– А потому, что, если у тебя появится хоть немного свободного времени, ты будешь изучать второй язык! Или, дьявол тебя знает, еще что-нибудь!
– Язык не исключается, – согласился Сергей.
– Ну вот!
– Но я буду делать то, что угодно моей душе, – уточнил Сергей. – Да я два года собирался серьезно заняться эпохой Возрождения, чтобы составить для себя какое-то законченное о ней представление, но даже по Музею изобразительного искусства не мог побродить вдоволь. Был вместо этого раза два по часу, и точка! А ведь надо же обогащаться, Володя. Непременно обогащать себя, иначе превратишься в гаечный ключ! Знаешь, кто в этом отношении у нас ведет себя всех разумней? Юля!
– Ну, с ней я тебя равнять не собираюсь, – заметил Владимир.
– А почему? Специалист она очень хороший, серьезный. А что касается общей эрудиции, общего кругозора – она спокойно даст сто очков вперед любому из нас.
– Да ты не забывай, у нее жизнь совершенно другая! Она себе может позволить все! И всегда наверняка позволяла.
– Вот и мне представилась возможность немного мою жизнь изменить. Я сначала не понял этого, даже обиделся. А потом разобрался и сказал: пусть так и будет! – закончил разговор Сергей.
Но Владимир не удовлетворился таким объяснением. А может, просто не захотел его принимать и поэтому заговорил вдруг снова.
– А по-моему, ничего ты не понял.
– Это почему же? – удивился Сергей.
– Как же ты можешь так легко отказаться от своего «Фотона»? Он же до конца твой? Сколько он тебе стоил сил?
– Я не отказывался.
– Прекратить работу – все равно что отказаться.
– Не я прекратил.
– Да. Но ты этому обрадовался.
– А что бы ты сделал на моем месте? – запальчиво спросил Сергей.
– Не знаю. Я как-то тебе уже говорил, не очень-то я хорошо разбираюсь в твоих делах. Но, во всяком случае, на полпути останавливаться не стал бы, – сказал Владимир и поднялся с песка.
Глава 22
Юля не очень удивилась, не увидев в понедельник утром Сергея в КБ. Он вполне мог вернуться в группу. Но ей не терпелось узнать, чем закончился его разговор с отцом, как тот отнесся к предложению Сергея о новом объективе, и она позвонила в Есино.
К аппарату подошел Остап. Он выслушал Юлю и вздохнул:
– Ты, мать, как с луны свалилась.
– Почему? – удивилась Юля.
– Так он же у нас больше не работает.
– А где же он работает? – совсем опешила Юля.
– Тебе лучше знать. Ты там к начальству ближе:
– Ничего не понимаю, – растерялась Юля. – Или это у тебя юмор сегодня такой?
– Нет, мать. На сей раз не до шуток, – сказал Остап и повесил трубку.
Юля поняла: произошло совершенно непредвиденное. Она предупреждала Кольцова, что отец может встретить его предложение в штыки, ибо оно, вопреки всякому здравому смыслу, может ему не понравиться только за то, что никогда и ни с кем не было согласовано. Этого можно было ожидать вполне. Но такого бесцеремонного обращения с Сергеем она даже представить себе не могла. От возмущения у нее даже румянец выступил на щеках, что бывало очень и очень редко. Два дня, субботу и воскресенье, она провела с отцом и Игорем. Но никто из них и полусловом не обмолвился о случившемся, хотя о делах КБ они затевали разговор постоянно. Выходит, они умышленно замалчивали эту тему? Ситуация выглядела более чем странно.
Юля сунула в сейф чертежи, заперла его и зашла в приемную, к Ирине. Зашла и безо всяких обиняков передала ей свой разговор с Остапом.
Ирина в ответ тоже задала ей вопрос:
– Ты действительно ничего не знаешь?
– Клянусь, ничего! – заверила Юля. – У меня такое впечатление, что вокруг меня настоящий заговор.
Тогда Ирина рассказала ей все, что знала сама. Юля слушала ее, не проронив ни слова.
– Я тоже решила уйти из КБ, – объявила в самый последний момент Ирина.
– Вот те на! А ты-то чего ради? – не уставала удивляться Юля.
– Я люблю его. И без него мне тут нечего делать, – сказала Ирина.
Юле показалось, что ее окатили ушатом холодной воды. И еще ей показалось, что сегодня все сговорились свести ее с ума и несли какую-то чушь, ибо иначе, как чушью, нельзя было назвать все, о чем говорили.
– Я хочу и буду там, где будет он, – сказала Ирина.
Но этого Юля уже не слышала. «Я люблю его, – машинально повторила она слова Ирины. – Она любит его. О, господи».
– К сожалению, я не знаю, куда его откомандируют, – сказала Ирина.
– Узнаем, – коротко ответила Юля и направилась к Боровикову.
Она не думала о том, как истолкует ее любопытство кадровик. Ей стало вдруг это совершенно безразлично. Но она подумала, что на ее прямой вопрос он может и не ответить. И, войдя к нему в комнату, зажатую между АХО и экспедицией, повела разговор несколько окольно.
– Вы, без сомнения, Николай Гаврилович, в курсе дела, кого пошлют в Есино вместо Кольцова? – почти утвердительно спросила она, протягивая Боровикову руку.
К ее удивлению, всегда предельно любезный, Боровиков на этот раз в ответ только беспомощно заморгал. Он был бы рад сказать ей все, что знает по этому вопросу. Но, к сожалению, на данном этапе ему ничего не было известно. Начальство еще не приняло по этому поводу никаких решений.
– Не хотите ли вы сами там поработать? – участливо спросил Боровиков.
– Вот именно, – уклончиво ответила Юля.
– С удовольствием предложу вашу кандидатуру, – пообещал Боровиков.
– А Кольцов уже получил предписание? – спросила Юля.
– Пока только отпускной билет. И путевку я ему достал по указанию Александра Петровича. Правда, не на Кавказ, а в Крым, – сообщил Боровиков.
– Где же он будет учиться? – продолжала спрашивать Юля.
– Тоже не в курсе.
– Да это и не так важно, – решила Юля и вышла от Боровикова.
Она не сомневалась в том, что кадровик ничего не знал о перестановках в Есино. Но в таком случае это было еще удивительней. Значит, Кулешов не доверил свои намерения относительно есинской группы даже ему. Но для чего понадобилось отцу облачать все это в такую тайну?! Уже на лестнице, поднимаясь к себе, Юля пожалела о том, что не спросила Боровикова, согласовывал ли отец вопрос об учебе Кольцова с Ачкасовым.
Однако, вспомнив об Ачкасове, Юля тут же поймала себя на мысли о том, что ее волнует не только судьба Сергея, но не меньше и его последнее изобретение. И хотя по поводу этой работы ей сегодня никто не говорил ничего, а все говорили лишь о самом Сергее, было очень похоже, что предложение Сергея о новом объективе также не нашло поддержки у отца. Но тогда перед ней невольно возник другой вопрос: а знает ли Ачкасов вообще о последнем проекте Кольцова? Эта мысль показалась Юле настолько важной, что она в первую минуту решила немедленно позвонить генералу. Но потом одумалась. Но не потому, что испугалась, захочет ли он с ней разговаривать. В этом она не сомневалась. Как, впрочем, не сомневалась нисколько и в том, что если она того пожелает, он немедленно ее примет. Владимир Георгиевич всегда относился к ней очень доброжелательно. Но разговор между ними мог получиться совсем не таким, каким бы он должен быть. Пожалуй, эмоций в нем могло быть больше, чем деловой информации. Она, естественно, будет защищать проект, доказывать Ачкасову, что он очень интересен, а в доказательство не сможет привести никаких расчетов, никаких выкладок. В ее распоряжении на сей раз не будет даже кольцовской тетради с его записями.
Юля поднялась на свой этаж, но не пошла к себе, а остановилась на лестничной клетке и, попросив у кого-то из сотрудников сигарету, закурила. У нее словно открылись уши. Оказалось, все говорят только о Кольцове. И в то же время говорят не столько о нем, сколько о том, кто теперь займет место Бочкарева. Конкретных кандидатур не называли. Но говорили так, как будто все уже было ясно. Юля поняла, ее совсем не стесняются. И может быть, даже потому, что в ней тоже видят одну из претенденток. И уж, во всяком случае, не исключают ее участия в устранении Кольцова. От этой мысли ей стало не по себе. Она бросила сигарету в урну и пошла к своему столу. Коридор, окрашенный в спокойный, голубоватый цвет, показался ей ядовито-синим. И еще ей показалось, будто она вся вымазалась этой ядовитой синью и поэтому на нее все смотрят улыбчивым, но недобрым взглядом. Ей вспомнилась весна, Руза, Дом творчества ВТО, разговор с мужем. Но мысль неожиданно остановилась на Бочкареве. «Вот кто может быть деловым собеседником Ачкасову!» Эта догадка окрылила ее. Бочкарев до последнего дня работал вместе с Сергеем, он знал абсолютно все. Его слова будут, бесспорно, намного авторитетней. Телефон Бочкарева у нее был. Он уже звонил ей со своего нового места. Она набрала номер. На ее счастье, Бочкарев оказался на кафедре. Он несколько удивился ее звонку, но больше обрадовался. А она сразу взяла быка за рога, сказала, что ей очень надо с ним встретиться, и выразила готовность немедленно приехать к нему. Бочкарев ответил, что примет ее с удовольствием, но сможет это сделать только после окончания занятий, а именно в четырнадцать часов. Юля поблагодарила его и попросила заказать на нее пропуск.
Человек десять услужливо согласились проводить ее и показать, где находится кабинет начальника кафедры. И почти все при этом пожелали узнать: не собирается ли она на этой кафедре работать? Юля от сопровождения отказалась, а на вопрос о работе отвечала, что все даже очень может быть.
Бочкарев встретил ее с радостью, будто не видел сто лет. Выслушав Юлю, он долго ходил вдоль своего узкого, как пенал, кабинета. Потом сказал:
– Всего я мог ожидать. Но такого? Это уже за гранью добра и зла. Это уже прямой ущерб делу. А с другой стороны, сразу стало ясно, почему ваш батюшка на сей раз так легко и быстро отпустил меня. Нет сомнения, дело снова идет к тому, чтобы назначить Игоря старшим группы. Препятствий, надо сказать, для этого больше нет.
– Вот почему я и хотела попросить вас встретиться с Ачкасовым, – сказала Юля.