Что поделаешь, так уж видно на роду было написано обоим Кольцовым в чем-то быть первыми, не умеющими отступать и уступать своих позиций, а в чем-то не по времени робкими и даже по-детски беспомощными. Впрочем, и этому можно было найти объяснение: братья ни в чем не искали для себя выгоды, ни в делах, ни в жизни не ловчили, как щитами, от житейских перипетий своими сильными характерами не закрывались.
Когда через час Ирина вернулась, квартиру уже нельзя было узнать. Теперь ту стену, к которой ближе подходила дверь лоджии, от пола до потолка закрывали стеллажи из темного полированного дерева. В нише напротив окна расположилась обтянутая красным материалом широкая, с тремя квадратными подушками тахта. Возле нее на ножках, такого же темного цвета, как и стеллажи, стоял телевизор и орал по меньшей мере наполовину мощности своих динамиков. Транслировался очередной хоккейный матч из Лужников. Занда вертелась возле Ирины в коридоре, а Владимир со сноровкой забойщика дырявил пробойником стену на кухне.
Как Владимир успел сделать все это – для Ирины осталось тайной. Но что ее поразило больше всего, так это чистота, немыслимая обычно в квартирах при такой работе.
– Когда же вы успели вынести весь мусор? – с удивлением спросила она.
– А я и не думал его выносить, – продолжая долбить кирпич, признался Владимир. – Я его в шкаф засунул. Все равно пока там пусто.
– Вот оно что? Тогда давайте я его вынесу…
– Нет уж, Ирочка. Не о том забота, – категорически запротестовал Владимир. – Берите-ка в руки сковородку и вставайте к плите. А я тем временем навешу этот шкаф да соберу стол. И мы с вами по-человечески поужинаем. Надеюсь, вы догадались купить чего-нибудь этакого, категорически запрещенного в наших гарнизонах?
– Нет, не догадалась…
– Зря. Но, на счастье, я нашел это кое-что у бывшего танкиста. Для аппетита нам хватит.
Ирина приняла и это предложение. В конце концов, ужинать было надо. Но прежде чем начать готовить, она решила накормить Занду и спросила Владимира:
– А что ест эта красавица?
– Да, в общем-то все. И в то же время ничего. Черный хлеб она любит.
– Правда?
– Я тоже долго удивлялся. Мясо есть не станет, а кусок черняшки утащит с собой. Потом врач объяснил: кислотности у нее не хватает.
– И у них такое бывает? – еще больше удивилась Ирина.
– Абсолютно все как у нас. Памятник-то в Колтушах собаке стоит, а не шимпанзе и не корове.
– А шоколад она будет есть?
– Дайте немного. Только учтите, она к тому же еще порядочная дрянь. С рук, может, и возьмет кусочек. А на пол положите, даже нюхать не будет.
– С рук, конечно, с рук. Пусть ест на здоровье! – обрадовалась Ирина и, достав из сумки плитку шоколада, отломила от нее дольку и протянула Занде. Лайка с удовольствием съела лакомство. Потом еще, еще.
Когда Владимир повесил на стенку облицованный белым пластиком шкаф и расставил у стенки возле холодильника стулья, Ирина закончила выгружать та стол то, что принесла к ужину. Владимир глянул на закуску и заморгал, будто не веря собственным глазам. И было чему дивиться. На столе, в целлофановом пакете, пересыпанные мелкими ломтиками жареного картофеля, красовались котлеты по-киевски, стояли два стакана еще теплых, расточавших аппетитнейший аромат грибов в сметане, лежала завернутая в пергамент икра и лососина с лимоном, пара припудренных мукою свежих калачей и бутылка боржома.
– Это откуда же все? – едва выговорил он.
– Из ресторана.
– Да?
– Конечно же не в магазин отправилась я ради такого случая. Ведь отмечаем что-то вроде новоселья!
– Какой же вы тут нашли ресторан?
– Не тут, а на Ленинском, – поправилась Ирина.
– Как же вы тогда так быстро обернулись?
– Взяла левака.
– Так сразу и нашли? – снова усомнился Владимир.
– Разве это проблема? Стоит только проголосовать – и желающих познакомиться хоть пруд пруди.
– И вы смело подсаживаетесь?
– К двоим – никогда. А к одному – к кому угодно. Во-первых, водитель занят рулем. А во-вторых, не зря же я целый год занималась самбо. Еще неизвестно, кому кого надо бояться, – засмеялась Ирина.
– И все-таки, Ирочка, мало ли что…
– Ерунда. Я по натуре не трусиха. Другое дело, когда в качестве расплаты просят телефон. Тогда я пасую и даю номер зоопарка. И говорю: попросите Эльвиру. Есть там такая очаровательная бегемотиха.
– И-го-го! Вы, Ирочка, самая необыкновенная девушка на свете! – выразил свой бурный восторг Владимир. – А завтра вы мне сможете помочь? Люстру еще надо повесить:
– Завтра у меня курсовая, – уже серьезно сказала Ирина. – Ну, где ваше запрещенное снадобье?
– В холодильнике.
– Я не нашла.
– Как? Я лично препроводил его в морозилку.
Ирина открыла «Юрюзань», заглянула в морозилку и извлекла оттуда слегка запотевшую бутылку «Петровской» водки.
– Зачем же я, однако, приходила? – присаживаясь к столу, спросила она. – Вы работали, а я? Получается: «Мы пахали!»
– Окститесь, Ирочка! – оторопел Владимир. – Да вы такое сделали!.. Да если меня каждый вечер будут кормить такими ужинами, я завтра же спишусь из испытателей в подсобные рабочие в ближайший мебельный магазин! А вы говорите: «Пахали»! Ударная, Ирочка, работа в тылу всегда была залогом победы на фронте. Разве ваш шеф так не говорит?
– Нет, – засмеялась Ирина.
– Зря он не прививает вам любовь к этому, я бы сказал, исключительно важному делу.
Владимир разлил водку по стопкам.
– За что же? – спросила Ирина.
– Только за вас!
– Давайте лучше за хозяина дома!
– Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него пить?
– Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я уверена в этом. Он ведь иначе не может… – поправилась Ирина.
– Это на него похоже, – не стал возражать Владимир. – Вы думаете, ему там трудно?
– Очень.
– Сложная работа?
– Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже очень горячая пора.
– Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого послать?
– В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может ему лучшую службу сослужить – он тоже определяет точно. Так что за Сергея?
– Черт с ним. За него!
Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина спросила:
– Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой?
– А чего бояться?
– Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик.
– Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты испытывали.
– И что?
– Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил.
– Да ну вас, – улыбнулась Ирина. – Я серьезно.
Владимир поднял стопку.
– Давайте за вас выпьем, тогда скажу. – Ирина чокнулась и выпила. И затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: – Страшно, Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например, попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может, брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает, проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему-то в расчет не принимается.
– А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки, заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от сознания того, что они есть, не бывает страшно?
– Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном корабле?
Ирина отрицательно покачала головой.
– Если сейчас начать перечислять – до полночи хватит, – пошутил Владимир. – Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю.
– Знаю. То, что сконструировал Сергей.
– Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после окончания института. Куда вас собираются отправить?
– Никуда. Я – вечерница. У меня распределение свободное. Наверное, останусь здесь.
– А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле?
– Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду работать в школе.
– Да… А почему не в институте каком-нибудь?
– Это не то.
– Почему? Труднее?
– Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию дисциплины. А мне хочется быть еще и воспитателем.
– Неужели тянет?
– Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к выпуску.
– Ирочка, да вы же Гаганова.
Ирина засмеялась.
– Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в другом вижу. Воспитывать – это значит помимо всего прочего окружить человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: «самый шумный класс». Правильнее было бы – самый трудный, детей без нормального детства. Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня, если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал, водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот таким детям, которым дома недодали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и полезна. Путь к ним я найду.