[1375]. Предлагалось, что впоследствии Госбанк всё же не будет заниматься эксплуатацией элеваторов, а после их запуска передаст земствам.
Соперничество между Коковцовым, с осени 1911 года ставшего премьером, и Кривошеиным заметно нарастало. Взаимное нерасположение двух ведущих членов правительства особенно бросалось в глаза после гибели П.А. Столыпина[1376]. Начальник ГУЗЗа делал точкой опоры Госдуму, перетягивая на себя правительственные нити взаимодействия с последней. В июле 1913 года на Киевской сельскохозяйственной выставке Кривошеин буквально пропел оду общественности (земской, думской), призвал к тесному сближению её с правительством, разумеется, в лице себя. В литературе эта политика получила название «новый курс»: она подразумевала создание в Думе большинства, ориентированного на активного руководителя ГУЗЗа[1377]. Летом 1913 года на Киевской выставке во всеуслышание было объявлено о провале землеустроительной реформы из-за устранения от этого дела земств[1378]. Атака на премьера Коковцова набирала силу, что он почувствовал той же осенью. Кривошеин вошёл в явный фавор у царской четы: не проходило дня, чтобы императрица не справлялась о его здоровье, и «святая вода от Серафима Саровского постоянно находилась у него, присланная от её имени»[1379].
Заключительным актом в интриге стала кривошеинская заготовка к 300-летним торжествам дома Романовых. Увековечить юбилей в памяти народной следовало бы крупным хозяйственным достижением. По замыслу ГУЗЗа, таковым являлась мелиоративная разработка малопригодных земель, занимавших 19 % всей площади европейской части России. Госдума предложила правительству выделить Главному управлению землеустройства и земледелия сверх сметы 150 млн рублей сроком на пять лет[1380]. Непредвиденные расходы такого масштаба повергли в шок финансово-экономический блок правительства. Госконтролёр П.А. Харитонов указывал на недопустимость подобных шагов[1381]. Коковцов требовал уточнить, на что конкретно будут расходоваться запрашиваемые средства, сомневался в возможности выполнения заявленного объёма работ[1382]. В итоге большинство (Коковцов, Харитонов, Григорович, Рухлов, Тимашев, Сазанов) высказались против подобных трат. Кривошеин не скрывал негодования, настоятельно подчёркивая: срывается дело, приуроченное к славной дате. Весьма любопытно, что его поддержал глава Минюста Щегловитов, МВД Маклаков и министр просвещения Кассо — те, кто вскоре усилиями начальника ГУЗЗа будут выпровожены из состава правительства[1383]. Отставка премьера Коковцова произошла 30 января 1914 года, а уже через две недели очередной журнал Совета министров украсила резолюция Николая II: «Согласен с мнением меньшинства»[1384].
Победа Кривошеина знаменовала собой провозглашение программы, получившей название «нового курса» с сильной аграрной составляющей[1385]. Однако достигнутые успехи оказались скорее из разряда «пирровых». Посаженный им в кресло министра финансов П.Л. Барк поначалу казался верным исполнителем кривошеинской воли. Созданию сельскохозяйственного банка теперь ничто не препятствовало: Минфин под началом нового министра реанимировал прежний устав проектируемой структуры. В специально учреждённом совещании преобладали чиновники ГУЗЗа, чувствовавшие себя ныне хозяевами положения. Сюда же вошёл и экономист П.П. Мигулин (зять председателя Бюджетной комиссии Госдумы М.М. Алексеенко), которого прочили в её главы; он охотно рассуждал о громоздкости и низкой управляемости перегруженного Госбанка[1386]. Интересны письма последнего, адресованные Кривошеину, преисполненные реверансов[1387]. Вместе с тем в них содержались и здравые мысли: излишне не раздражать противников этой идеи, демонстрируя своё торжество. При нынешнем весьма благосклонном отношении финансового ведомства нет большой необходимости организовывать такой банк под крылом ГУЗЗа, можно предусмотрительно оставить его в ведении дружественного теперь Минфина[1388]. Грянувшая Первая мировая война, конечно, смешала эти планы. А вскоре выяснилось, что угроза им исходит с самой неожиданной стороны — от нового министра Барка. Тот обратился к Кривошеину, выразив большие сомнения по поводу организации государственного сельхозбанка, почти дословно воспроизведя аргументацию Коковцова, после чего предложил воспользоваться существующими финансовыми организациями[1389]. В ответном письме Кривошеин напирал на состоявшийся ранее обмен мнений по этому вопросу, требовал «взаимных личных объяснений»[1390].
Однако завершающую точку в проведении столыпинской реформы поставил, конечно, не министр финансов Барк или ещё кто-либо из правительственного чиновничества, общественных деятелей. Итог этим преобразованиям подвели те, кто стал главным объектом реформаторства, т. е. русское крестьянство. После февральско-мартовских событий 1917 года, когда население огромной страны, оставшись фактически без административной опеки, сразу решило аграрный вопрос в соответствии со своими предпочтениями. Общинная революция весны-лета 1917 года смела все столыпинские потуги в сельскохозяйственной сфере. Крестьянство выступило за общину, для разрушения которой было потрачено столько усилий.
Глава седьмаяНовая геополитическая стратегия
После утверждения на русском престоле династии Романовых западные державы стали служить образцом для подражания, источником вдохновения в многообразном экономическом и культурном строительстве. С Петра I и вплоть до конца столетия правящие элиты придерживались чётко выраженной европейской ориентации. Ни аристократия, ни дворянство, ни просто просвещённая публика не подвергали сомнению правильность, а главное — продуктивность этого выбора. И потому неудивительно, что «восточный вопрос» пребывал на периферии отечественной политики. Причём долгое время само понятие «Восток» ассоциировалось с Османской империей, Персией, а с середины XIX века — ещё и с присоединённой Средней Азией. Территории же Дальнего Востока казались загадочными, почти таинственными, и попытки привлечь к ним внимание наталкивались на противодействие общественного сознания, привыкшего оперировать стереотипами. Дальневосточное направление оставалось лишь неким побочным элементом в системе международных отношений[1391].
Однако с началом правления Николая II ситуация в корне меняется. Молодой император проявляет неподдельное внимание к тихоокеанским державам, к перспективам сотрудничества с ними. Актуализируются также вопросы освоения дальневосточных пространств, находящихся под скипетром Российской империи. Ещё будучи наследником престола, в 1890–1891 годах Николай Александрович посещает ряд стран Тихоокеанского бассейна; визит члена царствующей фамилии в эту часть света совершался впервые в отечественной истории. В качестве наставника наследника сопровождал князь Э.Э. Успенский, большой любитель Востока и всего, что с ним связано[1392]. Подробное описание поездки можно найти в богато иллюстрированном издании «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича». Этот трёхтомник был подготовлен князем, но создавался в тесном контакте с Николаем II, который лично прочитывал и утверждал каждую главу. Буквально каждая его страница демонстрирует симпатию и восторженное отношение к Востоку. В качестве основы для взаимоотношений России с пока ещё мало известным миром выдвигался такой тезис: «втягивающийся в нас инородческий люд нам брат по крови, по традициям, по взглядам. Мы только теснее скрепляемся и роднимся с тем, что всегда было наше»[1393]. Некоторые исследователи считают этот труд, написанный в форме традиционной книги о путешествиях, своего рода манифестом новых геополитических подходов[1394], оформившихся в так называемую «Большую азиатскую программу» царствования[1395]. С этой оценкой трудно не согласиться.
Развёрнутое обоснование восточного поворота содержится в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (с подачи Николая II её редактором становится всё тот же князь Э.Э. Ухтомский). В данном случае выбор старейшего российского издания далеко не случаен и даже символичен: печатный орган, основанный Петром I для пропаганды европейского курса России, теперь — во второй половине 90-х годов XIX и в начале XX столетия — становится ключевым для освещения азиатской тематики[1396]. Интересна и такая деталь: как в начале XVIII века «Санкт-Петербургские ведомости» «редактировались самим Петром Великим»[1397], так и ныне гранки отсылались в Царское Село, их лично просматривал император. В Петербурге иронизировали, что он выступал в роли редактора газеты[1398]. И Николай II, несомненно, полностью разделял и пропагандировал свежие геополитические идеи. Например, передовицы «Санкт-Петербургских ведомостей» предупреждали против «рабского следования» путями западной цивилизации, настойчиво напоминали, что Российская империя не только европейская, но и азиатская держава. А подлинно патриотической может считаться только та позиция, которая рассматривает нашу страну и восточные миры как