Некоторые современные люди считают многообразие способом исправить исторические ошибки, совершенные в отношении меньшинств. Другие видят в нем способ показать, что наши университеты, корпорации, правительства и другие учреждения получают выгоду от различных точек зрения. Однако все эти представления упускают из виду еще более важный момент: генетическое разнообразие было и остается единственной стратегией выживания нашего вида.
Случайная мутация, один из двух столпов дарвиновской эволюции, – это еще одно название предшественника многообразия. Многообразие позволило нашим одноклеточным предкам превратиться в тех, кто мы есть. Многообразие гарантировало вымирание видов без полезной адаптации и процветание наиболее приспособленных к меняющемуся миру вокруг. Порой эволюция кажется неумолимым движением от лучшего к худшему, от ходящей на четырех конечностях мартышки, опирающейся на костяшки пальцев, к прямоходящему человеку. Но это не так. Эволюция беспристрастна и безразлична к победителям и проигравшим. Внешние условия постоянно меняются, поэтому эволюционирующие существа, как правило, не понимают, что они эволюционируют, и не имеют возможности узнать, за какие признаки они будут отобраны – или не отобраны – в контексте будущих, неизвестных им условий.
Будь у них выбор, обезьяны на деревьях предпочли бы научиться лучше лазить. Должно быть, наши предки, жившие на деревьях, смотрели на первого смельчака, решившего спуститься вниз, как на сумасшедшего. Но приспособленность к жизни в саванне давала преимущества, которые гарантировали сохранение связанных с ними генетических мутаций. Большинство наших предков не были первыми выходцами из Африки; они были первыми людьми, которые покинули Африку и выжили. Это стало возможным благодаря тому, что у них развился набор признаков, повышавший для людей шансы выжить в новых условиях. Если бы мы спросили наших предков, решивших уйти из Африки, какие признаки им понадобятся, они бы не смогли ответить – ведь им неоткуда было знать. Генетическое разнообразие сохраняет набор признаков, часть из которых позволяет небольшой группе людей выжить.
Именно так мы и получили разнообразие. Но нам по определению крайне трудно преодолеть наши нынешние предубеждения. Предоставленные сами себе, мы, люди, легко поддаемся влиянию извне. Недавнее австралийское исследование пыталось выяснить критерии, по которым 154 женщины Квинсленда отбирали доноров в банке спермы. В результате оказалось, что женщины чаще выбирали интровертов с хорошим образованием и аналитическим складом ума, чем менее образованных, менее методичных и экстравертов[308]. Кроме того, можно предположить, что будь у них выбор, большинство родителей предпочтут более умного, более высокого, более симпатичного и более сострадательного ребенка, поскольку в современном мире эти качества ценятся высоко[309]. Однако каждый из этих признаков отражает наши специфические культурные предубеждения.
Чем ближе мы подходим к стратегическим и культурно значимым вопросам (таким, как раса, сексуальная ориентация и интеллект), тем выше опасность попасть под влияние пагубных социальных предубеждений. На прямой линии после своих выступлений я часто слышу вопросы обеспокоенных слушателей: можно ли использовать отбор эмбрионов или редактирование генов, чтобы сделать ребенка светлокожим или чтобы не получить ребенка-гея? Мой ответ: это возможно. Несмотря на то что не существует конкретного «гена гомосексуальности», исследования близнецов и полногеномных ассоциаций позволили получить неопровержимый аргумент в пользу генетической обусловленности гомосексуальности[310]. В настоящее время мы не можем определить, кто из 15 предымплантированных эмбрионов с большей долей вероятности станет гомосексуалистом. Но так будет не всегда.
То же самое касается и цвета кожи. Исследование 2018 года, проведенное учеными из Пенсильванского университета, выявило восемь генов, оказывающих значительное влияние на пигментацию кожи человека[311]. Белую кожу обусловливает одна мутация гена SLC24A5. Скорее всего, уже в недалеком будущем родители с разным оттенком кожи смогут отбирать эмбрионы с более светлым или темным цветом кожи. А в более долгосрочной перспективе можно будет генетически модифицировать предымплантированный эмбрион и даже проводить генную терапию по изменению цвета кожи у взрослых людей. Причем варианты оттенков кожи не обязательно будут ограничиваться только стандартным набором.
Японские ученые уже использовали CRISPR, чтобы изменить окраску цветка с фиолетового на белый за счет разрушения одного гена[312]. Это лишь вопрос времени, когда обширная гамма цветовых оттенков станет доступна людям – конечно же, при условии, что мы решим ею воспользоваться. Подобные решения, снижающие человеческое многообразие, не просто приведут к серьезным и негативным социальным последствиям, но и потенциально подвергнут нас пока что неизвестным рискам.
В течение последних 8000 лет наши предки одомашнили кукурузу для большей урожайности. Но поскольку модифицированная кукуруза стала настолько генетически гомогенной, ее восприимчивость к болезням увеличилась. Точно так же, если достаточное количество людей во всем мире будет принимать индивидуальные решения о своих будущих детях на основе каких-либо культурных предубеждений, мы подвергнемся коллективному риску превратить предубеждения в оружие, а свой вид – в генетически гомогенный. И потому он менее способен противостоять отдельным типам природных вирусов, бактериологическому оружию и другим пока что неизвестным нам угрозам. Если мы не осознаем эволюционные преимущества нашего разнообразия в различных аспектах, то рискуем навредить себе, даже действуя во имя общих и частных попыток себе помочь.
В 2017 году американский военный подрядчик пригласил меня на конференцию, на которой собрались футуристы и военные лидеры. Целью конференции было понять, как генетическая революция может повлиять на будущее военных операций и как американские военные могут к этому подготовиться. Члены конференции были поделены на группы и участвовали в сессиях, посвященных созданию различных сценариев. Затем каждая группа поделилась своими идеями. Первая группа представила, как с помощью генной инженерии можно научить солдат будущего распознаванию образов. «Почему бы нам просто не набрать в армию высокофункциональных аутистов, которые значительно преуспели в решении определенных типов когнитивных проблем? – включился в разговор я с весьма язвительной ремаркой. – Зачем генетически модифицировать кого-то, если у нас уже есть люди с нужными качествами?»[313]
А поскольку мы вступаем в эру генной инженерии человека, подобные вопросы стоит задавать как можно чаще. Зачем специально выводить людей с высоким IQ, если можно повысить совокупный интеллектуальный уровень и способности к решению задач, предоставив реальные возможности для реализации и обучения в лучших школах самым необеспеченным из нас? Зачем снижать частоту распространения биполярного расстройства за счет отбора эмбрионов, если многие величайшие артисты создают свои шедевры именно потому, что их мозг работает иначе[314]?
Это сложные вопросы, на которые нет простых ответов. Но сама идея, что родители будут отбирать эмбрионы с меньшей вероятностью стать гомосексуалом в будущем, а межрасовые пары – отбирать или генетически модифицировать детей, чтобы получить определенный оттенок кожи, не только звучит аморально, но и наносит удар по выигрышному многообразию нашего вида. А поскольку в будущем у родителей могут появиться такие возможности, необходимо удвоить наши сегодняшние усилия для поиска новых – и более подходящих – способов стимулировать к многообразию человека и инвестировать в него, а также поддерживать разнообразие в генетическом наборе данных. В противном случае генетическая революция может обернуться для нас настоящим шоу ужасов. Многообразие – это величайшее достояние человека, если мы согласимся его принять. Снижение генетического разнообразия даже из самых лучших побуждений может стать нашей ахиллесовой пятой.
С другой стороны, было бы ошибкой возводить все аспекты генетического разнообразия на пьедестал. Некоторые гены могут нас спасти, другие способны убить. А большая часть находится где-то посередине и в разных контекстах воздействует по-разному. Было бы нелепо считать, что из уважения к генетическому разнообразию мы должны смириться со страшными генетическими заболеваниями, убивающими наших детей, равно как и думать, что родителям или ученым для увеличения разнообразия следует создавать детей с изнурительными болезнями. И хотя генную инженерию можно использовать, чтобы ограничить генетическое разнообразие, она также подходит и для его увеличения. В любом случае, чтобы осознать величайшие достоинства генетической революции в грядущей эре генетики, нам потребуется четко сформулировать, оценить по достоинству и принять на уровне индивида и общества всю ценность разнообразия – гораздо четче, чем мы принимаем сейчас.
Проблема равенства и беспристрастности, равно как и вопросы биоразнообразия, должна занимать в наших размышлениях центральное место.
Кривая восприятия у всех технологий будет неравномерной.
Всегда есть первый человек или группа людей с доступом к той или иной перспективной технологии. Ученые не сходятся во мнении, превзошли ли наши предки Homo sapiens своих кузенов-неандертальцев в конкуренции, охоте, выживании и/или размножении, подведя последних к вымиранию. В любом случае наша способность использовать инструменты, наши социальные стратегии, половые органы и возможности мозга привели к колоссальным последствиям. Десятки тысяч лет спустя монголы создали крупнейшую в истории географическую империю, сочетающую в себе военное превосходство, которое давало кавалерии использование стремян, культуру безжалостных воинов и новые идеи социальной организации. Китай изобрел порох и компас. Но эти технологии перекочевали в оружие и военные корабли, которые европейцы использовали для колонизации остального мира. В каждом из этих случаев сравнительное небольшое технологическое преимущество приводило к десятилетиям или столетиям господства или, в случае неандертальцев, к вымиранию.