Мы спросим себя, например, есть ли фундаментальная разница между генетически улучшенным и нормальным зрением, генетически усиленной способностью клеток пациента бороться с развившимся раком или СПИДом и изначальной резистентностью клеток к онкологии или СПИДу. Иными словами, родители начнут все чаще задумываться, есть ли разница между наделением ребенка преимуществами при вынашивании и теми же преимуществами, полученными от природы. Чем больше появится доступных и кажущихся полезными улучшений, тем выше станет конкуренция за право обладать ими внутри и между сообществами.
Наглядная иллюстрация того, как конкурентное давление может и, скорее всего, будет стимулировать генетическую гонку вооружений, – мир спорта[407].
Генетика, бесспорно, играет главную роль в профессиональном спорте с его четко прописанными правилами, специфичными требованиями для достижения победы и равномерным распределением негенетических активов. Вот почему в Национальной баскетбольной ассоциации так мало игроков с ростом в 150 см.
Как пишет в своей книге «Спортивный ген» (2013) Дэвид Эпштейн, финн Ээро Мянтюранта был одним из сильнейших лыжников в истории этого вида спорта. За период с 1960 по 1972 год он смог выиграть семь олимпийских медалей, в том числе три золотых, и два чемпионата мира. Этот феноменальный чемпион обладал невероятным трудолюбием и неукротимым духом. Но когда в начале 1990-х годов был секвенирован геном Мянтюранты и его семьи, оказалось, что сам спортсмен и 29 его родственников являлись обладателями очень редкой мутации гена EPOR. Данная мутация помогала им производить в разы больше гемоглобина – красных кровяных телец, которые переносят кислород из легких в ткани, – и повышала выносливость организма[408]. Но не каждый родственник с этой мутацией стал олимпийским чемпионом. Лишь немногие. А наличие подобной мутации, безусловно, повышало их шансы на победу.
Успех в спорте – это сложное явление, которое нельзя объяснить одной лишь мутацией гена, даже такого, как у Мянтюранты. Важную роль в победе играют многие другие факторы, например питание, воспитание, мотивация, наставничество, доступ к возможностям и удача. Но это не значит, что одиночные гены не могут быть критически важными.
У многих людей есть мутация гена ACTN3 – одного из неопределенно большого количества генов, влияющих на скорость сокращения мышц. Несмотря на большую изученность генов, влияющих на спортивные способности, ACTN3 до сих пор считают единственным геном, связанным с предрасположенностью к нескольким силовым видам спорта. Когда исследователи отключили этот ген у мышей, у последних значительно снизился уровень мышечной силы[409]. Наличие правильного варианта ACTN3 не превратит вас в первоклассного спринтера. Но многочисленные исследования показали: при наличии двух разрушенных копий ACTN3 ваши шансы на победу в Олимпийских играх практически равны нулю.
С другой стороны, если у вас есть мутация в гене MSTN, препятствующему выработке миостатина – белка, который тормозит формирование мышечной ткани, – то ваши мышцы будут расти в разы быстрее, чем у других. Лиам Хоэкстра с мутацией миостатина, которого называют самым сильным ребенком в мире, мог выполнять сложные гимнастические трюки в пять месяцев и научился подтягиваться в восемь.
Генетика сильно влияет на элитный марафонский бег. Яркий тому пример – поразительный успех кенийского племени календжин, а точнее его подгруппы нанди. Всем известно, что кенийские бегуны десятилетиями побеждали в беге на длинные дистанции. В период с 1986 по 2003 год процент кенийских бегунов-мужчин, вошедших в топ-20 самых быстрых бегунов в забеге на 800 м и более, увеличился с 13,3 % до впечатляющих 55,8 %. За последние 30 лет мужчины кенийского происхождения выиграли почти половину всех олимпийских медалей в беге на длинные дистанции и почти все мировые чемпионаты по забегам по пересеченной местности. Кенийская история успеха в беговых видах спорта – это история успеха самого календжина.
Около трех четвертей кенийских чемпионов по бегу являются календжинцами – представителями небольшой этнической группы, составляющей всего 4,4 миллиона из 41 миллиона жителей Кении. За период с 1964 по 2012 год календжинские бегуны выиграли 84 % медалей на 64 Олимпийских играх в которых Кения участвовала, и восемь медалей на чемпионатах мира. На календжинцев приходится 20 из 25 самых быстрых марафонских рекордов кенийцев по времени[410]. Большинство календжинских бегунов происходят из еще более мелкой группы нанди – в нее входит не более миллиона человек. Высокие результаты в беге являются результатом упорного труда, национальной культуры бега и других внешних факторов. Тем не менее генетическую составляющую победоносности календжинцев не заметить трудно.
У среднестатистического календжинского бегуна более длинные ноги, короткое туловище, тонкие конечности и меньше масса по отношению к росту, что может подтвердить любой, кто хоть раз наблюдал за марафоном за последние десятилетия. Шведские исследователи, тестировавшие календжинских детей в 1990 году, обнаружили, что более 500 школьников могли пробежать 2000 м быстрее, чем самый быстрый чемпион из Швеции. А после того, как в 2000 году исследователи из Датского института спорта на протяжении трех месяцев тренировали большую группу календжинских мальчиков, по непроверенным данным, многие бегали быстрее, чем главный датский бегун[411].
До сих пор не был и вряд ли будет обнаружен какой-то один марафонский ген. Тем не менее исследователи идентифицировали около 200 генов, оказывающих важное влияние на спортивные результаты[412]. В исследовании 2008 года проверяли, с какой вероятностью у конкретного бегуна найдется каждый из 23 наиболее изученных генов, связанных с атлетизмом. Исследователи пришли к выводу, что вероятность такого совпадения чрезвычайно мала и охватывает около 0,0005 % всех людей. Если это так, то в Китае с его населением в 1,34 миллиарда человек в 2018 году нашлось бы 6700 человек с указанными генетическими признаками, распределенными по всем возрастным группам. В Соединенных Штатах с населением 324 миллиона обладателей удачной комбинации генов окажется всего 1620 человек.
А теперь представьте себе: какая-то страна – допустим, Китай – решит воспользоваться данными, собранными при секвенировании младенцев, чтобы выявить тех из них, у кого выше шансы стать именитыми спортсменами в той или иной области. Генетический потенциал такого ребенка могут отметить родители и спортивные ассоциации, которые, возможно, захотят предоставить этому ребенку особые возможности для занятия подходящим ему видом спорта. Детей, демонстрирующих лучшие способности и страсть к определенному виду спорта, приглашали бы в отдельные лиги, поощряющие игроков или требующие посещения специализированных спортивных школ и прохождения серьезной спортивной подготовки. Таким образом можно было бы выявлять лучших представителей из генетических «звезд», чтобы представлять страну на международном уровне. Кое-что из этого уже происходит.
Посетив полуфинал по женскому волейболу на летних Олимпийских играх 2008 года в Пекине, я заметил странный контраст между американскими и китайскими спортсменами. Американцы являли собой смесь разных форм и размеров. В американской модели молодые спортсмены часто были либо начинающими самоучками, либо детьми одержимых спортом родителей. Уверен, что некоторые американские игроки обладали нужным уровнем стойкости, решимости, командного духа и харизмы, которые помогли им оказаться на Олимпийских играх. Китайцы же, напротив, выглядели более однородно. Как и СССР десятилетия назад, китайцы часто выявляют потенциальных спортсменов по физическим данным в раннем возрасте, а затем отбирают их и тренируют в специальных спортивных школах по всей стране. Критикам такая модель спортивной школы может не нравиться, особенно если отдавать детей в такие школы семью вынуждают. Но мало кто назовет выявление одаренных спортсменов в детстве обманом.
Соревнования по волейболу в Пекине проходили не только между двумя командами, но и между двумя формами общественной организации. Возможно, американская система формирования независимой личности больше подходит для того, чтобы выращивать доминантных спортсменов. Но российская и китайская державные системы позволяют достичь большего успеха. Вполне вероятно, еще более результативным окажется некое сочетание обеих систем. Со временем это уже не будет чисто теоретическим вопросом. Успех в спорте начнут измерять продолжающейся гонкой за олимпийскими медалями.
Использование передовых генетических способностей в гонке за спортивными успехами не только откроет новые возможности для жульничества, но и поставит под сомнение наши представления о честной игре. Люди давно жалуются, что поддерживаемый государством допинг спортсменов в социалистических странах – России, Китае и др., – а также такие спортсмены, как велосипедист Лэнс Армстронг, который искусственно стимулировал выработку эритроцитов для повышения уровня гемоглобина, – это настоящее жульничество. По правилам спорта так и есть.
В какой-то момент в ближайшем будущем спортсмены смогут извлекать свои клетки, чтобы редактировать гены, а затем повторно вводить эти клетки в организм, повышая выносливость и ускоряя процесс восстановления мышц[413]. В соответствии с действующими правилами многих видов спорта, данный вид «генного допинга» будет считаться обманом. Но теперь, когда мы смогли заглянуть генетике под капот, стоит спросить себя: насколько честным будет соревнование, где человеку без дополнительной мутации по выработке гемоглобина противостоит кто-то, у кого она есть? Как мы относимся к таким людям, как Мянтюранта, чьи тела умеют делать то, что обманщики пытаются сымитировать? Такие спортсмены, как Лэнс Армстронг, искусственно усиливающие выработку гемоглобина, нарушают правила или же просто уравнивают шансы на победу с другими «Мянтюрантами»?