– Спасибо большое, – поблагодарил Черешнин.
– Не за что.
Повисла пауза.
Чтобы она не стала до неловкости чрезмерной, главврач уже набрал воздуха в легкие, чтобы попрощаться.
– Если уж так вышло, что мы встретились, – Иван подумал, не получится ли из нечаянной встречи извлечь нечаянную пользу. – А вы не знаете, ваш Обухов не увлекался чем-то вроде астрологии?
– Чем – чем? – брови Минкина приподнялись от удивления.
– Ну… Знаки Зодиака там? Стихии? Внеземные цивилизации?
– Не думаю, – искренне рассмеявшись, врач сунул руки в карманы халата. – А почему вы спрашиваете?
– Это, оказывается, были не простые убийства, – пояснил Черешнин. – Скорей всего они связанны с некой мистической теорией. С высшими космическими расами и тому подобным.
Не вынимая рук из карманов, Минкин расхохотался еще сильнее, откинувшись назад всем корпусом. Его коллега тоже усмехнулся.
– Вы меня простите, но это совсем дико звучит. Мы, медики народ циничный, общеизвестно. Над такими историями умеем только зубоскалить.
Иван почувствовал себя неловко: словно задавший умному человеку глупейший вопрос недотепа.
– С другой стороны, в гомеопатию многие из наших верят, – слегка понизил эту неловкость Борис Артурович. – И в господа бога. – Он доверительно понизил голос, будто рассказывал пикантный анекдот. – Есть у нас терапевтша, одна. Она каждого пациента в спину крестит – на всякий случай. Включая мусульман с евреями.
Главврач вместе с коллегой рассмеялись.
– Мда, – хохотнул, отреагировав, и Иван.
– А насчет дяди Кости, – продолжил Минкин, улыбаясь по инерции. – Хоть вы и нашли все эти улики… До конца я все равно не верю, что это он.
– Если серьезно, я сейчас тоже не думаю, что это Обухов, – сказал Черешнин неожиданно.
– Вот как? – живо заинтересовался Борис. – Интересно!
– И, по идее, им должен быть кто-то другой из вашей клиники… – начал Черешнин.
Иван собирался поделиться с главврачом недавно придуманной им версией. По которой к убийствам мог быть причастен кто-то, кто проходил в 225-й психиатрическое обследование. Если получится связать с ними кого-то из авторов писем на РЕМ ТВ, это может стать ответом на все вопросы.
Но тут из раскрывшейся внутрь коридора двери выглянула медсестра.
– Черешнин? Можете зайти.
Поиски маньяка вновь уступили место гораздо более важным вещам.
На бегу попрощавшись с врачами, Иван помчался в палату к супруге. Где и провел рядом с ней несколько следующих часов.
Лишь к самому вечеру счастливый до потери памяти отец вспомнил, что собирался еще раз попробовать дозвониться до Манина.
Телефон прокурора, наконец – то, ответил.
– Извините, что так поздно, – заговорил Черешнин, – это Иван, Гулярин муж.
– Да! Что-то случилось? – спросил Алексей тревожно.
– Нет, нет, все в порядке. Но у нас новые сведения по делу Обухова!
Иван кратко изложил суть насчет стихий и знаков зодиака в передаче на телевидении, в которую писали письма тысячи умалишенных.
Манин молчал, видимо, обдумывая новость.
– Извините, что не сразу вам говорим, но не могли дозвониться, – занимая паузу, сказал Иван.
– Я был у матери, – сухо ответил Алексей Манин. – Ничего. Это мало что меняет. Вопрос по-прежнему в том, где Декстер и где похищенные им женщины. И еще. Почему мне звоните вы, а не Гуляра? Вы что, продолжаете расследование как частный детектив? – в манинские интонации просочилось раздражение.
– Нет, что вы!..
Иван рассказал, что на самом деле сейчас происходит с Гулярой.
– А! Вот в чем дело. Передайте ей мои поздравления! – сказал Манин успокоившись, сильно потеплевшим тоном. – И вас я также благодарю за помощь. Снова отлично проделанная работа!
Черешнин был доволен и собой, и полученным комплиментом. Но прокурор им не ограничился.
– Но пока остановитесь, хорошо? – добавил он. – Помогайте жене, занимайтесь ребенком. А я, как мне и положено по занимаемой должности, всем остальным. Сейчас же сделаю все необходимые запросы. Договорились?
– Конечно, – Иван не имел права возражать.
– Поищем его среди писавших письма, – продолжил Алексей Николаевич. – И Обухова самого и вообще весь этот контингент прошерстим. Спасибо. И еще раз поздравляю!
Дома Черешнин заснул с совершенно спокойной совестью. Начинался новый этап в его жизни. Обещающий быть беспримерно счастливым, безоблачным и беззаботным.
Глава 19Будни сумасшедших
Он вызывает у людей доверие – маньяк знал это про себя отлично.
Они сами обращаются к нему за помощью, и его служебный, профессиональный долг – оказывать им ее.
Но всякой работе когда-нибудь приходит конец. Пора пожить и для себя.
Голоса давно не приходили к нему, но он и без них помнил, что надо делать. Последний этап Плана был вопросом ближайших дней. А после этого он будет, наконец, освобожден.
Если бы Голоса в его голове принадлежал классической Жанне Дарк, Наполеону или даже самому Господу богу, вряд ли бы он им поддался. Сразу же поняв, что это – не что иное, как болезнь.
Но эти Голоса болезнью быть не могли.
Они никогда не спорили – ни с ним, ни между собой.
Они просто говорили, что делать.
Всего Голосов было двое: мужской и женский (в соответствие с двумя ипостасями всего во Вселенной). Женский звучал реже, как правило, разъясняя то, что перед ним говорил мужской, дополняя сказанное им деталями. Мужской же, появляясь, заполнял собой все. Он являлся сутью и откровением, за ним невозможно было не идти, игнорировать, не подчиняться. Власть, мудрость, знание, всесилие, любовь – в нем было все.
«Голос! – с восторгом думал о нем сумасшедший. – Я не просто повернулся на его зов, я вам не капризный ребенок Градский! Он поднял меня из мрака, поднес к свету, согрел вниманием, участием, оживил! Рассказал о моем предназначении, раскрыл мои глаза, объяснил, что и как я должен делать дальше…».
На Земле таких нет (это смешно было даже предположить) и быть не могло. Голоса, безусловно, говорили с ним из другой Вселенной.
Другие мысли сумасшедшего, не связанные с восторгом Голосами, были в этот момент довольно прозаическими. «Умеют же строить, когда хотят!» – маньяк совершал очередной обход пленниц и, по привычке, восхищался качеством своей тюрьмы.
Звукоизоляция, например, на самом высшем уровне. Чтобы из одного бокса можно было услышать, что происходит в другом, одновременно должны быть открыты двери в обоих. А такого не случалось никогда. Достучаться друг к другу через стенку тоже было немыслимым, слишком они были толстые. Строили, не жалея ресурсов, с запасом.
Когда-то эти стены были призваны спасать жизни.
«А я что всю жизнь делаю? – задал безумец вопрос сам себе. – Разве не то же самое?».
Но он тут гость, и скоро улетит.
Маньяк дошел до бокса с Двенадцатой.
Роза по-прежнему являлась его любимицей. Вот с кем не было никаких проблем вообще. Все, что требовалось, чтобы старушка пребывала в бодром расположении духа, это передавать ей приветы от кота, утверждая, что с ним все в полном порядке. Она, если что-то у него и просила, то всегда тихим, извиняющимся тоном. Никогда не настаивала и всегда с пониманием принимала отказы. Цепи ей он натягивал, как и всем остальным, но, скорее, для порядка, чтобы не менять ничего в процедуре, к которой привыкла и сама пленница. Он пошел даже на то, что, помимо книг, принес ей видеозаписи программ ее любимого Первого канала. И даже обсуждал с ней кое-что из того, что говорили гости Познера.
Остальные вели себя по-разному. Вторая, например, слишком долго унижала и оскорбляла его. Он не смог больше терпеть. Прижав ее цепями к стене, он надел на ее лицо намордник с кляпом и оставил так на несколько дней.
«Я могу держать тебя так все время. Так будет даже проще, – сказал он ей, вернувшись. – Но у меня нет цели, причинять тебе боль. Мне нужна только твоя послушность».
После этого он снова исчез на несколько суток.
Больше в его адрес Вторая не произнесла ни слова.
Все остальные ломались еще легче. В самом начале он думал колоть их медикаментами, что решило бы многие вопросы. Но побоялся не рассчитать – убить их по неосторожности, раньше времени, было недопустимым. Покидать этот мир они должны были в строгой последовательности – так считали Голоса.
Сейчас с «проводницами», как он их называл, обращаться стало значительно проще. Десятая, Одиннадцатая и Двенадцатая – их осталось всего трое, и ни одна не представляла проблемы.
Десятая – серая мышь, боящаяся всего на свете (а больше всего его, своего тюремщика) парализованная страхом окружающей ее жизни с рождения, постоянно плачущая, не обладала силой воли к сопротивлению вообще.
Одиннадцатая, самая агрессивная из всех, кто тут был, прошедшая стадии просьб и угроз, теперь, наконец, сдалась. В последнее время она, рыдая, твердила одно и то же слово «пожалуйста», а недавно перестала делать и это. Постоянно притянутая цепями к самой стене, она никогда не смотрела на него. Красные, выплаканные глаза ее безучастно блуждали по комнате, не поднимаясь выше уровня пояса.
Безумного мужчину это устраивало. Проводницы могли быть и свихнувшимися, на этот счет Голоса не возражали.
Все-таки правильным было решение собрать их сначала вместе, и только потом приводить План в действие. Если бы на самой первой тройке всплыла 225-я поликлиника и список из нее, где бы он сейчас брал девственниц? Бродил бы по улицам и опрашивал персонально?
Несмотря на то, что в безобидности оставшихся женщин маньяк был уверен, он все равно оставался крайне осторожным – об этом с ним специально поговорили оба Голоса. Не так давно они безжалостно отчитали его за нападение Одиннадцатой.
Притворившись лишенной сознания, повиснув на цепях, она обманула его. И, как только он, доверчивый, отпустил цепи и уложил ее на кровать, накинула одну из них ему на шею и попыталась задушить. Он легко справился с этой ее наивной попыткой одолеть крупного, физически подготовленного мужчину, но урок получил навсегда.