Подготовка Седьмого международного генетического конгресса в Москве в 1937 году
В августе 1937 года, в соответствии с предложением Советского правительства, объявленным Н. И. Вавиловым на Шестом генетическом конгрессе в США еще в 1932 году, в Москве должен был собраться Седьмой международный генетический конгресс. (Эти конгрессы по традиции собираются через каждые 5 лет.) Все международные генетические организации, институты и заинтересованные лица были оповещены специальными публикациями, и последний срок приема заявок на доклады был установлен на февраль 1937 года. Организационный комитет конгресса был расположен в руководимом Н. И. Вавиловым Институте генетики АН СССР. Президент оргкомитета — академик А. И. Муралов, стоявший во главе ВАСХНИЛ. Вице-президенты — академики Н. И. Вавилов и В Л. Комаров. Генеральный секретарь — профессор С. Г. Левит. В состав оргкомитета были включены: Н. П. Горбунов, Г. Д. Карпеченко, Б. А. Келлер, Н. К. Кольцов, Т. Д. Лысенко, Г. К. Мейстер, Г. Меллер, М. С. Навашин и А. С. Серебровский.
Проведение в СССР Международного генетического конгресса, на который предполагался приезд 800-1000 ученых из основных стран мира, означало бы международное признание достижений советской генетики, показ ее практических и теоретических успехов на фоне мировой науки. Конгресс несомненно обратил бы внимание правительства и советской общественности на перспективы и значимость этой науки, на то большое уважение, которое снискали себе за рубежом работы наших ученых. Представители двух направлений советской генетики ждали этого события с разными чувствами. Одни — с надеждой и уверенностью, другие — с тревогой, ибо научная продукция, которую новое направление было в состоянии продемонстрировать на Конгрессе, не могла найти серьезного одобрения у зарубежных ученых.
Однако ход событий в советской биологической науке принял в 1937 году такой оборот, что Международный генетический конгресс смог состояться только в 1939 году и уже не в Москве, а в Эдинбурге (Шотландия). Советские ученые на этом Конгрессе не присутствовали.
Трансформация генетической дискуссии в борьбу с «врагами народа»
Весной 1937 года, после известного доклада И. В. Сталина на мартовском пленуме ЦК ВКП(б) «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», на страницах журнала «Яровизация», главным редактором и создателем которого был Т. Д. Лысенко, научная дискуссия по генетике была трансформирована в борьбу с «врагами народа». Воспроизводя в журнале (№ 3. С. 49–66) доклад Сталина, редакция поместила вслед за ним статью зам. редактора и ближайшего помощника Лысенко И. И. Презента, в которой он отождествлял так называемую троцкистско-бухаринскую оппозицию с оппозицией генетиков классической школы. И. И. Презент писал в этой статье следующее: «Тем советским ученым, кто желает строить советскую агробиологическую науку, но не отдают себе вполне ясного отчета о той роли, которую играет в критической перестройке агробиологии творчески развиваемый дарвинизм, следует призадуматься над тем, что когда наша советская научная общественность развернула фронт борьбы против метафизики в вопросах жизни и развития в лице Мичурина и Лысенко и всех, идущих вместе с ними под знаменем перестройки биологической науки, на базе поднятого на уровень марксизма — учения Дарвина, то силы мрака оказались против этого молодого, но исключительно творческого направления советской биологической науки. Враг народа троцкист Урановский, подвизавшийся в качестве «методолога» Академии наук, оптом и в розницу продававший наши научные интересы, ведя вредительскую линию в области научной политики, отстаивая «чистую науку для науки», — всячески поносил всех тех, кто боролся за поворот науки в нашей стране к нуждам социалистического строительства. Ведь именно руками этих бандитов Урановского, Бусыгина и К°, при «благосклонном участии» руководства университета, было разгромлено в Ленинградском госуниверситете обучение студентов дарвинизму и дарвинистическим основам биологии развития. Разгромлено в буквальном, а не в переносном смысле[6]. Ползающему на коленях вслед за последним реакционным словом «ученых» за границей Урановскому удалось в качестве своего последнего злобного плевка в сторону нашей советской науки, и, так сказать, в порядке лакейского подхалимства в мировом масштабе, опубликовать в академическом журнале «Природа», где он в то время был заместителем редактора, «обращение к ученым СССР» некоего Эмер Вуда, клевещущего на наших молодых ученых и угрожающего, что если советские ученые будут публиковать свои работы на русском языке, то это поведет к «хаосу»[7].
Другой троцкистский бандит, генетик Агол[8], не мало потрудившийся над засорением умов наших читателей метафизикой вейсманизма, как и подобает меньшевиствующему идеалисту, всячески пытался отрывать теорию от нашей социалистической практики. Очень показательно, что генетические друзья Агола за границей ополчились против «генетиков-яровизаторов».
Столь же «честно» заслужил поцелуй от матерых противников марксизма в науке и антропогенетик Левит[9], немало давший в распоряжение человеконенавистников «материала», о якобы фатальной «наследственной обреченности» у людей.
Знаменательно, что и друг троцкистов враг народа Бухарин, верный своей «теории» мирного врастания, говоря «о дарвинизме и современности», в своей статье «Дарвинизм и марксизм» ни словом не обмолвился о той волне антидарвинистской метафизики, которая идет со стороны буржуазной генетики. Более того, Бухарин полностью принимает метафизические стороны генетики и прямо объявляет «как дальнейшее развитие дарвинизма» «учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщение американской школы во главе с Морганом». Тимирязева, Мичурина — для Бухарина не существует; зато Бухарину очень нравится «закон гомологических рядов» Вавилова. Дело здесь, по существу, не в самих этих ошибочных и антидарвинистских теориях, а в том, что продавший социализм Бухарин продавал интересы и советской науки, цепляясь за неверные положения буржуазной науки, и сознательно фальсифицировал их как «дальнейшее развитие дарвинизма» (с. 62–64).
Вслед за статьей И. И. Презента журнал в том же номере поместил статью А. К. Коля с обвинениями академика Н. И. Вавилова в реакционности, вредительстве и других грехах. АЖ. Коль, в частности, утверждал, что «Вавилов и его сотрудники, посещая Абиссинию, Палестину, Сев. Африку, Турцию, Китай, Монголию, Японию и другие страны, интересовались не столько отбором наилучших для Союза экотипов, как это делали американцы, сколько сбором морфологических диковинок для заполнения пустых мест его гомологических таблиц» (с. 71).
А. К. Коль писал в этой статье, что роль Н. И. Вавилова в «судьбах нашей генетики, селекции и сортоводства» была «довольно неудачной и имевшей ряд вредных последствий». По мнению Коля, «неправильные» методы Вавилова «на много лет задержали использование даже неудовлетворительно собранных экспедициями ВИРа экотипов» (с. 78–79).
«Применяя «тормоза», — пишет Коль, — Вавилов стремился различными ухищрениями и искажениями фактов сохранить и в дальнейшем гегемонию в науке своих разбитых жизнью теорий, уже принесших нашему строительству немало вреда» (с. 79).
«Типично для ВИРа, что во многих ныне приписываемых ВИРом себе достижениях действительная его роль была исключительно реакционная, тормозящая» (с. 83).
Эти и многие другие аналогичные высказывания Коля являются абсолютно вымышленными, и редакция «Яровизации» предоставила свои страницы Колю, уволенному из ВИРа за развал интродукционной работы, исключительно для дискредитации классических, ценнейших работ Н. И. Вавилова по созданию в СССР мировой коллекции культурных растений.
Резкая кампания против академика Н. И. Вавилова, профессора Н. К. Кольцова и других генетиков была начата и в газете «Соцземледелие».
В статье И. Презента и А. Нуринова (1937. 12 апр.) в связи с критикой генетика Н. К. Кольцова был сделан намек на то, что «троцкистские агенты международного фашизма» ищут любые лазейки, чтобы пробраться в нашу науку. Через два месяца (6 июня) газета опубликовала статью М. С. Дунина «Дарвинизм и наука», в которой говорилось, в частности, следующее: «Советская общественность ныне хорошо знает, что собой представляют антимичуринцы, такие «ученые», как академик Кольцов, академик Серебровский и разные «генорыцари», ревниво охраняющие особую и монопольную роль генов.
Однако до сих пор молчанием обойден тот факт, что в одном ряду с этими «рыцарями» боролся против дарвинизма враг народа Бухарин.
Вот уж подлинно глядит лисой, а пахнет волком!
Как и полагается двурушнику, Бухарин «проливал слезы» по поводу смерти Мичурина. Но в то же время он (не для широких масс, а, очевидно, для более узкого круга «избранных») писал:
«…Учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщения американской школы во главе с Морганом ни в коей мере не затрагивают основ дарвинизма и могут быть рассматриваемы как дальнейшее развитие дарвинизма».
Конечно, враг народа Бухарин наверняка и хорошо понимал, куда ведет такое «развитие дарвинизма»! Оно ставит вне научного закона революционную работу Мичурина и мичуринцев, осуждая ее, как антинаучное и вредное любительство и кустарщину.
Каждый советский гражданин и в особенности научные работники должны серьезно призадуматься о причинах бухаринской стратегии и тактики в вопросе о дарвинизме и мичуринских методах».
Еще более определенно высказывался в этом направлении ЯАЛковлев, в то время — зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б).
В речи, произнесенной на собрании сотрудников и авторов Издательства сельскохозяйственной литературы и опубликованной тем же журналом, ЯАЛковлев подверг резкой, но малокомпетентной и необоснованной критике теорию гомологических рядов изменчивости растений, разработанную Н. И. Вавиловым, некоторые селекционно-генетические работы ученика Вавилова — селекционера К. И. Пангало и- хромосомную теорию наследственности. Я А. Яковлев объявил все эти теории реакционными и антидарвиновскими.
Более того, ЯАЯковлев, находившийся в тот период, как мы уже отметили, на весьма ответственном посту, заявил в своем выступлении следующее: «Речь идет о том, чтобы обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития, обеспечить развитие генетики как науки, вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса. Только это даст возможность перевести эту науку, находящуюся пока на самых первых этапах своего развития, на высшую ступень. Только это даст возможность нашим генетикам заслужить уважение всех прогрессивных ученых во всем мире…
Для ясности повторяем:
дарвинисты не против генетики, дарвинисты — за генетику;
дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против фашистского извращения генетики и фашистского использования генетики в политических целях, враждебных прогрессу человечества» (Яровизация. 1937. № 2. С. 15).
Это обвинение выдвигалось против советских генетиков, имена которых фигурировали в статье, а отнюдь не против немецких генетиков и антропологов.
Следует, однако, отметить, что отождествление советской генетики с измышлениями фашистских расистов было сознательной и преднамеренной ложью. Расовые теории фашизма были подвергнуты убедительной и компетентной критике именно в работах нашей генетической школы. В действительности фашизм боялся подлинно научной генетики. В гитлеровской Германии был закрыт ряд генетических институтов, а самые крупные немецкие генетики вынуждены были покинуть свою родину.
Этот же вздорный тезис о превращении советской генетики в «служанку ведомства Геббельса» и о фашистских извращениях в ней ЯАЯковлев повторил через несколько недель в статье «О дарвинизме и некоторых антидарвинистах», опубликованной в центральной печати. Основной УДар здесь также был направлен против академика Н. И. Вавилова и его учеников.
Обвинения в реакционности, идеализме и вредительстве выдвигались в 1937 году в очень многих статьях как редактируемого Т. Д. Лысенко журнала «Яровизация», так и в Других научных изданиях и в широкой прессе. Это была сознательная, организованная и целеустремленная травля, умышленное желание поставить научных оппонентов под удар карательных органов.
Всесоюзный институт растениеводства, создавший, как уже отмечалось, первую в СССР сортоиспытательную географическую сеть (около 130 сортоучастков), был обвинен в организации вредительства в области семеноводства. Имевшиеся в составе ВИРа сортоучастки выделили в самостоятельную систему и увеличили до 1000.
Реорганизация осуществлялась, однако, не просто как назревшее мероприятие, а под флагом борьбы с вредителями, якобы орудовавшими в сортоиспытательной сети, в руководстве ВИРа и Наркомземе СССР. Версия о вредительстве усиленно раздувалась ЯАЛковлевым в специальном докладе. По сортоиспытательной сети и земельным органам прокатилась тогда большая волна репрессий (см.: Селекция и семеноводство. 1937. № 4-12).
Отмена Международного генетического конгресса в Москве
Перерастание генетической дискуссии в одностороннюю политическую борьбу не могло пройти незамеченным для международных генетических организаций, выражавших естественное беспокойство за судьбу Московского международного генетического конгресса, до открытия которого оставалось несколько месяцев. Примерно за три месяца до предполагавшегося открытия конгресса Президент Международной генетической ассоциации проф. Отто Моор получил письмо советского оргкомитета, в котором сообщалось о переносе срока созыва Конгресса на август 1938 года. Фактически это означало отмену Конгресса, так как за год все подготовленные для Конгресса доклады и сообщения теряли свою актуальность и все нужно было бы начинать сначала.
В конце дня проф. Моор получил еще одно письмо, подписанное тринадцатью ведущими генетиками Советского Союза. Мы считаем целесообразным привести здесь полный текст письма, весьма показательного для той ситуации, которая создалась в 1937 году в советской генетике[10].
Проф. Отто Л. Moopy
Анатомический Институт
Университет г. Осло
Осло, Норвегия
Москва, 22 июня 1937 г.
Дорогой профессор Моор!
Организационный Комитет Седьмого международного генетического конгресса получил Ваше письмо, запрашивающее относительно вымышленного ареста профессоров Серебровского и Кольцова. Сообщение, которое Вы получили по этому вопросу, необосновано и совершенно неверно.
Статья из газеты «Соцземледелие» от 12 апреля 1937 г., которую Вы цитируете, представляет собой критическую статью проф. Презента и Нуринова и касается евгенических теорий проф. Кольцова и проф. Серебровского.
Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда не арестовывались. Проф. Кольцов является директором Института экспериментальной биологии в Москве. Проф. Серебровский заведует генетической лабораторией в Московском Университете. Оба они активные члены Сельскохозяйственной академии им. Ленина.
Подобно фантастическим сообщениям об аресте проф. Н. И. Вавилова, появившимся в декабре 1936 г. в газете «Нью-Йорк таймс», новая сенсация, касающаяся ареста профессоров Серебровского и Кольцова, является чистой чепухой и провокацией.
Совершенно несомненно, что эта провокация исходит из определенных кругов, задумавших предотвратить организацию Генетического конгресса в СССР.
В СССР все ученые имеют право выражать свои научные взгляды абсолютно свободно, и аресты, основанные на научных взглядах, совершенно невозможны и противоречат духу советской социалистической Конституции.
Академия наук СССР, представленная ее Президентом и непременным секретарем, а также организационный комитет Седьмого международного генетического конгресса уже информировали несколько ранее Международный комитет о переносе сроков Конгресса и о том, что имеются все условия для того, чтобы в 1938 году успешно провести этот Конгресс в Москве.
Советский Союз обеспечит все необходимое для хорошей подготовки Конгресса, так же как это было сделано в случае Международных конгрессов по физиологии и почвоведению, успешно проведенных в Москве.
Советские генетики, селекционеры и зоотехники сделали значительные успехи в последние 10–15 лет. Ряд больших генетических институте» были созданы за этот период в Москве, Ленинграде и другие городах. Более тысячи советских ученых активно работают в области генетики и селекции.
Уже завершено создание большого института но теоретической генетике в составе Академии наук, а также ряда крупных селекционно-генетических институтов в Саратове, Одессе и Омске.
Почти во всех областях нашей страны созданы селекционные станции. Улучшение сортов растений и пород животных рассматривается как важная государственная проблема.
Соответственно этому роль генетики и теории отбора весьма значительна и интересы советских ученых в области проблем эволюции, генетики и отбора весьма широки. Генетика изучается студентами во всех университетах и сельскохозяйственных институтах. Успехи советской генетики отражены в многочисленных публикациях.
Мы хотим подчеркнуть, что в Советском Союзе существуют все условия для успешного проведения Конгресса в августе 1938 г. и что Академия наук СССР и Оргкомитет и генетические учреждения нашей страны сделают все возможное, чтобы способствовать успеху Конгресса.
Г. К. Мейстер — Директор Селекционно-генетической опытной станции. Саратов
Н. И. Вавилов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
М. С. Навашин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
Н. К. Кольцов — Институт экспериментальной биологии. Москва
А. С. Серебровский — Московский университет
Д. Костов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
С. Г. Левит — Медико-генетический институт. Москва
Н. П. Дубинин — Институт экспериментальной биологии. Москва
А. А. Сапегин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
Д. А. Кисловский — Тимирязевская академия. Москва
С. М. Гершензон — Институт генетики Академии наук СССР
Г. А. Левитский — Институт растениеводства. Ленинград
Г. Д. Карпеченко — Институт растениеводства. Ленинград
Первые аресты советских биологов и селекционеров
Однако прогноз советских генетиков на 1938 год не оправдался, тем более, что к этому времени были арестованы члены Оргкомитета Конгресса академик Г. К. Мейстер, профессора С. Г. Левит и Н. П. Горбунов. Был арестован и президент ВАСХНИЛ и председатель Оргкомитета Конгресса академик А. И. Муралов[11].
Президентом Всесоюзной сельскохозяйственной академии (ВАСХНИЛ) стал академик Т. Д. Лысенко[12].
Аресту президента ВАСХНИЛ академика А. И. Муралова предшествовала интенсивная кампания но выявлению «врагов народа», орудующих якобы в руководстве ВАСХНИЛ. Руководство ряда сельскохозяйственных институтов (хлопководства, животноводства, агрохимии, защиты растений и др.) было разгромлено как вредительское.
К кампании травли присоединились и «творцы» новой генетики. На собрании актива ВАСХНИЛ (Бюл. ВАСХНИЛ. 1937. № 4), посвященном обсуждению доклада академика А. И. Муралова, Т. Д. Лысенко и И. И. Презент выступили с «разоблачениями» крупных ошибок А. И. Муралова. Причем эти обвинения сводились к тому, что А. И. Муралов не встал целиком на путь безоговорочной поддержки направления, представленного Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом.
Кампания обвинений против Н. И. Вавилова и его школы
Очень резкие выпады были направлены и против Н. И. Вавилова и ВИРа. В статье группы авторов (М. Владимиров, Н. Ицков и А. Кудрявцев) «На старых позициях», опубликованной в октябре 1937 года в центральной печати, в частности, указывалось: «Разоблаченные враги народа, занимавшие руководящее положение в Академии сельскохозяйственных наук и в Главзерно Наркомзема СССР, немало потрудились, чтобы запутать сортовое дело.
Страна затрачивала золотую валюту на ввоз из-за границы новых сортов, которые на проверку оказывались нашими же сортами, вывезенными из СССР…
Было бы непростительным благодушием считать, что после того, как разоблачена группа врагов народа, на фронте растениеводства уже все обстоит благополучно. Корни вредительства несомненно остались. Достаточно присмотреться к самой системе работы Всесоюзного института растениеводства, чтобы убедиться в этом, уже один тот факт, что бывшая Горсортсеть находилась в системе института, говорит о многом.
… Экспедиции ВИРа поглотили огромные народные средства. Мы не отрицаем значительного влияния экспедиций на развитие советской селекции. Однако необходимо сказать, что в целом собранная институтом мировая коллекция не оправдывает затраченных на нее средств. Работая над ней, институт дал стране вместо сортов, распространенных в производстве, сотни литературных монографий, ботанико-систематических описаний. Прочитать все эти монографии не в состоянии ни один селекционер Союза за всю свою, даже многолетнюю жизнь.
… С явно вредительской целью организовано было размножение ржи и пшеницы методом элиты в 126 колхозах Ленинградской области.
Руководство института (директор академик Вавилов) и парторганизация (секретарь парткома тов. Ельницкий) не борются с этим. Больше того, они оказывают приют на опытных станциях института людям, не заслуживающим политического доверия. Научным руководителем Ворошиловградской станции по борьбе с ржавчиной подвизается некто Соболев — бывший дворянин, высланный из Ленинграда. Его помощник Гильденбрандт — бывший помещик, тоже высланный из Ленинграда…» (Правда. 1937. 4 окт.).
После ареста ряда руководящих работников ВАСХНИЛ в газете «Соцземледелие» за 11 января 1938 года была опубликована статья «Оздоровить Академию сельскохозяйственных наук. Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений». В пособники врагам народа попали такие ученые, как академик Н. И. Вавилов, М. М. Завадовский и ПН. Коистантинов, которым инкриминировалось враждебное отношение к работам академика Т. Д. Лысенко. Весьма шатким оказалось и положение профессора А. С. Серебровского. На совещании в ВАСХНИЛ 15 марта 1938 года он привел выдержки из ряда районных газет, в которых сообщалось об арестах зоотехников, применявших «фашистский антидарвиновский метод Серебровского» (см.: Протоколы заседаний Президиума ВАСХНИЛ, архив). После вступления на президентский пост академик Т. Д. Лысенко в статье «На новых путях» (Правда. 1938. 9 апр.) опять заявил, что в «старом руководстве академии орудовали, ныне разоблаченные, враги народа». Газета «Соцземледелие» за 12 сентября 1938 года ставила перед ВАСХНИЛ такую задачу: «Нужно изгнать из институтов и станций метода буржуазной науки, которые всячески культивировались врагами народа, троцкистско-бухаринскими диверсантами, орудовавшими во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук».
И опять острие борьбы направлялось против еще «недобитых» генетиков классической школы.
В начале 1939 года редактируемый Т. Д. Лысенко журнал «Яровизация» поместил статью И. И. Презента «О лженаучных теориях и генетике» (№ 2. С. 87–116), в которой автор попытался провести надуманную параллель между работами Н. И. Вавилова и вздорными идеями философа-антимарксиста Дюринга. «Сопоставляя, — писал И. И. Презент, — написанное Дюрингом с тем, что написано у Вавилова о гомологических радах изменчивости, идущих параллельно якобы независимо от родства и условий жизни организмов, обнаруживаешь различие лишь в том, что Дюринг говорил о «рядоположенноети» как основе сходства форм образования организмов, а Вавилов говорит о «параллельных радах»; Дюринг открыто называл давинизм «скотской философией», «нелепостью» и т. п., а Вавилов, некогда откровенно выступавший против дарвинизма (см. его работу «Закон гомологических рядов», 1920 г.), ныне пытается словесно примирить антидарвинистскую теорию «параллельных рядов» с дарвинизмом. Но существо «теории параллельных рядов» и «теории рядоположенности» — одно и то же.
Нашим отечественным генетикам, тем из них, которые пытаются отстаивать «истины» менделизма-морганизма, нужно призадуматься над тем знаменательным фактом, что философские основы отстаиваемой ими теории уже имели место в истории лженауки, в разоблаченной Энгельсом лжефилософии Дюринга. Нашим отечественным морганистам надо крепко призадуматься и над теми теоретическими путями и классовыми корнями, которые привели Кольцова, Серебровского и ряд других к построениям человеководства, прямо смыкающимся с озверелым фашизмом.
Научные работники, переносящие метафизику менделизма-морганизма на почву советской науки, пытаются делать вид, что они борются за науку, за последнее ее слово. Мы не видим, как «нова» философия современного морганизма. Эти «новости науки» в своей общей философской форме были высказаны ярым антидарвинистом, расистом Дюрингом и теоретически изничтожены Энгельсом в его знаменитом «Анти-Дюринге».
Не стоит ли призадуматься над этой «рядоположенностью» высказываний Дюринга и морганистов, которая скорее является «гомологическими рядами»?
Борьба с пережитками буржуазных воззрений в науке, непримиримая борьба с лженаукой, с идеалистическими и метафизическими извращениями в науке является делом каждого советского ученого, каждого научного учреждения нашей страны» (с. 116).
Создание антивавиловской группы в ВИРе
Интенсивная кампания против академика Н. И. Вавилова и его соратников не могла не отразиться и на положении в самом Институте растениеводства, куда И. И. Презент стал очень часто наведываться в качестве эмиссара. Внутри Института была создана антивавиловская группа[13]. Наиболее активно выступил против Н. И. Вавилова зав. отделом субтропиков Г. Н. Шлыков, который охаивал все его достижения и рекламировал собственные «заслуги».
В статье «В оковах лженауки» (Сов. субтропики. 1939. № 16. С. 57–61) Г. Н. Шлыков писал: «Кто же у нас не знает, что, строя самое передовое в мире социалистическое хозяйство, мы обязаны использовать сполна достижения и мировой науки и мировой практики земледелия в деле выведения сортов и возделывания тех или других отсутствующих у нас растений?
Эту задачу наше правительство поручило выполнить Институту растениеводства.
Но случилось так, что вместе с иноземными растениями к нам стали просачиваться буржуазные теории и лженаучные течения, которые почему-то находили весьма благоприятную почву именно в Институте растениеводства, а в лице Н. И. Вавилова — усердного пересказчика, пропагандиста и продолжателя. Сюда относится теория формальной генетики, бэтсоновское мендельянство, «закон гомологических рядов», «центры происхождения» и много других теорий буржуазного мышления и буржуазной практики. Вместо доказательства прочности своей теоретической позиции Н. И. Вавилов пытается спрятаться за одобрение его теорий мировой (то есть буржуазной) научной литературой.
Кому же не известно, что эта литература не признает научной значимости марксизма-ленинизма, отрицает материалистическую диалектику и материалистическую теорию развития?!»
Раскол в Институте растениеводства усилился особенно после того, как заместителем директора Т. Д. Лысенко назначил молодого специалиста С. Н. Шунденко, не посчитавшись с резкими протесгами Вавилова, который считал Шунденко малоспособным работником и презирал его за угодничество по отношению к Т. Д. Лысенко. Заняв новый пост в ВИРе, Шунденко подчинялся только Президенту ВАСХНИЛ, игнорируя распоряжения Вавилова и стараясь вынудить его к уходу из института[14]. Группа Шунденко и Шлыкова всячески старались навязать парторганизации ВИРа резолюцию об освобождении Н. И. Вавилова с поста директора. Нам удалось ознакомиться с протоколом заседания комиссии в составе Шунденко, Шулындина, Хачатурова, Шлыкова и Сизова[15], выделенной партактивом для разработки резолюции, касающейся общего положения в институте. Проект решения комиссии, принятый на ее заседании от 21 января 1939 года и подписанный Шлыковым, в одном из пунктов гласил: «…Партактив считает необходимым, в целях действительной перестройки института, отстранение от руководства институтом директора академика Н. И. Вавилова, как идеолога формальной генетики в СССР, который своим пребыванием на данном посту способствует активизации и консолидации антидарвинистов во всем Советском Союзе и тем самым мешает быстрой перестройке всей опытной и селекционной сети Союза на дарвинистские позиции».
Мы не знаем, была ли принята резолюция этой комиссии на партийном собрании, однако и ее проект сам по себе достаточно красноречиво говорит о тех способах борьбы против Вавилова, которые использовались в тот период.
Н. И. Вавилов в борьбе за научную истину
Академик Н. И. Вавилов и его друзья не уклонялись от полемики. Они с достоинством выдерживали агрессивный напор и в своих выступлениях, статьях и книгах разъясняли свои научные позиции. Они продолжали интенсивно работать, следить за достижениями мировой науки, активно способствуя развитию сельского хозяйства. Ни один из генетиков в полемике с Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом не опустился до политических обвинений. Несмотря на остроту дискуссии, они опирались только на научную аргументацию.
Приведем отдельные примеры двух малоизвестных дискуссий 1939 года, с которыми мы познакомились по стенограммам, хранящимся в личном архиве Н. И. Вавилова. Аналогичные стенограммы хранятся и в архиве ВИРа.
В марте 1939 года во Всесоюзном институте растениеводства проходила выездная сессия областного бюро секции научных работников, на которой состоялся откровенный обмен мнениями, ярко выявивший противоречия, раздиравшие сельскохозяйственную и биологическую науку. Сохранившаяся стенограмма представляет большой историко-научный интерес, однако мы не можем, конечно, сколь-либо подробно привести здесь материалы дискуссии. Зная стиль критики, которой подвергались академик Н. И. Вавилов и другие представители классической генетики, нам хотелось бы привести небольшую выдержку из выступления Н. И. Вавилова, которая бы показала читателю, как спокойно и мужественно воспринималась им критика и сколь глубокую патриотическую озабоченность проявляли в этот период его последователи, понимавшие опасность того пути, на который сворачивали тогда нашу биологическую науку И. И. Презент, Т. Д. Лысенко, М. А. Ольшанский и др.
Осветив в своем выступлении замечательные по своей значимости итоги работы Института, рассказав о внедрении в практику сельского хозяйства десятков новых сортов различных растений (один только ячмень селекции ВИРа занимал в тот период половину всех площадей под ячменем в СССР), Н. И. Вавилов сжато, но очень ярко охарактеризовал существо тех трудностей, перед которыми стояла наша наука. «Крупным специфическим дефектом в нашей обстановке является разноголосица, которая существует сейчас в науке, — говорил Н. И. Вавилов, — и это очень сложный вопрос. Мы большое учреждение, охватываем громаду науки, вопрос о культурах, об их распределении, об их введении в жизнь, о земледельческом освоении территории. Вопрос сейчас идет не о всей громаде, вопрос идет о генетике, но участок стал злободневным, ибо наши концепции очень расширились. Конечно, как всегда в науке, вопрос решит прямой опыт, решат факты, однако это длительная операция, особенно в нашем деле селекционном.
… Надо сказать, что у нас здесь получается разноголосица очень серьезная. Я не могу здесь на ней остановиться подробно, но скажу, что существуют две позиции, позиция Одесского института и позиция ВИРа. При этом надо сказать, что позиция ВИРа — это позиция современной мировой науки, в этом нет никакого сомнения, науки, написанной не фашистами, а просто передовыми тружениками… И если бы мы собрали здесь аудиторию, состоящую из самых крупных селекционеров, практиков и теоретиков, то я уверен, что они голосовали бы с вашим покорным слугой, а не с Одесским институтом. Это дело очень сложное. Приказом, хотя бы Наркома, такое дело не решается. Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке— это чепуха, но говорю о том, что я знаю на основании огромного опыта. Это факт, и от этого отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя… Положение таково, что какую бы вы ни взяли иностранную книгу, все они идут поперек учению Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это. До последних сил будем следить за передовой мировой наукой, считая себя настоящими дарвинистами, ибо задачи освоения всех мировых ценностей, мировых растительных ресурсов, которые создало человечество, могут быть выполнены только при таком подходе к делу, и те клички, которые иногда тут даются, нужно сначала очень внимательно продумывать».
Один из сидевших в аудитории лысенковцев во время выступления Вавилова крикнул с места: «Но ведь вы исходите из неизменности генов и природы растений». Н. И. Вавилов ясно ответил на эту реплику: «Тут хотят сделать из нас кого-то другого, в полемике все возможно. Мы же знаем, что Энгельс назвал Ньютона ни более ни менее, как «индуктивным ослом», в своей «Диалектике природы». У нас «Диалектику природы» переводили с черновой рукописи, и этот момент у нас остался, а сам Энгельс, наверное, вычеркнул бы эту фразу. Ньютом остался Ньютоном — человеком, на памятнике которому в Кембридже написано, что он ум человеческий превзошел, но в пылу полемики Энгельс дал ему название «индуктивного осла». Таким образом, в ходе полемики не только Ньютонов ослами делают, но и нам досталось. Генетика — это прежде всего физиологическая наука, и ее основная задача состоит в том, чтобы переделывать организмы, для этого она и существует. Но в ходе исследований она доказывает, что не так просто изменить наследственную природу» пытались ее сломать и не сломали. Оказалось сложнее… К сожалению, в нашей полемике мы плохо знаем историю. Консерваторов таких, которые думали бы, что гены неизменны, нет, вопрос есть об изменяемости исключительно».
Один из последователей Т. Д. Лысенко — Хорошайлов, выступив вслед за Вавиловым, заявил, однако, что Энгельс в отношении к Ньютону был прав: «И все-таки, — воскликнул он, — Ньютон был индуктивным ослом и он им остался независимо от того, что написано на его памятнике» (Стенограмма. С. 69).
Отчет Н. И. Вавилова на Президиуме ВАСХНИЛ в 1939 году
25 мая 1939 года Президиум ВАСХНИЛ под председательством Т. Д. Лысенко рассматривал отчет о работе Всесоюзного института растениеводства. Доклад о работах Института был сделан Н. И. Вавиловым. По предложению Т. Д. Лысенко этот отчет не был, как известно, принят, хотя он ярко отражал огромную работу, проделанную коллективом.
Ниже мы приводим подробную выдержку из стенограммы заседания, относящуюся к заключительному слову академика Н. И. Вавилова, в котором он разъясняет подвергавшиеся нападкам теоретические основы своей работы (теорию центров происхождения и теорию гомологических рядов изменчивости). Следует обратить внимание и на характер реплик со стороны Президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко и сидевшего рядом с ним Л.[16] в качестве «уполномоченного».
Из заключительного слова академика Н. И. Вавилова на заседании Президиума ВАСХНИЛ 25 мая 1939 года
«Институт растениеводства провел огромнейшую работу, я говорю это сознательно, как понимаю. Институт выпустил теорию основ селекции, и в последнее время крупнейшие западноевропейские страны участвуют в этой работе. Вы увидите, нто у нас прекрасные специалисты, и мы сами чувствуем, что мы теоретически больше подкованы, чем заграница. В чем наша подкованность заключается? Я коротенько остановлюсь на истории селекции. Я документально знаю, откуда началась селекция. Я, еще когда был студентом, видел, откуда она началась. Это самое основное, самое главное учение. Исходный материал — вот святая святых, с чего началась селекционная работа. Мы очень хорошо знаем, что такое местные сорта, что представляют из себя иностранные сорта, где полиплоиды, где урожайность, все это раньше представляло из себя фактический хаос. Что же тогда делали? Мы раньше поступали так: выписывали по каталогу сорта у какой-либо иностранной немецкой или американской фирмы без всякой биографии сортов. Мы пользовались фактически в селекционной работе всякими ублюдочными знаниями, но сейчас Институт растениеводства строит свою селекционную работу всецело на основе эволюционного учения Дарвина. Я определенно заявляю — мы начали исследования культуры растений, именно учитывая работы Дарвина.
Л.: Вы считаете, что центр происхождения человека где-то там, а мы находимся где-то на периферии.
Н. И. Вавилов: Вы неправильно поняли, я не считаю, а это несомненно, что человечество возникло в Старом свете тогда, когда в Новом свете человека не было. Все данные, которыми располагает наука, говорят о том, что человек пришел в Америку недавно. Человечество возникло в третичном периоде и локализовалось в Южной Азии, Африке и в отношении человека можно говорить объективно.
Л.: Почему вы говорите о Дарвине, а почему вы не берете примера у Маркса и Энгельса?
Н. И. Вавилов: Дарвин работал по вопросам эволюции видов раньше. Энгельс и Маркс высоко ценили Дарвина. Дарвин это не все, но он величайший биолог, доказавший эволюцию организмов.
Л.: Получается так, что человек произошел в одном месте, я не верю, чтобы в одном месте произошел.
Н. И. Вавилов: Я вам уже сказал, что не в одном месте, а в Старом свете, и современная наука биологическая, дарвинистическая наука говорит о том, что человек появился в Старом свете, и лишь 20–25 тысяч лет тому назад человек появился и в Новом свете. До этого периода в Америке человека не было, это хотя и любопытно, но хорошо известно.
Л: Это связано с вашим взглядом на культурные растения?
Н. И. Вавилов: Моя краткая концепция эволюции культурных растений, моя основная идея, положенная в изучение материалов, заключается в том, что центр происхождения видов растений это закон и что один и тот же вид растений в разных местах независимо не возникает, а распространяется по материкам из одной какой-то области.
Л.: Вот говорят о картофеле, что его из Америки при-» везли, — я в это не верю. Вы знаете, что Ленин говорил?
Н. И. Вавилов: Об этом говорят факты и исторические документы. Мы знаем хорошо, что только при Петре I картофель появился в нашей стране.
Л.: Откуда мы знаем, что при ПетреI?
Н. И. Вавилов: Есть точные исторические документы. Я с большим удовольствием могу вам об этом подробнее рассказать.
Л.: Я вам основной вопрос задал, получается так, что если картофель появился в одном месте, то мы должны признать, что…
Т. Д. Лысенко: Картофель был ввезен в бывшую Россию — это факт. Против фактов не пойдешь. Но не об этом идет речь. Речь идет о другом… Речь идет о том, что если картофель образовался в Америке, то значит ли это, что в Москве, Киеве или Харькове он до второго пришествия из старого вида не образуется? Могут ли новые виды пшеницы возникать в Москве, Ленинграде, в любом другом месте? По-моему, могут образовываться. И тогда как рассматривать вашу идею о центрах происхождения — в этом дело.
Н. И. Вавилов: Я говорю то, что собственной персоной знал. Это было важно для сбора коллекции растений. История флоры и фауны существует миллиарды лет. Возьмите расхождение континентов. Когда-то Америка и Африка разорвались, между ними образовался океан. И сейчас мы имеем разные американские и азиатские виды хлопчатника. Кукуруза также появилась в Старом свете лишь после открытия Америки. Кукуруза, картофель, тыква и американский хлопок не были известны до открытия Америки. Факты локализации видовой субстанции — это просто фотография того, что есть. Следовательно, локализация совершенно точна и материальна, и, исходя из этой концепции историчности, эволюции, мы начали изучение центров происхождения в Советском Союзе. По моей инициативе в широком масштабе, сначала в СССР, затем и за пределами Советского Союза. Мы имели возможность шаг за шагом видеть этот эволюционный процесс. Мы находили области, где дикие формы смыкаются с культурными формами. Зачастую сам не знаешь — то ли культурный вид, то ли дикий. Ведь на Северном Кавказе есть леса, которые состоят из плодовых деревьев, яблонь, вишен, где вы можете проследить эволюционный процесс. Когда мы начали идти этим путем, то перед нами стали открываться изумительные факты видов, центров происхождения. Я больше интересуюсь сортами, но в своей работе мы находили целые культурные виды и даже роды. Были такие факты. Блестящие результаты дала работа сотрудника института доктора Букасова. Я считаю, что тысячелетия пройдут, но это открытие останется фундаментальным в отношении знаний о картофеле. Ведь советские ученые на очень скромные средства проводят большие работы. Американская наука, которая всегда шла впереди нас, в настоящее время отстала от нас. Ведь мы обладаем учением Дарвина, владеем комплексным методом в своей работе: и цитологическим, и генетическим, и химическим, и изучением болезнеустойчивости. Мы проводим работу диалектическим, советским методом, в советском аспекте, так как диалектический метод включает исторический комплекс. Мы открыли комплексным методом множество видов, которые в мировой науке не были известны. Доктор Букасов сам открыл 50 видов картофеля. Он открыл не 50 сортов, а 50 видов! Вы можете по любому селекционному руководству увидеть, что советская наука на этом участке сделала большое дело. Я бы сказал, что, поскольку эта работа коллективная, огромного коллектива, — это великая работа. Может быть так говорить — это нахальство, но я убежден в этом, поскольку этот коллектив заново поставил вопрос об эволюции культурных растений в конкретной форме, и это дает возможность по-новому развертывать практическую селекцию. Даже на Северном Кавказе оказались новые виды пшеницы и даже у товарищей, которые работают под моим руководством, как говорят, антидарвинистическим и лженаучным, но я сам себя называю дарвинистом, находятся новые виды растений…
Теперь о второй теории. Если мы открыли новый вид, даже род растений, то представьте себе, какие заманчивые задачи открываются перед практической селекцией. Здесь и вопросы отдаленной гибридизации, межродового и межвидового скрещивания — ведь этим как раз и занимался Мичурин. Гибридизация облегчается, ведь между отдаленными видами заполняются промежутки. Здесь простор и для генетики, о чем говорил недавно доктор Карпеченко. К сожалению, язык стал суконным, специальным, и то, что он говорил, трудно для понимания не только для других специалистов, но даже для ботаников. Выработалась абракадабра. Мы друг друга не понимаем, а речь идет о великих делах. Мы разработали методы изучения жизни растений, но, чтобы понять друг друга, мы должны освоить терминологию.
Мы, советские генетики, все вывернули, мы делаем много, но так просто галушки в рот не идут. Многолетняя пшеница — хорошая вещь, а вот вымерзла в эту суровую зцму. Вот Державин получил сорт. Зерно крупное, рост высокий, но солома ломкая; и десять лет нужно глубоко работать, чтобы дать то, что нужно…
Однобокость, о которой вы говорите, — это глубокая неправда. Создается недопустимая в Советском Союзе аномалия, когда, пользуясь теоретическими разногласиями, ведут тонкую игру. Вы представляете, как сложно и трудно руководить аспирантами, потому что все время говорят, что ты не разделяешь взглядов Лысенко. Кто из нас прав, история увидит.
.. Л раньше кое в чем ошибался, уровень науки был такой, но есть много фактов, что в пределах вида при расселении вида, при изоляции его по многим признакам идет выделение рецессивных форм. Терминология у нас в этом отношении жуткая, русских слов не найдете. И я должен сказать, что я видел вещи замечательные. Приехал я, например, в Западный Китай в 1929 г. Приезжаю на поля, растет черт знает какое растение, лен не лен, как будто лен, но цветы беленькие, узенькие, тьгчинки не голубые, а беленькие, и тысячи га этих растений. Это в изоляции между горами Куэнь-Луня, Гималаев и Памира такие экстрагированные формы. В горах мы находки первоклассные сделали. Но когда перешли к изучению количественных признаков, пришлось очень многое изменить. Виды культурных растений возникли на периферии, виды морфологические в особенности, а когда поглубже возьмете, химически и физиологически, то много нового находим. Был другой уровень науки, и почему товарищи не учитывают все то, что сделано. Может быть, я и не совсем это развернул, я перегруженный человек, потому что работаю и за ученого секретаря, и за заместителя, и даже за помощника по финансовой части. Я, может быть, должен был бы это поподробнее написать. Виды образуются на периферии и Трофим Денисович, если бы он захотел спокойно выслушать, а не рыться в страницах… Жизнь движется…
Т. Д. Лысенко: Мы с вами много спокойно говорили, это здесь не так, а наедине спокойно говорим, потому что знаем, что друг друга не убедим. Я впервые слышу, что вы говорите, что виды образуются, что в этом я был неправ. А вот о том, что зачитывалось здесь, что эволюция есть упрощение.
Н. И. Вавилов: Эволюция в упрощении частных явлений — это есть факт, который может быть проверен вами.
Т. Д. Лысенко: Я не говорю, является ли эволюция фактом. Но верно ли что эволюция — это упрощение, разматывание? Верно это или нет?
Н. И. Вавилов: Это есть факт непреложный. Вы возьмите такого стопроцентного дарвиниста, как Северцев (я у вас на подозрении). Есть закон редукции, очень часто многие группы животных шли в направлении редукции многих органов. Есть и закон усложнения. Такую закономерность я подхватил и от нее отказаться не могу, ибо это есть факт. Но она не одна, ибо есть, наряду с ней, по многим комплексным физиологическим и количественным признакам и обратный процесс. Я изучал и экспериментировал в этой области больше, чем кто-либо, и материал весь генетически изучил. И не случайно именно с генетикой у меня такой контакт, хотя я сам растениевод, я патолог растений прежде всего, но подошел к эволюции так, как это было мне нужно. Давайте договоримся, что Вавилов говорит в полном сознании и твердом уме, что есть эволюция путем редукции, путем упрощения, она может быть прослежена в пределах видообразования, и есть эволюция путем усложнения. Она особенно отчетлива на физиологических количественных признаках. Есть видообразование не только в центрах происхождения (так взрывы настоящие бывают), но и на периферии. В Индии была пшеница, в Китае была, в Абиссинии тоже была…
Т. Д. Лысенко: Я понял так, что то, что написано, что мы приходим к мысли выдвинутой вашим учителем Бэтсоном о том, что процесс эволюции надо рассматривать как процесс упрощения. Вы говорите, что такая эволюция бывает. А вот в 4-й главе Истории партии написано, что эволюция — это усложнение. Не нужно здесь путать. Отбрасывание какого-нибудь органа — это усложнение, приспособление и нельзя говорить, что это потеря. Здесь понимается потеря генов. Когда черви приспосабливаются к определенной обстановке, то это что — тоже потеря определенных генов?
Н. И. Вавилов: Я говорю твердо, что путь упрощения имеется. Все листья узловые имеют разделение: листовая пластинка, листовое влагалище и в промежутке язычки.
Попадаю я на Памир и там нахожу — безъязычковая рожь. Там я нашел такую же пшеницу, сорго, ячмень — все безъязычковые. Словом, есть и упрощение. Когда я учился у Бэтсона — это был самый крупный ученый, учился я сначала у Геккеля, — дарвиниста, потом у Бэтсона.
Л.: Антидарвиниста.
Н. И. Вавилов: Нет. Я вам когда-нибудь расскажу о Бэтсоне, наилюбопытиейший, интереснейший был человек.
Л.: А нельзя ли вам поучиться у Маркса. Может быть, поспешили, обобщили, а слово не воробей.
Н. И. Вавилов: Вышла недавно книжка Холдэна. Это любопытная фигура, член английской коммунистической партии, крупный генетик, биохимик и философ. Этот Холдэн написал интересную книгу под названием «Марксизм и наука», где он попытался…
Л.: И его разругали.
Н. И. Вавилов: Конечно, буржуазная пресса его разругала, но он настолько талантлив, что, и ругая его, им восхищаются. Он показал, что диалектику нужно применять умеючи. Он говорит, что марксизм наиболее применим в изучении эволюции, в истории, там, где сходятся много наук, там, где начинается комплекс, там марксизм может многое предугадать — так же как Энгельс предугадал за 50 лет многие современные открытия.
Я должен сказать, что я большой любитель марксистской литературы не только нашей, ио и заграничной. Ведь и там делаются попытки марксистского обоснования.
Л: Марксизм — единственная наука. Ведь дарвинизм только часть, а ведь настоящую теорию познания мира дали Маркс, Энгельс, Ленин. И вот, когда я слышу разговоры, относящиеся к дарвинизму, и ничего не слышу- о марксизме, то ведь может получиться так, что с одной стороны кажется все правильно, а если подойдешь с другой стороны, то окажется совсем другое.
Н. И. Вавилов: Я Маркса 4–5 раз штудировал и готов идти дальше.
Кончаю тем, что заявляю, что коллектив Института состоит в основном из очень квалифицированных работников, больших тружеников и мы просим Академию помочь коллективу создать условия для здоровой работы. А вот эти ярлыки, которые столь прилипчивы, нужно от них избавиться.
Т. Д. Лысенко: (из заключительного слова):.. Я согласен с вами, Николай Иванович, работать вам трудновато. Об этом мы как будто не раз говорили с вами, и я искренне жалел вас. В отношении расхождений с вами по теории биологического развития мы говорили с вами, и я искренне сочувствовал вам. Трудно, просто трудно, потому что часть людей, и их значительная часть, большая часть сотрудников ВИРа, а там сотни людей, не подчиняются вам идейно. Вот раз не подчиняются вам идейно, как можно руководить, трудно, очень трудно. Я вам в этом деле очень сочувствую. Ничего не получается. Я по себе это чувствую. Ведь вы мне не подчиняетесь идейно, а раз не. Подчиняетесь вы, не подчиняется и ВИР. А как я могу строить ВИР, за который я отвечаю, а нам нужно, Николай Иванович, строить ВИР по-новому. Как я могу в самом деле руководить вами, искренне сочувствую вам, я сам по себе сужу. Ведь главный институт, так как ВИР самый большой институт, не подчиняется мне, но не все институты не подчиняются мне, большинство директоров институтов мне все-таки подчиняются. Поэтому тут я абсолютно схожусь с вами в этом вопросе (смех) — Мне хочется помочь вам поскорее наладить работу, чтобы институт работал лучше. Можно об этом договориться, можно на этом согласиться, но я говорю сейчас, что нам нужно принимать какие-то меры, так нельзя, так дальше нельзя работать. Вы заявляете прямо — это нечестно. Заявляете одно, а думаете не так, а этак. Так делать нельзя. Поэтому тут приходится надеяться на других, приходится идти по другой линии, по линии административного подчинения…»
В личном архиве Н. И. Вавилова[17] хранится интересный документ — копия докладной записки видного советского селекционера академика П. Константинова, направленной Наркому земледелия СССР. В этой записке П. Константинов дает очень объективную оценку ситуации, создавшейся после непринятия Президиумом ВАСХНИЛ отчета ВИРа. Эти свидетельства известного своими практическими достижениями селекционера весьма важны, и мы хотим привести здесь текст этой докладной записки для того, чтобы показать, как относилась к конфликту между Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавиловым наиболее опытная часть советских селекционеров. (Академик П. Константинов возглавлял в этот период кафедру селекции в Тимирязевской академии. Сорта зерновых его селекции занимали тогда рекордные площади. После 1948 года П. Константинов был отстранен от работы вместе с заведующим кафедрой генетики профессором А. Р. Жебраком и руководство обеими кафедрами было возложено на Т. Д. Лысенко.)
Копия докладной записки акад. П. Константинова В Наркомзем СССР т. Бенедиктову
За поздним временем на совещании 4/VI я не мог высказать некоторых своих замечаний по докладу директора ВИРа акад. Н. И. Вавилова. Поэтому я считаю необходимым сделать ряд замечаний по этому вопросу.
1. При оценке работ ВИРа необходимо иметь в виду огромную ценность для практической селекции мировых растительных ресурсов, собранных под руководством акад. Н. И. Вавилова. Очень важная экологическая оценка этого материала продолжается ВИРом и его сетью до сих пор. Поэтому наблюдающаяся явная и тенденциозная недооценка этого раздела работ ВИРа является недопустимой. Старые селекционеры, давшие много сортов СССР, высоко ценят эту работу и другие достижения ВИРа. Число выведенных ВИРом и его сетью сортов 327 (в числе которых до 100 плодовых) не являются преувеличением. Если добавить сюда сорта, выведенные всей сетью благодаря ВИРу, то это число сильно повысится. Так, например, первичный исходный материал но ячменям наряду с др. культурами мною получен был непосредственно от акад. Н. И. Вавилова, Из этого материала мною выведены на Краснокутской станции сорта ячменя 026, 043, 064, 0187 и ряд перспективных на Кинельской станции путем гибридизации этого же материала. Мировые коллекции культурных растений используются большинством селекционных станций, и в частности Всесоюзным генетико-селекционным институтом в Одессе.
2. Теоретические работы ВИРа в области генетики, цитологии, иммунитета и биохимии имеют также очень большое значение для практической селекции.
Я уверен, что если бы практики-селекционеры хорошо бы овладели теоретическими основами генетики и селекции, то селекционный процесс ускорился бы в несколько раз. Много лет назад я испытал это лично на себе.
3. При сравнительной оценке разных течений в сложной генетической науке не следует забывать, что десятки миллионов га сортовых посевов заняты сортами, выведенными не без помощи современной генетики, в большинстве только благодаря ей. Утверждение некоторых, что генетика здесь ни при чем, — неверно. Так могут думать только люди, не работающие в области практической селекции. Новое течение в генетике должно быть тоже использовано. Но пока что, не считая достижений Мичурина в плодоводстве, в области селекции полевых культур оно дало еще очень мало. Поэтому эффективные старые методы селекции не могут приноситься в жерту достаточно непроверенным еще и нередко догматическим новым методам.
4. Совершенно недопустима тенденция выбросить за борт и в практике селекции и даже из учебных программ с/х вузов т. н. формальную генетику (менделизм, морганизм, чистые линии, инцухт и пр.). Конечно, современная генетика должна быть очищена от буржуазных и метафизических наслоений на основе диалектического материализма. Но в неменьшей степени в этой чистке нуждается и так называемая новая генетика, и особенно теория переделки природы растений пут ем воспитания, по своей упрощенности и в некоторых частях граничащая с позициями голого механо-ламаркизма. Прямолинейное и настойчивое внедрение этой теории в практику отодвигает на задний план самые эффективные методы переделки природы (что следует и по Мичурину): гибридизацию и отбор гибридов на оптимальных производственных фонах. Само собой разумеется, что ни одна из сторон не может трактовать дарвинизм, с одной стороны, с позиции формальной генетики, с другой стороны, чуть ли не с ламаркистских позиций. Самокритика с точки зрения диалектического материализма для советских генетиков еще не закончена, для некоторых из них она уже пройденный этап, для нового течения она еще не начиналась: этому мешает догмат непогрешимости, вольное или невольное отрицание историзма в науке, забвение положений В. И Ленина о всемерном использовании всего положительного в буржуазной науке.
5. Никто из советских генетиков и вировцев не отрицает в настоящее время влияния внешней среды на формообразовательный процесс. Поэтому совершенно необоснованно обвинение ВИРа и его генетиков в отрицании этого влияния, а отсюда и обвинение в антидарвинизме. Однако генетики признают влияние и внутренних, и внешних факторов, новое течение — преимущественно, а иногда и целиком, — влияние внешних факторов. Новое течение считает дискуссию уже излишней и ненужной и очень склонно администрировать науку в силу непогрешимости. Генетики требуют продолжения дискуссии, но на основе равноправия. Поэтому встает вопрос, какая сторона больше антидарвинистична. Несомненно, что дальнейшая дискуссия даст правильный ответ на это. Совершенно правильно ставите вопрос о необходимости дальнейшей дискуссии и Вы, т. Бенедиктов…[18]
8. …Необходимо срочно восстановить издательство Академии и ВИРа.
9. Необходимо пересмотреть постановление Президиума ВАСХНИЛ от 23 мая 1939 г. за № 7 о признании отчета ВИРа за 1938 г. неудовлетворительным, так как с отчетом никто, кроме Президиума, не знакомился, хотя для этого и существуют еще секции. Сам же президент дал оценку отчета только по редакционным погрешностям, ни слова не сказав по существу. К сожалению, в этот отзыв президентом внесен чрезмерный субъективизм.
10. Критика работ ВИРа, как и всякого института, нужна, но она должна быть здоровой, большевистской, всех активизирующей. Судя же по выступлению на Президиуме научного работника ВИРа тов. Бахтеева и ряда других, и на совещании 4.VI, судя по сообщению, самого директора ВИРа акад. Вавилова и т. Шлыкова, обстановка в ВИРе является далеко нездоровой, что и заслуживает пристального Вашего внимания.
Академик П. Константинов
5. VI-1939 г.
Дискуссия при журнале «Под знаменем марксизма»
Заведомо клеветнические измышления высказывались сторонниками Т. Д. Лысенко и на состоявшейся дискуссии по генетике, организованной журналом «Под знаменем марксизма». Организатор дискуссии философ академик М. Митин в своей заключительной речи подверг резкой, но малокомпетентной критике академика НЛ. Вавилова и его сторонников и провел провокационную аналогию между дискуссией по генетике и дискуссиями против «меньшевиствующего идеализма», против «правовых теорий троцкистско-бухаринской-пашуканисовской шайки» и против «вредительско-меньшевистской концепции рубинщины» (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 148–149).
Заслуживает большого внимания глубокая, содержательная и мужественная речь самого Н. И. Вавилова на этой дискуссии (Под знаменем марксизма. 1939. № 11), проникнутая заботой о судьбах советской науки и сельского хозяйства. Н. ИЛавилов уже тогда предупреждал о многих серьезных трудностях, которые впоследствии пережила наша наука. Н. И. Вавилов уже тогда предлагал ряд агроприемов, которые были введены лишь 15–16 лет спустя (например, посев кукурузы гибридными семенами от скрещивания инцухт линий). Н. И. Вавилов уже тогда говорил о недопустимости отрыва советской биологии от мировой науки, и очень жаль, что к голосу этого великого ученого не хотели прислушаться люди, ответственные за судьбы нашей науки. «Все развитие генетики в нашей стране, — говорил Н. И. Вавилов в своем выступлении, — относится к советскому времени. Кафедры по генетике появились только в советское время начиная с 1919–1920 годов. Тем не менее за этот короткий промежуток времени советские работы в области генетики и селекции таковы, что начиная с 1927 года советская наука на этом участке выросла настолько, что основные ведущие доклады на всех трех последних международных генетических конгрессах поручались, как правило, советским исследователям» (Там же. С. 128).
Н. И. Вавилов отмечал далее: «Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, — значит отодвинуть биологическую науку назад, ко временам Шванна. Отрицание в настоящее время различий между наследственной и ненаследственной изменчивостью возвращает нас ко временам Галлера, к первой половине 19-го века» (Там же, с. 134).
Обладая огромной эрудицией и опытом ученого, считая, что судьбы отечественной биологии важнее его собственной судьбы, Н. И. Вавилов твердо отстаивал свои позиции. Великий ученый определенно и четко вскрывал псевдоноваторский характер «новой генетики». «Специфика наших расхождений, — говорил Н. И. Вавилов, — заключается в том, что под названием передовой науки нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. к воззрениям первой половины или середины 19-го века» (Там же, с. 139).
Предложения о внедрении в СССР посевов гибридной кукурузы семенами, поучаемыми при скрещивании инцухтированных (длительно самоопыляющихся) линий, основывались на успешном внедрении этого приема в США, обеспечившего там подъем урожайности кукурузы на 20–30 % на миллионах акров. Организационно внедрение этого метода было подготовлено Н. И. Вавиловым и его сотрудниками, и ВИР имел уже ряд инцухт линий, пригодных для начала этой работы. Однако внедрение этого прогрессивного приема наталкивалось на резкое сопротивление Т. Д. Лысенко, И. И. Презента, М. Ольшанского и других, голословно начиная с 1936 года опорочивавших этот прием на страницах сельскохозяйственной печати.
Последние этапы борьбы. Письма Н. И. Вавилова е Наркомат земледелия СССР и в ЦК ВКП(б) в 1939 и 1940 годах
Мужественная и принципиальная позиция академика Н. И. Вавилова, его стойкость в защите своих научных убеждений стали основной помехой для полной победы лысенкоизма. И против ученого было начато решительное наступление. Уже отмеченная выше речь философа академика М. Митина на дискуссии по генетике, содержащая ряд вульгарных и необоснованных обвинений в адрес классической генетики и направленная в основном против акад.
Н. И. Вавилова, объявленного реакционером в науке, была перепечатана в декабре 1939 года в центральной печати. Через несколько месяцев (20 февраля 1940 года) эта же речь была вновь без всякой нужды воспроизведена газетой «Соцземледелие».
Раздражало противников Н. И. Вавилова и то растущее признание его трудов за рубежом, которое стало особенно заметным именно в этот период. Международный генетический конгресс, собравшийся в 1939 году в Эдинбурге, избрал Н. И. Вавилова почетным Президентом Конгресса. Его доклад должен был открывать этот Конгресс. Однако разрешение на поездку в Шотландию он не получил.
Руководимый Н. И. Вавиловым Институт растениеводства стал объектом грубейшего административного вмешательства со стороны Президента ВАСХНИЛ — Т. Д. Лысенко. Для иллюстрации того положения уместно привести одно из нескольких писем академика Н. И. Вавилова, направленных им в этот период в высшие инстанции, которые могли бы при желании изменить возникшую ненормальную обстановку. Вот письмо, написанное в середине 1940 года, за 2–3 месяца до ареста автора (копия находится в домашнем архиве Н. И. Вавилова).
Народному Комиссару земледелия СССР — И. А. Бенедиктову
Ненормальное положение с руководством Сельскохозяйственной академией им. Ленина заставляет меня обратить Ваше внимание на ряд моментов и просить Вашего вмешательства.
В систему Сельхозакадемии входит Всесоюзный институт растениеводства, директором которого 21-й год я состою. Так же, как и я, большинство наиболее компетентных работников института, весьма квалифицированных профессоров, докторов, лучших знатоков по различным разделам растениеводства, генетики, цитологии, держится но некоторым вопросам иных воззрений, чем президент Сельскохозяйственной академии Т. Д. Лысенко. Хота Институт растениеводства и занимается в основном, в подавляющем большинстве своих исследователей и работников, прямыми задачами растениеводства, тем не менее по некоторым разделам он подходит и к вопросам генетики. Руководящий научный коллектив института при этом держится взглядов, которые апробированы огромной практикой, на которых стоит все мировое семеноводство, вся селекция и которых придерживаются все крупнейшие теоретики и практики в области селекции нашей страны (академики А. И. Лисицын, П. Н. Константинов, Н. В. Рудницкий, А. А. Сапегин и другие). Можно утверждать, что весь основной селекционный ассортимент, засеваемый страной, выведен селекционерами, придерживающимися воззрений современной — по одной номенклатуре классической, по другой формальной — генетики.
Чтобы понять своеобразность положения, достаточно указать, что нет ни одного руководства в области практической и теоретической селекции, которое бы придерживалось иных воззрений, но сущность дела не в этом. Высокое административное положение Т. Д. Лысенко, его нетерпимость, малая культурность приводят к своеобразному внедрению его, для подавляющего большинства знающих эту область, весьма сомнительных идей, близких к уже изжитым наукой (ламаркизм). Пользуясь своим положением, тЛысенко фактически начал расправу qo своими идейными противниками. Приведу основные факты в отношении растениеводства.
1. В сентябре месяце, во время месячного отъезда директора в экспедицию, из состава ученого совета института были выведены 14 докторов, крупнейших специалистов, и ряд кандидатов наук по принципу устранения инакомыслящих с президентом. Только путем вмешательства зампреда Совета Народных Комиссаров т. Вышинского было частично парализовано это грубейшее и единственное в научной жизни нашей страны вмешательство.
2. При утверждении списков кандидатов, выдвигаемых на выставку, поскольку они утверждаются президентом Сельхозакадемии, изъят наиболее квалифицированный персонал, работы которого являются крупными вкладами в советскую науку, как проф. Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитский, С. А. Эгиз, М. А. Розанов, д-р В. А. Рыбин. Народным комиссаром земледелия, как председателем Выставкома, было частично исправлено это проявление совершенно несправедливой пристрастности.
3. Директору ВИРа, помимо согласования с ним, направляются в качестве заместителей директора и даже ученого секретаря директора, угодные для президента лица, которые фактически дезорганизуют дисциплину института, ибо все их старания сводятся к тому, чтобы парализовать действия директора и максимально выслужиться пред президентом академии. Такого рода опека является, сколько мне известно, единственной за всю мою многолетнюю руководящую работу в науке.
4. Фактически приостановлено большое издательство института. Институт растениеводства является крупнейшим учреждением в области агрономической науки в нашей стране, но в последние два года мы не имеем возможности выпускать труды, по существу, принуждены прекратить обмен научными изданиями со всем миром. После долгих усилий институту было предоставлено право издания Вестника, однако директор, при этом достаточно опытный в деле редактирования, был фактически устранен от руководящий роли, к которой были привлечены угодные президенту лица, и около журнала создалась мышиная возня в смысле подбора, всеми способами, угодных для президента статей. Фактически издание не может выйти 10 месяцев. Наиболее серьезные работники не считают возможным для себя участвовать в такого рода издании. Редакционная коллегия, в которую введен одним из членов и директор, не собирается. Такого рода, по существу, физическое вмешательство президента является возмутительным, небывалым в научной практике.
5. Назначенный президентом без согласования с директором и вопреки его желанию заместитель мобилизован на военную службу[19]. Мной, как директором, по согласованию с партийными организациями Ленинграда, выдвинут ряд партийных работников. Все они, однако, отводятся президентом, опять-таки желающим навязать свою волю и видвинуть угодного, «своего» человека, не взирая на то, что, по существу, он не может сказать ничего опорочивающего по отношению к кандидатам, выдвинутым директором и ленинградскими организациями.
6. При приезде в Ленинград, в Институт растениеводства, президент нарочито перед собранием научных работников подчеркивает свои решительные разногласия с директором ВИРа и сугубую значимость некоторых работ, подтверждающих его идеи, несмотря на то, что для большинства они далеко не являются столь убедительными. Незаслуженная совершенно дискредитация директора является обычной со стороны президента академии.
7. Создается обстановка совершенно нетерпимая, до всякого рода материальных поблажек, путевок угодливым лицам, которых, конечно, находится известное число.
8. План и отчет Всесоюзного института растениеводства, который удовлетворяет подавляющее большинство членов академии, по существу, без всяких оснований, только по злобности, по сугубому пристрастию, отводится президентом.
9. В систему экзекуций, в такую форму выливается обычно заслушивание докладов Института растениеводства. Положение совершенно недопустимое.
Может быть, Институт растениеводства находится в привилегированном положении, поскольку он сосредоточивает круг особенно квалифицированных, сильных работников, но дело в том, что эти аномалии затрагивают работу и всей академии, они являются типовыми. Большинство членов академии избегает академии. Большинство академиков, несомненно, не разделяет мнений президента по основным вопросам. Заседания Президиума под председательством президента нередко превращаются в экзекуцию над академиками, снижая уровень Президиума и его авторитет. Грубое обращение, постоянные наставления по вопросам, в которых президент разбирается весьма слабо, настолько уже надоели, что один за другим руководящие работники начинают отходить, по существу, от академии. Президент боится поднимать вопрос о расширении академии, как он сам заявлял, ибо боится вызвать еще большую оппозицию.
Достаточно спросить академиков, находящихся в Москве, чтобы убедиться в том, что изложенное мной есть иллюстрация существующего положения.
Как директор Института растениеводства, я обращаюсь с ходатайством о создании нормальной обстановки для руководства института и об устранении того недопустимого 108 субъективизма и пристрастия, которое проявляется со стороны президента академии.
Конкретное ходатайство — о том, чтобы был утвержден в качестве заместителя директора один из представленных кандидатов, которых поддерживают и партийные организации Ленинграда. Наиболее подходящим кандидатом я считаю ИА. Минкевича, в растоящее время заместителя по научной части директора Всесоюзного института масличных культур в Краснодаре, еще год тому назад работавшего в Институте растениеводства в качестве ученого специалиста. По семейным обстоятельствам (болезнь сына — туберкулез) он не может жить в Краснодаре и должен уйти. В Ленинграде он имеет квартиру, поэтому никаких трудностей в связи с его переездом не имеется. Он является опытным исследователем, хорошим организатором, и его кандидатура полностью поддерживается партийными организациями Ленинграда.
Директор Всесоюзного института растениеводства академик Н. И. Вавилов
Это же письмо было направлено и А. А. Андрееву, в тот период секретарю ЦК ВКП(б). Ходатайство Н. И. Вавилова о назначении И. А. Минкевича было удовлетворено.
Однако рассчитывать на реальную поддержку И. А. Бенедиктова не приходилось. Бенедиктов целиком поддерживал все мероприятия Т. Д. Лысенко. Выступая незадолго перед этим на сессии ВАСХНИЛ как нарком земледелия, он сказал: «Направления, исходящие из менделизма и формальной генетики, мы официально осуждаем и никакой поддержки этому направлению мы оказывать не будем».
Предчувствуя развязку, Н. И. Вавилов летом 1940 года побывал на приеме у секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Андреева в надежде найти у него поддержку в ликвидации ненормального положения в сельскохозяйственной науке. Однако после визита он сказал своим друзьям: «Наше дело плохо, даже Андреев боится Лысенко». И это было не случайно — Т. Д. Лысенко стал фаворитом И. В. Сталина[20].
Последняя экспедиция и арест Н. И. Вавилова
Конец этой истории известен. В августе 1940 года академик Николай Иванович Вавилов был арестован. Он был «изъят» органами НКВД очень поспешно, прямо с поля в Западной Украине на глазах у его товарищей — участников последней из его многочисленных экспедиций.
Экспедиция во главе с Вавиловым в Западную Украину проводилась по заданию Наркомата земледелия. Нарком Бенедиктов поручил возглавить ее Вавилову, несмотря на категорические возражения Лысенко. Однако нарком, вопреки обыкновению, не согласился с мнением Лысенко. Профессор Ф. Х. Бахтеев, участник экспедиции, рассказал автору этих строк о последних днях свободы Вавилова.
Сначала Н. И. Вавилов со своими товарищами выехал в Киев. Из Киева на машине они проехали во Львов, из Львова — в Черновицы. Из Черновиц, собрав большую группу местных специалистов, на трех переполненных машинах поехали в предгорные районы для сбора и изучения растений. Одна машина не могла одолеть трудности дороги, и ей пришлось вернуться. На обратном пути встретился легковой автомобиль, в котором находились люди в штатском. «Куда поехали машины экспедиции Вавилова, — спросил один из встречных, — он нам срочно нужен». «Дорога дальше плохая, — ответили из экспедиционного автомобиля, — возвращайтесь с нами в Черновцы, Вавилов должен вернуться к 6–7 часам вечера, и вы его так быстрее найдете». — «Нет, мы должны его найти именно сейчас, пришла телеграмма из Москвы, его вызывают немедленно».
Вечером остальные участники экспедиции вернулись без Вавилова, он был увезен так быстро, что арестовавшие его люди не взяли даже его экспедиционного вещевого мешка. Поздно вечером трое в штатском приехали за этим мешком. Сотрудник экспедиции начал развязывать мешки, сваленные в угол комнаты, чтобы найти среди них вавиловский. Наконец ои его нашел. Сверху в мешке был большой сноп растений полбы — полудикой местной пшеницы, найденной Вавиловым[21].
В Институте растениеводства впоследствии определили, что это был новый, ранее не известный ботаникам вид полбы. В последний день своего служения родине — 6 августа 1940 года — Н. И. Вавилов сделал свое последнее ботанико-географическое открытие. И хотя открытие не было большим, его уже не вычеркнешь из истории науки. И очень немногие ученые, читавшие небольшую статью Ф. Х. Бахтеева «Новый вид полбы, найденный Н. И. Вавиловым», которую опубликовали в 1960 году в юбилейном сборнике, посвященном Н. И. Вавилову, могли догадаться, что дата находки— это тот день, о котором ученые всего мира будут всегда вспоминать с горечью и болью.
Аресты ближайших сотрудников Н. И. Вавилова
Вслед за арестом Н. И. Вавилова были арестованы и впоследствии погибли в заключении его ближайшие сотрудники и друзья: профессор Г. Д. Карпеченко[22], зав. лабораторией генетики ВИРа, крупнейший генетик с мировым именем, глава большой научной школы, разработавший метод преодоления бесплодия отдаленных гибридов; профессор Г. А. Левитский, заведующий цитологической лабораторией ВИРа, самый крупный и авторитетный советский цитолог, создавший много новых методов и руководств, используемых и в настоящее время; профессор Л. И. Говоров, заведующий отделом зерновых бобовых, создатель мировой коллекции зерновых бобовых и автор многих ценнейших сортов, а также ряд других ученых. Были арестованы и проф. Н. В. Ковалев, в прошлом заместитель директора ВИРа, крупный специалист по плодоводству, и доктор сельскохозяйственных наук К. А. Фляксбергер, крупный специалист по пшенице. Все они были впоследствии реабилитированы.
Арест и смерть Н. И. Вавилова, выдающегося ученого, имя и труды которого известны во всем мире, имели очень тяжелый международный резонанс. В последующие годы об академике Н. И. Вавилове за рубежом были написаны сотни статей, содержавших справедливые упреки в наш адрес. Большинство этих публикаций вырезалось цензурой при получении журналов из-за границы, и поэтому советская общественность плохо представляет тот многолетний и весьма нелестный для нас анализ, дававшийся зарубежными учеными. Ни для кого за рубежом не было секретом и то, что «исчезновение» Вавилова и других генетиков было связано с генетической дискуссией.
Следствие, суд и приговор по «делу» Н. И. Вавилова
В период пересмотра дела Н. И. Вавилова с целью его реабилитации в Прокуратуру СССР вызывались в качестве свидетелей ряд бывших сотрудников и коллег ученого для того, чтобы опровергнуть те нелепые обвинения, которые были выдвинуты против него в период следствия. Стали известны и имена людей, принимавших в 1940 году наиболее активное, хотя и чисто «техническое», участие в этом грязном деле.
Со стороны НКВД этим делом занимался уже упоминавшийся СН. Шунденко, в прошлом работник ВИРа, назначенный Т. Д. Лысенко на пост заместителя директора, несмотря на категорический протест Н. И. Вавилова.
Шунденко за короткий период работы в ВИРе создал настоящую антивавиловскую организацию, постоянно клеветал и писал доносы на работников института. Эта «деятельность» Шунденко была настолько явной, что во время работы уже упоминавшийся нами выездной сессии Областного бюро секции научных работников многие ораторы резко осудили подрывной провокационный стиль этого ставленника Лысенко и сам Н. И. Вавилов отметил его малограмотность и дезорганизующую роль.
На руководящую работу в органах НКВД Шунденко перешел (а фактически вернулся) незадолго перед арестом Н. И. Вавилова[23].
Стали известны и имена «экспертов», привлеченных в 1940–1941 годах для научного обоснования показаний против академика Н. И. Вавилова. Поскольку Н. И. Вавилов не признал в ходе следствия выдвигавшиеся против него обвинения[24], то для доказательства его «вредительской деятельности» и была привлечена комиссия «экспертов». Один из них, ныне покойный, академик ВАСХНИЛ проф И. В. Якушкин отличался исключительной угодливостью и подобострастием по отношению к Т. Д. Лысенко. В учебнике, написанном Якушкиным, имя Т. Д. Лысенко упоминается более 100 раз.
После 1954 года, когда началась массовая реабилитация жертв произвола, проф. Якушкина часто вызывали в органы следствия для удостоверения его подписей под доносами и актами о вредительстве невинно осужденных людей. Справедливости ради следует отметить, что, не выдержав такого испытания, Якушкин надолго слег и в конце концов скончался[25].
Другой «эксперт» — А. П. Водков отличался таким же угодничеством. В своем выступлении на августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году он, в частности, заявил: «Новую агрономическую теорию создали наши советские ученые — академики Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямс. Их труды — это высшее достижение агрономической мысли, это величайший вклад в мировую науку. Недооценивать этого, товарищи, нельзя. Бедняками в науке нам нечего ходить; мы работаем в советских условиях, под руководством товарища Сталина, с такими новаторами в науке, как Мичурин, Вильямс, Лысенко».
Приговор Н. И. Вавилову был вынесен Военной Коллегией Верховного Суда (в составе 3 человек) 9 июля 1941 года, после заседания, которое продолжалось несколько минут. «Суд» признал Вавилова виновным по ряду пунктов 58-й статьи (принадлежность к заговору «правых», шпионаж в пользу Англии, руководство так называемой «Трудовой крестьянской партией», вредительство в сельском хозяйстве, связь с белоэмигрантами…) От всех этих обвинений Н. И. Вавилов отказался. Приговор — высшая мера наказания — смертная казнь. Первая апелляция была отклонена, вторая также. Приговор в исполнение, однако, не был приведен немедленно, вопреки обычаям тех времен. Очевидно, для его осуществления также требовалась высшая санкция[26].
Только через несколько месяцев, уже во время пребывания Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме, смертная казнь была заменена ему 10-летним заключением.
Однако немногим более года выдержал Н. И. Вавилов условия Саратовской тюрьмы. Он умер 26 января 1943 г. 2 сентября 1955 г. Верховным судом СССР Н. И. Вавилов был реабилитирован «за отсутствием состава преступления», и Президиум Академии наук в решении от 9 сентября 1955 г. восстановил его в списках «умерших» членов АН СССР.
Н. И. Вавилов в Саратовской тюрьме. Избрание Н. И. Вавилова почетным членом Королевского научного общества Великобритании. Смерть Н. И. Вавилова
В октябре 1941, когда немцы приблизились к Москве, заключенных стали отправлять в глубь страны. Н. И. Вавилова вместе с другими арестантами перевели в тюрьму г. Саратова[27].
О последнем, саратовском периоде жизни Н. И. Вавилова, проведенном им в заключении, известно пока немного. Мне пришлось услышать пересказ очевидца, ныне уже покойного, находившегося некоторый период времени в общей камере с Н. И. Вавиловым. По рассказу этого человека, Н. И. Вавилов был переведен в общую камеру уже в очень тяжелом состоянии с признаками дистрофии. Войдя, он представился: «Перед вами, говоря о прошлом, — академик Вавилов, а сейчас, по мнению следователей, дерьмо». Заключенные относились к Вавилову с глубочайшим уважением и, когда он уже не мог ходить, выносили его на прогулку на руках в надежде, что свежий воздух облегчит его состояние.
Жена Н. И. Вавилова эвакуировалась с сыном из Ленинграда и в 1942 году жила в Саратове всего в двух-трех километрах от тюрьмы, в которой умирал ее муж. Но органы НКВД скрыли от нее истинное место заключения Н. И. Вавилова, сообщив, что он находится в Москве[28].
В конце 1942 года академик Н. И. Вавилов, таинственно исчезнувший для ученых всего мира, был избран почетным иностранным членом Королевского научного общества Англии. Когда известие об этом событии достигло центральных органов НКВД, дело Н. И. Вавилова срочно затребовали для изучения. Однако было уже поздно. Жизнь медленно уходила из истощенного дистрофией организма. Н. И. Вавилов умер (согласно медицинскому заключению, от воспаления легких), и это была самая тяжелая утрата советской науки в период культа личности.
О пребывании Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме и о его бедственном состоянии узнал местный ученый профессор энтомологии Александр Андреевич Мегалов, знавший ученого с 1920 г., когда тот работал в Саратове. Профессор Мегалов решил помочь Н. И. Вавилову. Сначала передачи доходили по назначению, и коротенькая записка: «Спасибо Н. Вавилов» — до сих пор хранится как реликвия. Однако после третьего рейда Мегалову сообщили о том, что Н. И. Вавилова уже нет в Саратовской тюрьме.
Н. И. Вавилов, облик ученого и человека
Несмотря на то, что со дня смерти академика Вавилова — этого великого ученого-энциклопедиста, селекционера, генетика, растениевода, агронома, ботаника, географа-путешественника и государственного деятеля, создателя всемирно известного Института растениеводства, основателя и первого президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И Венина — прошло немало лет, его слава и популярность продолжают расти. В СССР и в США вышло многотомное издание его трудов. Только в последние годы в СССР и за рубежом опубликовано много воспоминаний о его жизни, деятельности, научных открытиях и беспримерных путешествиях. О характере этих воспоминаний можно судить по приводимым ниже отрывкам из очерка, опубликованного в 1960 г. известным ботаником, членом-корреспондентом АН СССР IIА. Барановым.
«Если бы меня спросили, — пишет ПА. Баранов, — что было самым характерным в Николае Ивановиче Вавилове, что больше всего запомнилось в его образе, я не задумываясь ответил бы: обаяние. Оно покоряло с первого рукопожатия, с первого слова знакомства. Оно источалось из его умных, ласковых, всегда блестевших глаз, из его своеобразного, слегка шепелявящего голоса, из простоты и душевности его обращения…
Обаяние Николая Ивановича не было мимолетным, временным, связанным с минутами его хорошего настроения, с творческим подъемом, с удачным решением той или иной задачи… Нет, оно было постоянным, редкостным даром, привлекавшим и радовавшим души людей, встречавшихся на его жизненном пути.
И все же не в глазах, не в голосе, не в простоте обращения был источник обаяния Николая Ивановича. Все это внешнее лишь удивительно адекватно отражало внутреннюю, душевную красоту и мощь этого человека. Обаяние Николая Ивановича— это, прежде всего, обаяние истинного ученого, неустанного труженика, упорно и настойчиво добывающего новые научные факты, и смелого мыслителя — теоретика, своими обобщениями двигающего вперед науку.
Обаяние Николая Ивановича — это обаяние патриота, мужественного общественного деятеля широчайшего размаха, видевшего перспективы грандиозного социалистического переустройства своей родной земли и отдавшего всю свою неуемную энергию и знания этому великому делу…
Всемирной известностью пользуются «закон гомологических рядов» Вавилова и его учение о центрах происхождения культурных растений. Впервые я услышал имя Н. И. Вавшюва в 1920 г. от возвратившихся в Москву участников Всероссийского съезда селекционеров в Саратове. Все они в один голос утверждали, что самым выдающимся событием не только съезда, но и вообще русской биологии этого времени был доклад Н. И. Вавилова «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». От многих я слышал, что по своему значению этот закон подобен периодической системе Менделеева…
Учение Николая Ивановича о центрах происхождения культурных растений и последующие его теоретические обобщения по истории географии культурных растений явились настолько большим событием в мировой науке, что все дальнейшие исследования в данных областях знания стали развиваться в свете идей Н. И. Вавилова» (Вопросы эволюции биогеографии, генетики и селекции. М., 1960. С. 5–11).
Как резко отличается эта справедливая и общепризнанная сейчас оценка образа и теоретических открытий Н. И. Вавилова от той оголтелой, неумной, демагогической, тенденциозной и клеветнической критики Вавилова, примеры которой мы привели ранее из «научной» продукции, выходившей из-под пера Презента, Митина, Яковлева, Шлыкова, Коля.
Особенно следует подчеркнуть патриотизм Николая Ивановича Вавилова, его преданность делу социализма, которые чувствуются во всей деятельности Н. И. Вавилова и особенно ярко сквозят в личной переписке, в частных письмах, где человек обычно выражает свои самые глубокие чувства.
Одно из них, приводимое ниже, было написано из Южной Америки. Оно опубликовано в книге «Николай Иванович Вавилов» (М., 1962), написанной его ученицей А. И. Ревенковой. Письмо адресовано всем сотрудникам ВИРа:
«7. Х1-32
Да, сегодня день — 15 лет революции. Издали наше дело кажется еще более грандиозным. Привет всем. Будем в растениеводстве продолжать начатую революцию.
Дорогие друзья!
Пишу оптом, ибо на этот раз нет времени для писем, хотя писать можно без конца. До черта тут замечательного и интересного!
Пример — картофель. Все, что мы знали о нем, надо удесятерить.
Все местные классификации основаны на 4 признаках — вкусе, форме клубня, до некоторой степени еще цвете и скороспелости.
Изучая поле цветущего картофеля в Перу, убедился, что все так называемые местные сорта еще могут быть разбиты на сотни форм, да каких… Цветки различаются по размеру вдвое, чаще — листики в 10 раз, есть с раздельно-спайными лепестками, сколько тут зимер, гамма цветов на любом поле от синего темного через весь ряд до белого, да с орнаментом, а листва… А за сим физиология.
Словом, сортов и разновидностей ботанических тут миллионы. Невежество наше и картофель Андов поражающи.
Мы тронули немного картофель. Меньше нас, хотя и после нас, американцы, лучше немцы. Эти выкачивают, имеют агентов. Но я не сомневаюсь, что если диалектику картофельную тронуть всерьез в Перу и Боливии, то мы переделаем картофель, как хотим.
До черта видов дикого. Культурный в таком виде, что хотя и видел «пекло творения», но такого еще це видал. И все здесь связи с дикой субстанцией.
Не тронута физиология, химия, технология. Что они дадут картофелю! Примитивы тут агрономические первоклассные.
Ручной плуг, например, сегодня фотографировал.
Что представляют собой они, ульюки, ламы, альпаки. Эго все в таком ошарашивающем разнообразии и так локализовано, что только недоразумением можно назвать недоучет целых 2 века селекционером и генетиком того, что тут есть.
Начинаю понемногу понимать философию бытия. Но тут надо сидеть месяцы и, может быть, годы.
Амплитуда кртофельная экологическая по морю от 0 до 4200 м, от пустынь, орошаемых морским туманом, до влажных тропиков.
Оторвался на три месяца от всего мира.
Пока идет ничего.
Был на Юкатане, постиг теперь немного всю Центральную Америку.
С аэроплана перешел на землю. Она, конечно, в тысячу раз интереснее.
Собираю все.
Худы дела финансовые. Кроме суточных, сведенных к минимуму, ничего не имею, и покупаю, и посылаю семена за весьма убогий личный бюджет. И боюсь, что на полдороге завоплю гласом великим. Спасайте.
Чинят, сукины дети, препятствия, слежка на каждом шагу. Тут «русских» боятся, как дьявола.
С кукурузой дело явное — Центральная Америка.
Думаю, что и с хлопком для нас максимальные интересы в Центральной Америке. Забрал перувианцев.
Отправил 8 посылок по 5 кило. Не могу не посылать. Но с ужасом помышляю о весе картошки (а надо каждого «сорта» по 30 клубней минимально) и о стоимости каждой посылки в 7–8 руб. золотом, не считая труда.
Беру все, что можно. Пригодится.
Советской стране все нужно. Она должна знать все, чтобы мир и себя на дорогу вывести. Выведем.
Завтра буду на границе Боливии. Там «революция». Это худо прежде всего по финансам. Ибо здесь принцип Гейне: «Если ты имеешь много, то тебе еще дадут, если мало (а в этом случае так оно и есть), то и это очень малое возьмут…»
В Кордильерах ищу субстанцию культур и сортов, а через месяц в Аргентине и Бразилии будут изучать будущее мирового земледелия.
Тороплюсь.
В «Пуне» у снегов промерз и простудился, но пока сошло. И времени не потерял.
В конце ноября снова на аэроплан и в Чили.
Издали еще яснее, что dear friends, дело делаем. Мир баламутим. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое, и всесоюзное, и всемирное.
Не всем это понятно, но работой и результатами себя оправдаем и отечеству, и миру смотреть в глаза будет не совестно. Пусть сделают лучше, если сумеют.
Душой с вами. И как ни интересно тут, но надо домой.
Но надо забрать и вобрать максимум. Боюсь, что при аэропланном бытии смогу поднять и забрать только контуры.
Проштудировал работу Сергея Михайловича.
Надо включить агрономическую часть по странам. Она нам очень нужна. Например, в «Пуне» 4/5 площади — статистически картошка. И это было при инках еще в большем масштабе. Ибо очень полез ячмень в горы.
Посылаю всю агрономическую литературу. Она идет на мое имя, но буду рад, если кому-нибудь пригодится.
Много любопытного по новым культурам. А роль картофеля тут исключительная. Горная Боливия и Перу страны исключительно картофельные.
Привет. Ваш Н. Вавилов
Всем поклон».
Сотрудников Н. И. Вавилова всегда поражал его необыкневенный энтузиазм, его колоссальная энергия. Он спал не более 4–5 часов в сутки — все остальное время отдавал работе. Около трехсот научных работ было опубликовано Н. И. Вавиловым только в советское время, большинство из них сохраняет свое значение и в настоящее время. Незадолго перед арестом Николай Иванович начал вечерами диктовать стенографистке популярную книгу о путешествиях за растениями, о земледелии мира. Он предлагал издать ее в трех томах. Однако работа не была закончена. Сын Николая Ивановича — Юрий Николаевич в 1961 году нашел у стенографистки А. С. Мишиной сохраненную запись, которая считалась пропавшей, и советский читатель смог познакомиться с ней, изданной Географгиздатом в 1962 году под названием «Пять континентов».
Работоспособность Н. И. Вавилова была просто феноменальной. Чувствуя ограниченность рукописной техники, он в последние годы много диктовал стенографистке, чтобы быстрее реализовать свои обширные творческие замыслы. В его личных бумагах сохранился набросок плана работы на 1940–1941 годы. Этот план включает работу над 12 книгами и 6 статьями.
В 1938 году Н. И. Вавилов приступил к работе над книгой «Этюды по истории генетики». Книга осталась незаконченной, но сохранившиеся главы показывают, что ученый предполагал дать в ней широкое сравнение классической генетики с псевдогенетически ми спекуляциями Т. Д. Лысенко.
«Вот уже два десятка лет прошло с тех пор, как не стало с нами Николая Ивановича Вавилова, — писал доктор с/х наук В. С. Федотов в сборнике воспоминаний о Н. И. Вавилове, — но ничто не может угасить величия подвигов, которые он совершил за свою преждевременно оборвавшуюся жизнь. Критерием значимости этих подвигов являются 350 селекционных сортов зерновых, бобовых, технических, кормовых, овощных, плодовых культур, которые выведены на основе коллекций ВИРа, собранных Николаем Ивановичем Вавиловым и его сотрудниками».
Мы не знаем, где могила академика Н. И. Вавилова, и ее розыски пока не дали результатов[29]. Но память о нем будет жить вечно. Академик ДН. Прянишников сказал однажды о Н. И. Вавилове: «Мы не говорим, что он гений, только потому, что он наш современник». Сейчас Н. И. Вавилов не наш современник, его деятельность и его судьба — это уже история, и мы смело можем поставить его в один ряд с великими представителями мировой науки — Дарвином, Пастером, Менделем и Мечниковым, чьи открытия вошли в золотой фонд естествознания.
Среди великих ученых нашего времени Николай Иванович отличался многими чертами, свойственными эпохе и условиям, в которых развивался его огромный талант. Он был не просто охотником за научной истиной, первооткрывателем научных фактов, законов и идей, он был крупным государственным деятелем, стремившимся к реорганизации и подъему сельского хозяйства страны, он был ученым-борцом, ученым-патриотом, рыцарем без страха и упрека, человеком, который объединял вокруг себя передовые силы советской биологии, гражданином, которому для утверждения научных идей необходимо было иметь не только талант ученого, но и мужество, волю, железную выдержку, принципиальность и необыкновенную работоспособность. Николай Иванович Вавилов не только ученый — он герой, отдавший жизнь за свои научные убеждения.