Корк, Уборевич, Эйдеман и Путна имеют свою родину в своих странах. Там у них и семьи и родные. Это и есть их родина.
Якир – этот купец 2-й гильдии в Румынии, там имеет семью. Там у него и родина.
Фельдман – американский купец. Родина, семья и родня у него в Америке. Там у него и родина.
А я, Примаков, являюсь охвостьем так называемой мелкой буржуазии с троцкистскими настроениями, прошедший школу троцкизма от начала до конца в течение 18 лет. В этой школе сосредоточились отбросы человеческого общества. Самым злым и заядлым врагом являлась и является троцкистская оппозиция и люди, в ней участвующие.
Скажите же, граждане судьи, где у них и у меня родина? Советский Союз для них временное пристанище. Родина подсудимых там, где живут их семьи, с кем они связаны. Там их родина, а не в СССР.
Я не желаю никому на свете попасть в эту фашистско-троцкистскую яму.
Я должен сказать честно и открыто перед судом, что мы нарушили красноармейскую присягу и нас всех надо расстрелять и уничтожить как гадов, преступников и изменников советскому народу. Мы все знаем, что советский народ и его партия, большевики, ведут страну к счастью – к коммунизму.
Я, так же как и другие, был человеком двух лиц.
Я должен также передать суду свое мнение о социальном лице контрреволюционной организации, участником которой я являлся. Что это за люди? Я знаю половину людей этой организации как самого себя – это человек 400. Вторую половину я тоже знаю, но несколько хуже. А всех 800 – 1000 человек в нашей армии и вне ее”.
Вот зачем он это говорит? Пытается купить жизнь в обмен на имена восьмисот заговорщиков? А может, наоборот, и здесь борется с ненавистным режимом, натравливает НКВД на Красную Армию, пытаясь представить организацию куда большей, чем она есть? Кто поверит, что опытный троцкист, конспиратор с дореволюционным стажем ввяжется в организацию, который насчитывает тысячу (!) человек, знающих друг друга?
“Если дать социальную характеристику этим людям, то, как ни странно, я пытался вербовать людей из рабочих, но из этого ничего не получилось. В нашей организации нет ни одного настоящего рабочего. Это суду важно знать. А отсюда я делаю вывод, что мы, заговорщики, вообразили, что можем руководить великой страной, советским народом и что для этого нужно полдюжины или дюжина Наполеонов. Мы были Наполеонами без армии. Мы работали на фашистскую Германию. Но совершенно ясно, что из этой полдюжины Наполеонов остался бы один Наполеон и именно тот, который беспрекословно выполнял бы волю Гитлера и фашистской Германии”.
…Фельдман в своем заключительном слове остановился на том, что их центр сложился не в 1934 году, а в 1931 году, и больше того, что он показал на предварительном следствии, показать не может.
Тем не менее Фельдман пытался объяснить, как он запутался в этом деле, и указал, что его предварительно обрабатывал Тухачевский, еще будучи в Ленинградском военном округе, а потом он стал на контрреволюционную позицию и выполнял задания Тухачевского.
Относительно своей родины Фельдман сказал, что он до советской власти не имел никакой родины и был гоним как еврей. В старой армии он служил ефрейтором, а в Красной Армии дослужился до комкора, что соответствует чину генерал-лейтенанта. И все же это не помешало ему стать контрреволюционером. Будучи самым близким человеком к наркому обороны, облеченный властью и доверием, он врал и обманывал наркома обороны как враг.
Далее Фельдман говорил, что он работал как честный красноармеец до оформления себя как контрреволюционера, и просит суд при всех присутствующих на суде снисхождения к себе, что он якобы запутался и попал в это дело совершенно несознательно. Вместо того чтобы взять за шиворот Тухачевского и привести его к наркому, он был малодушен.
Фельдман просит суд простить его, обещает честно работать, что он в стенах НКВД разоблачился, снял с себя всю грязь и хочет на деле смыть это своею кровью, быть до конца преданным партии и Советской власти».
Комментировать все это не очень хочется. Лишь один момент здесь важен: эти люди, будучи «в душе советскими», в то же время готовили не только разгром собственной армии, но и смерть сотен тысяч рядовых бойцов. И вот это на суде совершенно не прозвучало, хотя должно было бы прозвучать, непременно должно. Но не прозвучало…
Post factum
…Сказать, что в мире этот процесс стал сенсацией, значит ничего не сказать. Газеты изощрялись в предположениях, что стоит за «делом Тухачевского». Иной раз читать все это просто забавно…
Разведка польского Главного штаба регулярно составляла обзоры о внутреннем положении в СССР. В июльском обзоре говорится: «Официальное толкование процесса Тухачевского, приписывающее казненным генералам шпионаж, диверсии против Советской власти и сотрудничество с иностранными разведками (вероятно, Германии) является таким абсурдным, что европейское общественное мнение… заранее его отбрасывает».
Особенно умиляет такая позиция общественного мнения в самый разгар испанской войны. Интересно, если бы республиканское правительство сумело заранее обезвредить генерала Франко, общественное мнение тоже сочло бы все обвинения абсурдными? А что касается собственно Польши, то ее в 1939 году так быстро положили под Германию, что мысль о сотрудничестве польских «верхов» с Гитлером напрашивается сама собой. По крайней мере, абсурдной она не кажется.
Уже 17 июня германское посольство в Париже сообщало в свой МИД: «В связи с кровавым приговором нет ни одной газеты… которая решилась бы найти слова оправдания для самого действия. Трудно верить обоснованию приговора из-за чудовищности обвинения. Те газеты, которые в своей критике сперва предполагали правильность обвинения, делают из этого вывод о том, что моральный дух и боеспособность Красной Армии, если подобные преступления возможны в руководстве, могут быть лишь понижены…»
Германцам все объяснят полковник Штауффенберг и его соратники по «Валькирии» – но это будет лишь через семь лет. Парижане поймут раньше, когда сильнейшая армия в Европе будет раздавлена за сорок дней.
…Впрочем, у дипломатов была несколько иная точка зрения. Посол США в Москве Джозеф Дэвис 28 июня отправил президенту Рузвельту телеграмму: «В то время как внешний мир благодаря печати верит, что процесс – это фабрикация… – мы знаем, что это не так. И может быть, хорошо, что внешний мир думает так».
Президент Чехословакии Бенеш воспринял происходящее в СССР с явным облегчением. Ему давно было известно о странных контактах верхушки РККА с Германией и вермахтом. Неясно было лишь, кто заигрывает с Гитлером – сам Сталин или кто-то за его спиной. 3 июля он встречается с советским послом и излагает свое понимание «дела Тухачевского». Бенеш говорит послу, что события в СССР его не удивили и не испугали, ибо он давно их ожидал. Он сказал, что давно уже наблюдает в СССР борьбу двух направлений. Одно из них «идет на реальный учет обстановки и проявляет готовность к сотрудничеству, а значит, и к компромиссу с Западной Европой, а другое – «радикальное», продолжающее требовать немедленного разворачивания мировой революции. По заявлению Бенеша, его задачей всегда было помочь первому, реальному течению в советской политической жизни…»
Впрочем, что касается Тухачевского, тут он попал пальцем в небо. Но если говорить о политической оппозиции – да, все так, однако к тому времени оппозиционеры уже успели совершить полный разворот, перейдя от идеи экспорта из СССР революции к идее импорта в СССР капитализма.
Далее полпред Александровский пишет из Праги: «Бенеш утверждал, что уже начиная с 1932 года он все время ожидал решительной схватки между сталинской линией и линией “радикальных революционеров”. Поэтому для него не были неожиданностью последние московские процессы, включая процесс Тухачевского… Бенеш особо подчеркивал, что, по его убеждению, в московских процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионаже и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщической деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Бенеш говорил, что он понимает нежелательность “по тактическим соображениям” подчеркивать именно этот смысл событий. Он сам, дескать, тоже предпочел бы в подобных условиях “сводить дело только к шпионажу”. Тухачевский, Якир и Путна (Бенеш почти все время называл только этих трех), конечно, не были шпионами, но были заговорщиками…»
А еще Бенеш говорил, что в Москве расстреливают изменников, и так называемый европейский свет приходит в ужас. С его точки зрения, это не более чем лицемерие. Бенеш не только отлично понимает, но и одобряет московский образ действий и расценивает «московские процессы» как признак укрепления СССР…
Может быть, в отместку за такую позицию ему и приписали столь неблаговидную роль в сказочке о «компромате Гейдриха»?
Бенеш был в этой своей оценке не одинок. Тот же американский посол Дэвис, когда его спросили, что он думает по поводу советской «пятой колонны», ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». В ноябре 1942 года в статье для газеты «Санди экспресс» он писал: «Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1938 годов являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его соратников».
Ну и, конечно, много стоит оценка главного врага – Гитлера, его слова, сказанные после попытки переворота 20 июля 1944 года: «Вермахт предал меня, я гибну от рук собственных генералов. Сталин совершил гениальный поступок, устроив чистку в Красной Армии и избавившись от прогнивших аристократов». Он, правда, вкладывал в эти слова несколько иной смысл, но то, что фюрер считал Тухачевского и его группу предателями, от этого не изменилось…
Такова история и закономерный итог жизни и деятельности «красного Бонапарта».
Наполеон, конечно, тоже прорывался к власти не парламентскими методами. Но даже самым лютым его ненавистникам и во сне не приснилось бы, что Наполеон сговорится с врагами своего государства, сдаст им армию и страну и примет у них из рук марионеточную власть над тем огрызком, который победителям благоугодно будет ему оставить. И если бы во Франции стояла у власти не никчемная Директория, французский вариант Временного правительства, а сильный вождь вроде Сталина, это еще очень большой вопрос, претендовал бы Бонапарт на императорскую корону или удовольствовался ролью Первого маршала. Как и сам Сталин, кстати – которому тоже вполне хватало его положения в государстве при Ленине, и лишь после смерти вождя он вынужденно подмял никчемное Политбюро. В этом и во многом другом Наполеон и Сталин схожи между собой, а что роднит французского императора с Тухачевским? Как выяснилось, ничего, кроме амбиций последнего.
Ни Наполеон, ни Сталин не ходили легкими путями. Тухачевский же недотянул до роли, которую избрал для себя, и, не будучи в силах от нее отказаться, пошел легким путем – от заговора к измене, приняв за звезду болотный огонь. Не он первый, не он последний.
«Широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими…»[55]