, принятый указом императора ещё в октябре 1906 года[1077]. Его значение трудно переоценить, поскольку он уравнивал права крестьян с лицами других состояний. Крестьянам предоставлялась свобода местожительства, для них отменялись особые правила о наказаниях, т. е. ликвидировалась сословная изолированность. В идеологическом смысле этот документ находился в связке с указом от 9 ноября 1906 года — о выходе из общины, о котором говорилось выше. Но если последний благополучно прошёл ГД и ГС, то указ о равноправии крестьянства законодательного оформления не получил. Часть депутатов поставили его принятие в зависимость от распространения равных прав не только на сельских жителей, но и на инородцев, прежде всего евреев; против этого бурно возражали правомонархические круги, и в результате дело не двигалось в течение десяти лет. Когда в связи с образованием Прогрессивного блока народные избранники активизировались, они вспомнили об этом перспективном законопроекте. Ведь из каждой тысячи он затрагивал 770 человек: такова была доля крестьян в общей структуре населения страны[1078]. Думцы не могли упустить подобную возможность и не предстать в образе благодетелей: законопроекту открыли зелёную улицу. Особенно активно выступали кадетские депутаты, но ожидаемого триумфа не получилось. Лидеры партии традиционно рассматривали крестьянское уравнение вкупе с решением еврейского вопроса, что чётко зафиксировано в их программе. Однако думский опыт показал, что подобная постановка проблемы нереализуема.
Летом 1913 года вспыхнула ссора кадетской фракции с польским коло — при обсуждении «Городового положения в Привислинских губерниях». Подчеркнём: поляки являлись самыми организованными и дисциплинированными в нижней палате; все четыре думских созыва от западных губерний избирались одни и те же лица[1079]. И вот теперь они дружно отказывались делиться благами самоуправления с местным еврейским населением. Польские депутаты посчитали, что дополнительные требования о равноправии евреев помешают благополучному прохождению «Городового положения». Попытки кадетских вождей образумить коллег вызвали раздражение и привели к разрыву межфракционных отношений[1080]. Как заявили польские деятели, они никого не просили давать им наставлений по делам, касающихся их края и народа[1081]. В преддверии слушаний по указу от 5 октября 1906 года некоторые кадеты решили не наступать «на одни и те же грабли дважды» и настаивали на отделении еврейского вопроса от общекрестьянского. Эту инициативу выдвинул В.А. Маклаков, к тому времени нередко выражавший несогласие с партийными установками[1082]. Центральный комитет партии отверг эту идею, в ответ несколько крестьян, входивших во фракцию, пригрозили в знак протеста покинуть её[1083]. Тем не менее Маклаков произнёс в Таврическом дворце речь в поддержку именно крестьянского уравнения, вспоминал Столыпина, произносил здравицы русскому крестьянину-труженику[1084]. Растроганные крестьянские депутаты в количестве тридцати человек преподнесли ему приветственный адрес, устроив овацию[1085]. В итоге думское большинство утвердило законопроект, поставив точку в его мытарствах. Недовольны остались лишь кадеты и вообще левое крыло, где был высок процент представителей нацменьшинств: их разочаровало недостаточное внимание к еврейскому вопросу. А торжествующим крестьянам было заявлено, что они никогда не станут первосортными гражданами, пока в стране будут существовать второсортные[1086].
Глава шестаяАграрные вариации
Экономическим фундаментом Российской империи всегда оставалось земледелие. Государственные и дворянские интересы, казённые и помещичьи нужды прежде всего связаны с ним. Финансовая состоятельность страны во многом определялось тем, на подъёме или в кризисе пребывала сельская отрасль. Производительность и платёжеспособность земледельческого населения определяла бюджетное наполнение, а крестьянскую политику, проводимую властями, без преувеличения можно считать синонимом внутренней.
Центральным звеном модернизации, предпринятой в последнее царствование, явилась масштабная аграрная реформа, которую ассоциируют с именем премьера П.А. Столыпина. Ставшая визитной карточкой того периода, она нацеливалась на укрепление устоев государства в меняющемся мире. Эти преобразования отразили представления верхов о том, каким образом должна перестраиваться сельская страна. Взятая на вооружение Столыпиным стратегия подразумевала жёсткую имитацию западных образцов: её традиционно подают в качестве магистрального пути России. Литература убеждает: альтернативой столыпинскому курсу был лишь возврат к крепостническим порядкам, тягу к коим подспудно испытывали чиновничьи и помещичьи круги. Сегодня же такой взгляд следует признать упрощённым: освоение широкого круга источников позволяет увидеть немало того, что ранее находилось на периферии исследовательского поля. В верхах вырабатывался иной сценарий аграрного развития, намечавший не «кавалерийскую» атаку, а постепенную адаптацию крестьянского сословия к капиталистическим реалиям. Поэтому, чтобы действительно оценить столыпинскую реформу нужно говорить прежде всего не столько о ней самой, сколько о той идейной траектории, в русле которой она вызревала и проходила.
Знания о крестьянстве у правящей прослойки всегда оставались крайне скудными. До реформы 1861 года на помещиках лежала ответственность за налоговые сборы с крепостных, чем, по сути, и ограничивались контакты с податными душами. Владельцы не вникали непосредственно в крестьянскую жизнь, предоставляя им регулировать хозяйственные и бытовые вопросы самостоятельно[1087]. Крестьянами, числившимися за казной, ведал правительственный аппарат, в составе которого в 1837 году учреждено специальное Министерство государственных имуществ (МГИ), занимавшееся селом. Но чиновничество также не горело желанием погружаться в народные будни, лишь отслеживая своевременность и правильность фискальных выплат[1088]. Этот устоявшийся порядок тревожила дискредитация крепостничества как феодального института, ведь со второй половины XVIII века в Европе утверждается тренд на его демонтаж. Западные державы с разной степенью интенсивности втягиваются в буржуазную модернизацию, что неминуемо затронуло и сельскохозяйственную сферу. Ставка сделана на крестьянина-собственника, освобождённого от пут прошлого и вводимого в гражданско-правое поле. К примеру, в Пруссии эти задачи обеспечивало знаменитое законодательство 1807–1821 годов, по которому помещичье крестьянство обрело свободу и землю[1089].
Антикрепостнические веяния, несмотря на недовольство широких слоёв поместного дворянства, начинали прорезаться и в России. В царствование Николая I известны несколько секретных комитетов, приступивших к обсуждению этой важной проблемы[1090]. Видные деятели той поры — М.М. Сперанский, граф П.Д. Киселёв и др. — выступали за ликвидацию крепостничества и перевод крестьянства на частнособственнические рельсы. Возглавлявший МГИ Киселёв спешил перейти от слов к делу. В 1846 году он провёл закон, нацеливавший на индивидуальное землевладение с наследственными правами. Когда государственные крестьяне, подведомственные министерству, переселялись в Поволжские губернии, то их волевым порядком начали переводить на частное хозяйство[1091]. Киселёвские инициативы, несомненно, подпитывались либеральной мыслью, пользовавшейся популярностью в Европе. Хотя этот эксперимент и не принёс осязаемых плодов, но определённо указывал, по какому направлению предпочтительно продвигаться в устройстве крестьянской жизни. Таким образом, уже до 1861 года явственно обозначились идейные контуры: сохранение крепостнического статус-кво или частнособственническая деревня.
Однако вскоре этот формат ждало испытание на прочность. Речь о действительно крупном исследовании дореформенной России, касательно жизни государственных крестьян, проведённом в 1848–1849 годах под эгидой Министерства государственных имущества[1092]. Поводом послужили жалобы от солдат, возвратившихся после длительной службы в родные деревни. Они спрашивали: имеют ли право отставники требовать часть наследства, которое осталось после родителей, но которым воспользовались другие родственники во время их пребывания в армии? С точки зрения действовавшего гражданского законодательства вопрос казался более чем странным, поскольку право наследования не могло подвергаться сомнению. Тем не менее глава МГИ граф П.Д. Киселёв настоял на обширном изучении этих ситуаций, что и привело к неожиданным результатам. Как констатировалось в материалах, полученных ведомством, «нельзя не заметить резкой разницы между порядком наследования по своду законов и по обычаям крестьян», которые «почти совсем не имеют имущества в том смысле, как мы привыкли его понимать»[1093]. Недвижимость и постройки, возведённые из казённого леса, не признаются частной собственностью; движимое имущество (орудия, скот, утварь) имеется лишь в нужном для хозяйства количестве: всё имущество используется исключительно для удовлетворения насущных нужд