«едва узнал в этом согнувшемся, мешковатом, с потухшим взором и тревожным лицом человеке» прежнего самоуверенного министра финансов»[126]. Так как Витте был свергнут усилиями В.К. Плеве и А.П. Безобразова, в Петербурге иронизировали, «что тот ушёл “оплёванный” и “обезображенный”»[127]. При этом вокруг фигуры министра финансов ходили и зловещие слухи: мол, стоит какому-нибудь министру рассориться с Витте, как того настигает смерть от руки террористов, вновь активизировавшихся в начале XX столетия. У Витте испортились отношения с министром народного просвещения Боголеповым — и тот вскоре пал от руки студента Карповича. Незадолго до убийства в 1902 году министр внутренних дел Д.С. Сипягин тоже поссорился с Витте[128]. Подогрело молву и убийство Плеве, находившегося в откровенных контрах с поверженным главой Минфина. Конечно, это не более чем совпадения, но весьма показательна сама общественная трактовка событий.
Тем не менее это был ещё не конец, и Витте представился шанс вернуться на политическую арену после гибели Плеве. Это произошло в судьбоносном для страны 1905 году, и именно Сольский сыграл здесь ключевую роль. Как известно, после отставки Витте оказался на гораздо менее значимой позиции председателя Комитета министров, выпав из высочайшего окружения. В марте 1905 года он признавался, что за это время всего шесть раз побывал у Николая II, а говорил с ним наедине лишь дважды[129]. Ни для кого не было секретом, что император не жалует своего бывшего фаворита. Начальник походной военной канцелярии Е.И.В. А.Ф. Гейден утверждал: «Государь Витте не любит»[130]. Лечивший императорскую семью известный врач Н.А. Вельяминов констатировал, что «к Витте у Государя доверия было мало, и тот отлично знал это»[131]. О том же писал в дневнике и близкий к министру финансов кн. А.Д. Оболенский: «Витте чувствовал недоверие со стороны царя»[132]. В этой ситуации отставленный сановник, не оставлявший надежды вернуться на активное государственное поприще, пытался использовать вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну. Хорошо осознавая затруднительность своего положения, Витте через близкого к ней графа С.Д. Шереметева — друга Александра III — просил её убедить Николая II поручить ему «временное» управление финансами, поскольку действующий глава Минфина Э.Д. Плеске серьёзно заболел. Витте апеллировал к серьёзности момента: началась Русско-японская война, и в такую минуту вопросы «личного» характера должны отступить на второй план. Его авторитет в заграничных финансовых кругах по-прежнему высок, и было бы разумным использовать это обстоятельство во благо России. Мария Фёдоровна полностью разделила эти мысли, пообещав переговорить с императором[133]. Однако никакой реакции со стороны государя не последовало. Более того, когда из-за обострения болезни Плеске покинул кресло министра финансов, то последовало назначение В.Н. Коковцова — протеже Сольского. Конечно, ни о каком возвращении Витте на вершину власти говорить не приходилось.
Правда, определённые надежды сохранялись из-за революционного брожения и наметившихся политических реформ, но до возврата на первые роли было далеко. Даже заключённый его стараниями мир с Японией не переломил антипатии Николая II. В течение трёх дней после известия о договоре «Витте не получал от государя никакого уведомления, а затем получил довольно сухую телеграмму, за которой последовали телеграммы более приветливые»[134]. За всем этим стоял не кто иной, как Сольский. Пока Витте через Европу возвращался в Петербург, тот убедил Николая II ввести его в комиссию по преобразованию политического строя России[135]. Согласие императора было получено 3 сентября 1905 года, о чём Сольский телеграфом информировал Витте[136]. А уже через десять дней Николай II открыто говорил во время приёмов (на аудиенции английскому журналисту В. Стэду. — А.П.) о предстоящем назначении того председателем Совета министров[137]. Прибыв в столицу утром 15 сентября 1905 года после трёхмесячного отсутствия по хлопотам российско-японского договора, Витте поехал не в свой особняк на Каменноостровском проспекте, а кинулся в дом к Сольскому. На следующий день его ждала высочайшая аудиенция на яхте, где государь выразил ему доверие и отверг прошлые наветы[138]. Один из придворных в мемуарах описал эту встречу, состоявшуюся на палубе. Поведение Витте отличало излишнее подобострастие: он буквально держал руки по швам, низко кланялся, отвечал «так точно» или «никак нет». Постоянно обращался к Николаю II, величая его только полным титулом, чего тот в неофициальной обстановке от высокопоставленных чинов не требовал и чем даже тяготился[139]. Когда ему было объявлено о пожаловании графского титула, чуть не утратил дар речи и затем три раза старался поцеловать государю руку[140]. Таким образом, усилиями Сольского, сумевшего расположить Николая II к опальному сановнику, Витте в последний раз ненадолго блеснул на государственной арене.
В свете всего сказанного не может не удивлять тот факт, что в виттевских мемуарах о ключевом значении Сольского не говорится практически ничего. Человек, который в течение многих лет служил «главному модернизатору» незаменимой опорой, предстаёт перед читателем неким второстепенным персонажем. Образованным, культурным, но благодушным чиновником, закостенелым по духу, поскольку большую часть жизни просидел в Госсовете[141]. А самым влиятельным деятелем, обладающим большим здравым смыслом и практическим опытом, Витте называет А.А. Абазу[142]. Того самого Абазу, который как раз стараниями Витте покинул государственную арену, где он если что и олицетворял, то дух коммерции и делячества. Кроме того, у столь выдающегося деятеля была репутация карточного игрока — эту страсть не смог обуздать в своё время даже Александр II[143]. При этом современники прекрасно знали, что Абаза не имеет «ни того ума, ни тех сведений, ни той твёрдости, которая необходима для председателя департамента Госсовета. Всеми этими качествами обладает Дмитрий Мартынович Сольский»[144]. Добавим: на страницах мемуаров Витте демонстрирует подобное отношение не только к Сольскому, но и практически ко всем, кто оказывал ему поддержку[145]. Как метко заметил В.И. Гурко, если верить виттевским характеристикам, то «решительно все государственные деятели России… были сплошь не только круглыми бездарностями, но кроме того отчаянными честолюбцами, делу не преданными, родины не любившими и чуть ли не её врагами»[146].
Зачем Витте задним числом намеренно искажает картину? Ответ прост: он стремится подчеркнуть свои таланты, всеобъемлющее знание, всесокрушающую волю, а главное — пытается выставить себя главой реформаторского направления. Конечно, на фоне «полных ничтожностей» сделать это гораздо легче. Из виттевских откровений следует, что штабом российского реформаторства являлось Министерство финансов под его руководством. Эта точка зрения традиционна и для литературы; точнее, Минфин стал штабом, поскольку его возглавил Витте. Автор мемуаров подкрепляет эту мысль своей причастностью к знаковым назначениям. Оказывается, ему обязан креслом товарища министра финансов Н.Х. Бунге, коего скромный начальник эксплуатации Юго-Западной железной дороги рекомендовал самому М.Т. Лорис-Меликову[147]. Из текста следует, что Бунге и все остальные (вплоть до Александра III) с нетерпением ожидали советов мудрого железнодорожника. Затем, войдя во вкус, Витте всех последующих глав финансового ведомства — Э.Д. Плеске, В.Н. Коковцова, П.Л. Барка — объявляет своими воспитанниками, «которых я, так сказать, вытащил»[148]. Конечно, всё это имеет мало общего с действительностью. Костяк кадрового состава Минфина комплектовался по большей части Бунге и Вышнеградским. Назовём наиболее известных: В.И. Ковалевского, Д.Ф. Кобеко, Э.Д. Плеске, Н.Н. Кутлера, А.А. Рихтера, В.И. Тимирязева, С.И. Тимашева, П.Л. Барка и др. Одним из них стал и сам Витте, которого Вышнеградский неплохо знал по обществу Юго-Западных железных дорог. По его приглашению будущий «модернизатор всея Руси» и очутился начальником департамента. А со всеми вышеназванными чиновниками он познакомился уже в приёмной министра финансов[149]. Впоследствии некоторых, как, например, Барка, весьма коробило, когда Витте с лёгкостью представлял того своим учеником[150].
Пожалуй, из элиты Минфина статус виттевского ученика применим к его личным секретарям — И.П. Шипову и А.И. Путилову[151]; затем они поочерёдно возглавляли общую канцелярию ведомства. Став в октябре 1905 года первым председателем правительства, Витте именно им доверяет Министерство финансов: Шипов становится министром, а Путилов — его товарищем. Причём Путилов, впоследствии один из ведущих деятелей российского банковского мира, до самой смерти патрона сохранял с ним тесные контакты