Последним служебный транспорт покинул командир Владимир Ляшкин. Огромный, излучающий силу исполин, в скромных капитанских погонах. Бегать по причине комплекции он не любил, тем более толпой по лестничным пролетам. Но этого пока и не требовалось. Владимир вполне себе руководил операцией удаленно, через уверенный разговор по рации:
– Первый, б…! Первый, б…, занимаешь со стороны проспекта. С жопы, б…, дом, говорю, обойди, б…! Там, б…, проспект. Второй, б…! Идешь до квартиры, смотришь, б…. И осторожно, б…, своих не пострелять!
Распоряжаясь подобным образом, командир в то же время осматривал двор, вникая в рекогносцировку. А также пытался вызвать нетерпеливого следователя:
– Шестаков, б…, ответь, б…! Шестаков!
Владимир обратил внимание на валяющуюся под ногами оконную раму. Хрустя осколками стекла, он зашел за мусорный бак и увидел то, что минутой ранее вылетело из окна.
Командир спецназа присел на корточки, чтобы получше рассмотреть лежащее на земле тело. Молодое, симпатичное лицо практикантки Алины, изрезанное стеклами, залитое кровью, было обращено вверх, в утреннее городское небо. Само ее тело при этом лежало скорее на боку, а то и даже на животе. Ляшкин поморщился, тяжело вздохнул и покачал головой.
Заговорила рация. Спецназовцы добрались до квартиры и сообщали, что заходят внутрь.
Небольшая, захламленная многолетним бытом однушка только что явилась полем яростного сражения. В воздухе летала пыль от штукатурки, выбитой пулями из стен. Кругом виднелись следы борьбы. В коридоре обращали на себя внимание резкие поперечные полосы, взрезавшие коридорные обои – будто кто-то сек стены чем-то длинным и острым. Везде было много крови.
И еще кое-что.
Рация командира спецназа выдавала ужасные новости одну за другой.
«В коридоре мертвый. Наш».
«Комната. На пороге мертвый. Наш».
«В комнате кровать. Женщина привязана к спинке. Мертвая».
«Кухня… Лежать!!! Руки!!! Я должен видеть руки!..»
У кухонного окна, укрывшись за перевёрнутым столом, с двумя пистолетами в руках истекал кровью следователь Шестаков. Он был сильно ранен, напуган и на глазах терял силы.
– Чёрный ход… Быстрее… Он пошел туда… – лепетал он бледнеющими губами. – Там Боря с Сережей… В засаде…
Во дворе у командира спецназа снова затрещала рация.
«Командир, два трупа на черной лестнице. Оба наши».
До куратора следственной группы Алексея Николаевича Манина так и не смогли дозвониться. Вероятно, в очередном ночном клубе в этот ранний час он был уже не в состоянии услышать телефонный звонок. Водитель, на всякий случай посланный за ним по домашнему адресу «живьем», тоже возвратился ни с чем. Хозяина либо не было дома, либо он дрых в состоянии настолько глубокого сна, куда не проникают ни звонки, ни стук кулаками в дверь. Операция, которую должен был возглавлять именно Манин, провалилась и без его участия.
Владимир Ляшкин, поднявшийся в квартиру, наблюдал, как следователю Шестакову оказывают первую помощь. Одновременно он рассказывал раненому, чем все закончилось:
– Ушел ваш маньячила. Всю опергруппу положил. И ребят на лестнице тоже. Зарезал. Куда вы все стреляли-то? И жертву тоже не спасли. Убил, как и остальных.
Перевязываемый Шестаков вдруг будто что-то вспомнил. И закричал, вскочив:
– А девушка?! Девушка-практикантка?! Алина! Что с ней?! Она в окно выпрыгнула! Она…
Командир спецназа отрицательно покачал головой.
– Четвертый этаж, Жень. Ты единственный, кто выжил. Везучий.
Шестаков закрыл глаза и повторил за капитаном:
– Везучий…
И расхохотался. Таким смехом, что всем стало не по себе. Владимир покачал головой еще раз, но уже выражая озабоченность. На его армейской памяти люди сходили с ума от гораздо меньшего. Шестаков смеялся все сильнее и сильнее, глаза его выкатились из орбит, лицо стало приобретать пунцовый оттенок.
– От греха подальше… – сказал Ляшкин самому себе и одним ударом отправил следователя прокуратуры туда, где ему перестало быть настолько смешно.
Глава 2Что изменилось
– Черт, надо было сдать его Шестакову… – пробурчала Гуляра, не открывая глаз. – Давно голосит?
– С шести, – вяло ответил тоже еще спящий Иван.
История с ноутбуком Филиппа закончилась на удивление гладко. Клара убедительно наплела про сейф в конторе, о котором не знал преступник. Гуляра передала компьютер следователю Шестакову – который от радости, на пару с Маниным, разве что не сплясал на столе по такому поводу.
Эйфорию, впрочем, пришлось отнести к преждевременной. В ноутбуке ничего, способного пролить свет на убийства Филиппа и преступлений Заплаточника, к всеобщему разочарованию, не нашлось. В основном там были копии полицейских протоколов, и так имеющиеся у следствия, а также, тоже теперь уже не нужные, материалы по убийству Брагиной.
Отработав улику, и не ничего от нее не получив, компьютер сдали на склад вещдоков и выкинули из головы.
Все зимние месяцы участники истории с ноутбуком друг от друга отдыхали. Но начиная с середины марта, подгоняемый весенними гормонами Иван, стал время от времени названивать бывшей однокласснице.
На первое свидание гордая Гуляра не пришла. Как и на второе. Но на хрестоматийное третье, сжалившись, все же явилась. Приняв от Черешнина, в виде жеста раскаяния, огромный букет доступных ему по цене тюльпанов и милую прогулку с недолгим заходом в недорогое кафе. На этом Гуляра простила «вруна и нахала», согласившись, что, в принципе, он и в самом деле явился жертвой независящих от него обстоятельств.
Вообще, о событиях их познакомивших Иван с Гулярой почти не разговаривали, находя другие темы для общения. Им было интересно узнавать друге о друге новое. Пара с удовольствием делилась между собой всем, что они успели накопить за свои недолгие биографии. И то, что они ежедневно открывали друг в друге, с каждым новым свиданием сближало их все сильнее. Пока однажды бывшие одноклассники не проснулись у Черешнина дома, в одной постели. Через пару недель Гуляра переехала к нему жить. Еще через неделю всерьез задумалась, не переехать ли обратно?
«Откуда, братишка,
Мне взять еще силы?
Повсюду черти, бро!
Отовсюду вилы…»
– доносил до Ивана с Гулярой сосед Василий Ложкин переживания подмосковного изгоя.
Вася, на всякий случай перезимовав вне дома, вернулся из вынужденной ссылки прямиком в творчество. На беду зиму на даче каких-то своих очередных подозрительных знакомых он провел в формате Болдинской осени и приехал оттуда с грудой свежесочиненного рэп-материала. Требующего немедленной звуковой обработки в максимальном количестве децибел.
«В ад или рай,
Бро, угадай,
Где был бы я счастлив?
Где больше свободен?
Но не сегодня!
Нет, бро, не сегодня…»
– Клянусь, то, о чем он там воет, мы сейчас переиграем не просто на «сегодня», а на «прямо сейчас»… – высказал довольно сложную для не проснувшегося человека мысль Иван.
«Преисподняя!
Не сегодня!
Преисподняя!
Не сегодня!»
– долбил Василий по мозгам рефреном, пойоуйокивая и поброкивая по ходу трека в совершенно произвольных местах.
– Преисподняя сейчас к тебе поднимется лично! Вместе с гиеной огненной! – Иван повысил голос насколько смог.
– Гиена готова, – по-прежнему не размыкая глаз, подняла руку Гуляра. – Предадим его, гада, анафеме…
– Это запросто… – сказал Иван и заорал так, что Гуляра подпрыгнула на матрасе. – Васька, заткнись!!! Понедельник же! Восемь утра!
– Что?! – это закричала уже Гуляра. – Как восемь?!!
Девушка вскочила, как ошпаренная, и метнулась в ванную. Черешнин, улыбаясь во всю ширину физиономии, потянулся в кровати:
– Я думал, ты знаешь…
Полуголая, в одной, одолженной у Ивана, майке, Гуляра, с зубною щеткой во рту, пронеслась мимо кровати, промычав что-то возмущенное. Домчавшись до стула, на котором аккуратно, по-девичьи была сложена ее одежда, она молниеносно оделась и почистила зубы одновременно.
Иван, нежно обняв подушку, светлым сонным взором следил за каждым ее движением.
– Гуляр? – позвал он ласково.
– Что? – девушка выглянула уже из коридора, где по-быстрому собирала волосы в затылочный пучок.
– Ты такая красивая… – Черешнин лыбился шире Чеширского кота.
– Знаю. Всем бы так! – согласилась Гуляра, понимая, что ни накраситься, ни нормально причесаться никак не успевает.
– Всем не надо. Только мне, – промурлыкал Иван из постели и снова потянулся. – А что, вот прямо очень спешишь? – спросил он с намеком и надеждой.
Но Гуляра их не распознала. Она затараторила, одновременно обувая туфли и сгребая в сумочку с коридорного трюмо дамские косметические мелочи.
– Еще как! У нас в девять брифинг по Заплаточнику. Опять все следственные группы в тупике. Манин рвет и мечет. А меня Шестаков вообще попросил пораньше прийти. Какое-то дело хочет поручить. Сказал – деликатное.
– Да уж. Деликатней Шестакова только Чикатило, – прокомментировал Иван.
Но и на эту ироническую потугу Гуляра не отреагировала.
– Думаю, какую-то версию хочет проверить, – сказала она, – без лишнего шума. Если будет время, потом к бабуле заскочу. А ты что?
Гуляра выглядывала из коридорного проема, уже полностью готовая к выходу. Иван надул щеки, как бы размышляя над тем, какой именно дать ответ на этот простой вопрос, но Гуляра его дожидаться не стала.
– Созвонимся! Пока.
Послав Ивану воздушный поцелуй, она упорхнула, хлопнув входной дверью.
Иван Черешнин лежал, продолжая лениво размышлять над «простым» вопросом:
«Что я? Что я? Я сегодня иду в проститутки!».
Ответ у него находился только такой.
Финансовые дела за прошедшее время не сильно изменились. Пока в отношениях с Гулярой эту нехватку кое-как компенсировало романтическое обаяние, оставшееся при нем, но долго, конечно, так продолжаться не могло. На одних парковых кафешках с молодой и красивой девушкой далеко не уедешь. Рано или поздно Гуляра спросит прямо: «Иван, ты на что-то копишь?».