ч единиц[570].
Необходимость как можно скорее победить COVID также ограничила посредническую роль таких рецензируемых научных журналов, как Science и Nature, для чтения которых нужно оплачивать дорогую подписку. Вместо того чтобы месяцами ждать, пока редакторы и рецензенты решат, публиковать ли статью, на пике коронавирусного кризиса ученые каждый день размещали более сотни работ на серверах препринта, таких как medRxiv и bioRxiv, – бесплатных, открытых и предполагающих лишь минимальное рецензирование. Это позволяло делиться информацией в реальном времени, свободно распространять данные и даже препарировать материалы в социальных сетях. Хотя делиться не прошедшими тщательную проверку данными исследований было опасно, быстрое и открытое распространение информации пошло на пользу делу: оно ускорило процесс развития каждого нового открытия и дало обычным людям возможность сразу следовать советам ученых. Публикация некоторых важных статей о коронавирусе на серверах препринта обеспечила их проверку экспертами со всего мира, которые готовы были делиться своей мудростью[571].
Джордж Черч говорит, что давно гадал, произойдет ли какое-то биологическое событие, способное привести науку в нашу повседневную жизнь. “COVID стал им, – отмечает он. – Время от времени падает метеорит, и вдруг млекопитающие оказываются у руля”[572]. Настанет день, когда дома у большинства из нас появятся средства обнаружения, которые позволят нам выявлять вирусы и проверяться на многие другие болезни. У нас также появится умная одежда с нанопорами и молекулярными транзисторами, которые будут следить за всеми нашими биологическими функциями и передавать информацию, подключаясь к сети, чтобы составлять глобальную биопогодную карту, в реальном времени показывающую распространение биологических угроз. Все это сделало биологию еще более интересной для изучения, и количество абитуриентов медицинских университетов в августе 2020 года увеличилось на семнадцать процентов.
Академическая среда тоже изменится, и не только в результате появления новых онлайн-курсов. Университеты перестанут быть оторванными от жизни и начнут заниматься проблемами реального мира, от эпидемий до изменения климата. Такие проекты будут кросс-дисциплинарными, они сломают академические барьеры и стены между лабораториями, которые традиционно существуют как независимые царства, свирепо оберегающие свою автономию. Борьба с коронавирусом требует взаимодействия представителей разных дисциплин. В этом отношении она напоминает разработку инструментов CRISPR, в которой участвуют охотники за микробами, генетики, специалисты по структурной биологии, биохимики и компьютерные энтузиасты. Она также напоминает работу в инновационных отраслях, где отдельные подразделения поддерживают друг друга в стремлении к общей цели. Характер научных угроз, с которыми мы сталкиваемся, ускорит это движение к проектному сотрудничеству отдельных лабораторий.
Один фундаментальный аспект науки останется неизменным. Она подразумевает совместную работу разных поколений, и так было всегда, со времен Дарвина и Менделя до эпохи Уотсона и Крика, Даудны и Шарпантье. “В конце концов остаются одни открытия, – говорит Шарпантье. – Мы лишь ненадолго появляемся на этой планете. Мы делаем свою работу, а потом уходим, и наше дело продолжают другие”[573].
Все ученые, о которых я написал в этой книге, утверждают, что главным образом ими движет не желание заработать и даже не желание прославиться. Их мотивирует возможность раскрыть тайны природы и применить свои знания, чтобы сделать мир лучше. Я верю им. И думаю, что, возможно, это станет одним из важнейших итогов пандемии: она напомнит ученым о том, что их дело благородно. Она также, вероятно, сможет привить эти ценности новому поколению студентов, которые теперь, выбирая карьерный путь, скорее решат заниматься научными исследованиями, ведь они увидели, насколько они интересны и важны.
Эпилог
Великая пандемия на время ослабла, и Земля начинает исцеляться. Я сижу на своем балконе во Французском квартале и снова слышу музыку на улице и чувствую запах креветок, которые варятся в ресторане на углу.
Но я знаю, что вполне могут прийти новые волны вирусов – либо сегодняшнего коронавируса, либо новых вирусов будущего, и потому нам необходимы не только вакцины. Как и бактерии, мы нуждаемся в системе, которую несложно адаптировать для уничтожения каждого следующего вируса. Бактерии создали свою систему на базе CRISPR, и мы можем последовать их примеру. Кроме того, однажды CRISPR можно будет использовать для решения генетических проблем, борьбы с раком и совершенствования генома наших детей, а также применять для корректировки эволюции, чтобы мы могли направлять будущее развитие человечества.
Я начал это путешествие, полагая, что биотехнологическая революция станет следующим крупным переворотом в науке, ведь сфера биотехнологий полна поразительных чудес природы, исследовательской конкуренции, удивительных открытий, спасительных триумфов и таких творческих людей, как Дженнифер Даудна, Эмманюэль Шарпантье и Фэн Чжан. Чумной год показал мне, что я недооценивал значимость вопроса.
Несколько недель назад я нашел свой старый экземпляр “Двойной спирали” Джеймса Уотсона. Как и Даудна, я получил книгу в подарок от отца, когда учился в школе. Это первое издание в светло-красной обложке, и сегодня его, наверное, можно дорого продать на eBay, вот только на полях я оставил наивные пометки, например указав значения новых для меня слов, таких как “биохимия”.
Прочитав книгу, я, как и Даудна, захотел стать биохимиком. В отличие от нее, биохимиком я не стал. Если бы у меня был шанс прожить жизнь заново – внимание, студенты! – я бы уделял гораздо больше внимания наукам о жизни, особенно если бы вступал во взрослую жизнь в XXI веке. Люди моего поколения увлекались персональными компьютерами и интернетом. Мы следили, чтобы наши дети научились писать программный код. Теперь нам пришлось бы следить, чтобы они разобрались в коде жизни.
Для этого нам, детям постарше, необходимо взглянуть на переплетенную историю CRISPR и COVID и понять, насколько полезно человеку знать, как устроена жизнь. Хорошо, что есть люди, которые имеют твердое мнение об использовании ГМО при производстве продуктов, но было бы еще лучше, если бы среди них было больше тех, кто понимает, что такое генетически модифицированные организмы (и что открыли производители йогуртов). Хорошо иметь твердое мнение по вопросу о редактировании генома человека, но еще лучше знать, что такое ген.
Постигать чудеса жизни не просто полезно. Это дарит вдохновение и радость. Именно поэтому нам, людям, повезло обладать любознательностью.
Мне об этом напомнила маленькая ящерка, которая проползла по чугунной решетке моего балкона, перелезла на виноградную лозу и немного изменила цвет. Мне стало любопытно: что заставляет кожу менять цвет? И почему, черт возьми, после эпидемии коронавируса появилось столько ящериц? Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не придумывать средневековые объяснения. Я быстро заглянул в интернет, надеясь удовлетворить свое любопытство, и этот поиск оказался очень интересным. Мне вспомнилась моя любимая ремарка Леонардо да Винчи, которую тот поместил на полях одной из своих пухлых записных книжек: “Опиши язык дятла”. Кто вообще может проснуться однажды утром и задуматься, как выглядит язык дятла? Отчаянно и шаловливо любопытный Леонардо, вот кто!
Любознательность – ключевая черта людей, которые меня восхищают, от Бенджамина Франклина и Альберта Эйнштейна до Стива Джобса и Леонардо да Винчи. Любопытство вело и Джеймса Уотсона с “фаговой группой”, изучавшей вирусы, атакующие бактерии, и испанского аспиранта Франсиско Мохику, заинтересовавшегося расположенными группами повторами ДНК, и Дженнифер Даудну, которая пыталась понять, почему сонная трава сворачивается, стоит только к ней прикоснуться. Возможно, этот инстинкт – любопытство, чистое любопытство – и спасет нас.
Год назад, посетив Беркли и разные конференции, я сидел на этом балконе и размышлял о редактировании генома. Тогда меня тревожило многообразие нашего вида.
Я вернулся домой как раз к похоронам любимой гранд-дамы Нового Орлеана Лиа Чейз, которая умерла в возрасте 96 лет, почти семьдесят из которых она заведовала рестораном в районе Треме. Она деревянной ложкой мешала соус ру для гамбо с креветками и колбасками (один стакан арахисового масла и восемь столовых ложек муки), пока он не приобретал цвет кофе с молоком и не получал способность связывать множество разных ингредиентов. Она была темнокожей креолкой, и ее ресторан тоже представлял многообразие культур Нового Орлеана – черной, белой и креольской.
В те выходные Французский квартал бурлил. Намечался велопробег голышом, организованный (как ни странно) для повышения безопасности дорожного движения. Проходили парады в память о мисс Лиа и фанк-музыканте Маке Ребеннэке, известном как Доктор Джон. Состоялся ежегодный гей-парад и связанные с ним уличные вечеринки. Одновременно с этим на Французском рынке был организован Креольский томатный фестиваль, в котором участвовали фермеры и повара, демонстрирующие множество сортов сочных местных томатов, не подвергшихся генетической модификации.
Я смотрел со своего балкона на многообразие проходящих мимо людей. Среди них были высокие и низкие, худые и толстые, гомосексуалы, гетеросексуалы и транссексуалы, светлокожие, темнокожие и цвета кофе с молоком. Я заметил группу в футболках Галлодетского университета за оживленной беседой на жестовом языке. CRISPR сулит нам, что настанет день, когда мы сможем выбирать, какими из этих характеристик мы хотим наделить своих детей и всех своих потомков. Тогда мы могли бы, например, выбрать, чтобы наши дети были высокими, мускулистыми, светловолосыми, голубоглазыми, не глухими и не… впрочем, здесь все зависит от ваших предпочтений.