[2215]. Повторные осенние торги опять дали отрицательные итоги: выставленные участки разыгрывались безрезультатно три раза подряд. По условиям тендера в случае, если нефтеносные площади оказывались неарендованными, возникала возможность передачи их без торгов. Именно этой юридической уловкой и решили воспользоваться крупные нефтяники, чтобы получить земли для паевого товарищества, о котором говорилось выше.
С середины 1916 года, когда интрига вокруг фирмы Нобелей разрешилась в пользу последних, правительство берёт курс на масштабную нефтяную добычу на принадлежащих казне землях. Ведь Министерство торговли и промышленности, т. е. государство, являлось самым крупным нефтепромышленником, получая в виде отчислений около 70 млн пудов нефти (через Нобелей перед войной проходило около 60 млн пудов)[2216]. Учитывая растущие потребности, военное время и срыв проекта по подчинению Нобелей питерским банкам, власть решила играть на этом поле напрямую, что вызвало бурю негодования участников рынка, ободрённых нобелевской победой. Они забросали правительство письмами, в которых говорилось, что устройство казённых промыслов «в случае своего осуществления отзовётся весьма тягостно на будущности бакинской промышленности»[2217]. Выход из такого положения — образование паевого товарищества и предоставление свободных земель всем выразившим желание работать. Расширение же казённой добычи и передача лучших участков государству серьёзно нарушит интересы нефтяной промышленности, станет для неё губительной[2218]. Любопытно, что идею паевого товарищества горячо поддерживал Центрально-военный промышленный комитет (ЦВПК), учреждённый для помощи фронту купеческой буржуазией. Там присоединились к просьбам нефтяников как к наиболее полно отвечающим современным условиям. Причём презентовал проект в ЦВПК управделами фирмы «Братья Нобель» В.К. Истомин[2219].
Однако олигархии так и не удалось продавить паевое товарищество: даже в стремительно ухудшавшейся обстановке правительство не шло ни на какие уступки. Более того, 16 сентября 1916 года Совет министров внёс в Госдуму проект казённой нефтедобычи, представленный Министерством торговли и промышленности. Суть проекта сводилась к следующему. Казна (МПС, морское, военное ведомства) является наиболее крупным потребителем топлива (около 130 млн пудов нефти в год); каковы бы ни были общетеоретические соображения о невыгодности казённого хозяйства, в некоторых случаях государственные предприятия не только желательны, но даже необходимы. Они избавляют от тягостной иногда зависимости от рынка, находящегося под непосредственным влиянием частных интересов, не всегда согласованных с общегосударственными потребностями[2220]. Правда, два месяца спустя правительство всё же допустило сдачу части оставшихся нефтеносных площадей без торгов. Речь шла о тех землях, где уже размещались вспомогательные промысловые сооружения некоторых фирм, а потому передача этих участков другому производителю с демонтажом и новой установкой оборудования вызвала бы неизбежное падение добычи[2221]. Сдаваемая без торгов общая площадь составила 50 десятин; причём, как указано в документе, в большем объёме, чем намечалось, удовлетворены ходатайства Каспийского общества, принадлежащего «Шелл», товарищества «Нефть» Русско-Азиатского банка, фирм Манташева, «Воротан» и др. Весьма примечательно, что в приведённом перечне нет товарищества «Братья Нобель» — оно ничего не получило[2222].
Всё изменилось после Февральского переворота. Временное правительство, состоявшее из оппозиционной купеческой буржуазии, поддержало бакинскую инициативу о паевом товариществе. Депутацию во главе с Э.Л. Нобелем радушно принял новый министр торговли и промышленности А. И. Коновалов. Уже в апреле он сделал представление об удовлетворении ходатайства о сдаче без торгов всех имеющихся нефтеносных земель. Причём Временное правительство с готовностью пересмотрело итоги единственных торгов, состоявшихся в мае 1915 и в мае 1916 года: тогда было заторговано соответственно 36 и 29 участков, договоры предусматривали определённые этапы и объёмы буровых работ. Теперь же, после февраля, нефтяные короли просили отсрочить выполнение обязательств. Специалисты из Горного департамента собирались им отказать, а рассматривать предоставление льгот в каждом отдельном случае. Но Министерство финансов и министерство торговли и промышленности решительно поддержали ходатайство[2223]. Правда, эта олигархическая идиллия продолжалась недолго: вскоре пришёл октябрь 1917-го.
Глава одиннадцатаяНеудавшийся штурм Москвы
Тема соперничества Петербурга и Москвы — известная страница отечественной истории — в предыдущих главах уже находилась в поле зрения. Наиболее активная фаза противостояния двух столиц пришлась на Первую мировую войну. К сожалению, этому важному сюжету до сих пор уделено мало внимания, а большинство специалистов вообще проходят мимо него. О том, что схватка питерского и московского капитала тогда уже намечалась, ещё в советские годы указывал И.Ф. Гиндин, плотно занимавшийся экономической проблематикой[2224]. Теперь же можно утверждать, что борьба ведущих финансово-промышленных групп отличалась большой остротой и имела самое непосредственное отношение к нарастанию общего кризиса, повлёкшего за собой падение Российской империи в феврале-марте 1917 года[2225]. В предыдущих главах показано, как в последнее десятилетие перед крахом нарастала экспансия в экономику петербургских банков, чьё влияние распространялось на целые отрасли. На очереди была Первопрестольная — крупнейший всероссийский промышленный центр, овладение которым окончательно переформатировало бы весь внутренний рынок.
Основой экономического могущества Москвы являлась текстильная и лёгкая индустрия. Именно отсюда выросла купеческая элита, концентрировавшаяся вокруг древней столицы. В предвоенные годы сложилось 9-10 групп, оказывавших решающее влияние на деловой мир Москвы[2226]. Наиболее сильной из них являлись Кнопы, владевшие шестью крупными мануфактурами, что позволяло им генерировать значительные финансовые потоки. Именно в орбите Кнопов взошёл Н.А. Второв, чья видная роль в купеческих верхах на завершающем этапе капитализма в России особенно заметна. С 1907 года он сбывал продукцию трёх ситценабивных фабрик, выступая в качестве коммерческого директора, постепенно набирая силы. Именно благодаря Кнопам Второв вознёсся на вершину предпринимательского Олимпа[2227]. Мощная группа сформировалась вокруг «Трёхгорной мануфактуры» семьи Прохоровых. В её орбите находилась Ярославская большая мануфактура, Ярцевская фабрика Хлудовых, Покровская Ляминых, ткацкое предприятие Дербенева в г. Александрове и ряд других[2228]. Амбициозностью отличался клан Рябушинских, в состав которого входили Третьяковы, Бардыгины, Рабенеки со своими хлопчатобумажными активами. Наименее текстильной была группа Вогау; оставаясь семейным предприятием, их фирма больше напоминала многоотраслевую компанию. Они контролировали уральское медеплавильное общество Кольчугина, Белорецкие заводы, являлись крупными акционерами Московского металлического завода Ю. П. Гужона, а также участвовали в чайных и сахарных делах[2229].
Характерная черта московского бизнеса — довольно слабое использование финансовых технологий. Например, к облигационным займам перед войной прибегли не более десятка компаний, что свидетельствует о крайнем слабом проникновении банковского капитала в хозяйственную жизнь. Причём это относится даже к продвинутым по московским меркам Кнопам и Вогау, у которых меньшая часть собственных капиталов помещалась в акции и облигации[2230]. Да и банки Первопрестольной, как сказано выше, уступали петербургским не только по объёму привлечённых ресурсов, но и по разветвлённости филиальной сети. По сведениям Министерства финансов, на июль 1914 года у Московского банка Рябушинских имелось восемь отделений, у Московского купеческого и Учётного — по пять, у Юнкер-банка — три, у Московского частного и Торгового они вообще отсутствовали, тогда как у каждой из ведущих финансовых структур столицы насчитывалось по 50–60 отделений[2231]. Всё это наглядно показывает, что Москва представляла собой благодатное поле для питерских банков, стремившихся заполучить командные высоты в российской экономике. Однако овладеть купеческой цитаделью было делом далеко непростым, поскольку московские предприятия, включая банки, хотя и носили форму акционерных товариществ, но ценные бумаги, как правило, оставались в руках крупных собственников и их семей; аккумулировать крупный пакет было сложно. В уставах обществ в большинстве случаев имелись параграфы, затруднявшие продажу акций «на сторону», т. е. на бирже. Что таковой параграф не являлся простой формальностью, писал московский купец П.А. Бурыщкин. В воспоминаниях он рассказал, как его семья пыталась войти в капитал Никольской мануфактуры, купив несколько десятков паёв этого комбината. Но хозяева отказались переводить ценные бумаги на имя приобретателя, что вылилось в долгое судебное расследование