рациям: она не должна была превышать уставной капитал (5 млн рублей) более чем в пять раз. Регулировался размер выдаваемых клиентам кредитов — не выше 500 тысяч рублей; не более чем на 2,5 млн рублей разрешалась покупка и продажа государственных процентных бумаг, а также гарантированных правительством облигаций. То, что американцы согласились на эти ограничения, объясняется просто: все они касались работы только с российскими клиентами. Власти вовсе не собирались ущемлять отечественные банки; при этом ограничения на зарубежные, в первую очередь американские, вклады и счета отсутствовали, что позволяло перекачивать через открывшееся отделение любые объёмы капиталов из США[1574]. Отделение начало функционировать 2 января 1917 года, о чём сообщили все крупные российские газеты. Для National City Bank of New York это было 29-е заграничное отделение, и здесь думали о расширении своего присутствия в России[1575].
Одновременно с российско-американским сотрудничеством в финансовой сфере правительством был запущен ещё один масштабный совместный проект — на сей раз в железнодорожном хозяйстве. Речь идёт о конкурсе на строительство Московско-Донецкой железной дороги, которое все эксперты считали очень перспективным. Одним из претендентов выступил пул американских финансистов, возглавляемых тем же National city bank of New-York. Они обещали построить магистраль нового типа — по последнему слову техники, причём используя преимущественно русские материалы[1576]. Их конкурентами стали предприниматели из Москвы (столпы отечественной оппозиции) во главе с П.П. Рябушинским. Московский биржевой комитет информировал заинтересованные правительственные ведомства о создании специального консорциума, готового вложить в дело около 500 млн рублей. В документе подчёркивалось: совершенно недопустимо отдавать предпочтение иностранцам и передавать в их руки управление стратегической железнодорожной веткой; ведь они будут действовать не из России и в конечном счёте не в российских интересах. Подобные примеры известны, их более чем достаточно, и не надо повторять имеющийся печальный опыт[1577]. Как водится, московские претенденты заручились поддержкой Государственной думы, финансовая комиссия которой признала рассмотрение проекта первоочередным делом. 1 февраля состоялось заседание членов ГД, ЦВПК и Совета Съездов представителей промышленности и торговли — вместе с чиновниками ряда министерств. Но чиновники отдавали предпочтение как раз американской заявке, чем вызвали возмущение депутатов, предлагавших обсудить вопрос прежде всего с точки зрения соблюдения российских интересов[1578]. В ответ сотрудник Минфина Н.Е. Гиацинтов сказал законодателям и сочувствующим, что дискуссия о строительстве этой трассы в комиссиях Госдумы излишня, вполне достаточно обсуждения в правительственных ведомствах[1579]. В результате тендер, как и планировалось, выиграл новый фаворит правительства — американский бизнес. Правда, из-за нестабильности, воцарившейся в стране после свержения царизма, строительство даже не началось[1580].
Февральский переворот 1917 года поставил под вопрос не только данный проект, но и многие другие замыслы царской бюрократии. С дальневосточным направлением Временному правительству всё было предельно ясно — его быстро свернули. Зато европейское направление, окрашенное в яркие либеральные тона, расцвело пышным цветом. Восторг по поводу победы демократии, к торжеству которой приложили усилия Англия и Франция, предполагал полное взаимопонимание и в области экономического строительства. Союзники сразу возобновили обращения к дружественной теперь власти о ратификации постановлений Парижской конференции. Но оказавшись лицом к лицу с этой крайне запутанной проблемой, министры Временного правительства растерялись. Новый глава МИДа П.Н. Милюков предлагал премьеру Г.Е. Львову решить, как всё-таки быть с Парижскими резолюциями, поскольку старое правительство не оставило чётких ориентиров[1581]. Этот вопрос был перегружен множеством конкретных нюансов, а необходимыми знаниями руководители «освобождённой России» не обладали. Это заставило их обратиться к тем, кто возглавлял переговорный процесс с западными партнёрами: Н.Н. Покровскому (бывшему министру иностранных дел) и В.В. Прилежаеву (товарищу министра торговли и промышленности), представлявшим страну на союзнической конференции в Париже. Несмотря на новые условия, их опыт оказался весьма востребованным. Покровский был определён заместителем Гучкова по Центральному военно-промышленному комитету — штабу по подготовке Февральского переворота, а Прилежаев сохранил пост при купеческом министре торговли и промышленности А.И. Коновалове; после отставки последнего он переходит в управляющие делами Всероссийского торгово-промышленного союза, учреждённого московскими деловыми кругами в марте[1582]. Затем эти бывшие царские чиновники были привлечены к работе Русско-Американского комитета, который в начале августа 1917 года создал А.Ф. Керенский, начавший разочаровываться в Англии и Франции. Покровский стал главой комитета[1583], а Прилежаев — одним из его заместителей. В.В. Прилежаев сопровождал в поездке по стране специальную американскую миссию сенатора Рута, изучавшую перспективы сотрудничества в новой обстановке[1584]. Таким образом, Временное правительство практически полностью повторяло то, что уже было проделано правительством царским. Однако всё это уже не пригодилось.
Глава восьмаяПроблема иностранного капитала
Проблема, которой посвящена эта глава, всегда привлекала большое внимание исследователей. Становление исторической науки в СССР (1920-е годы) происходило на фоне дискуссий о месте и значении иностранного капитала в империи времён заката, когда его поступление в страну резко увеличилось. В советское время наработан значительный массив литературы на данную тему; целая группа специалистов по экономике предреволюционного периода анализировали её как с отраслевых позиций, так и по географическому размещению[1585]. Однако все они занимались по преимуществу узкоэкономическими аспектами, нас же интересует более широкий контекст. Как привлечение французских, английских, немецких, бельгийских финансовых ресурсов сказалось не только на экономической, но и политической жизни в целом?
До конца XVIII века иностранное предпринимательство в России главным образом было связано с торговлей; оно зависело как от объёмов, так и от структуры экспортно-импортных оборотов. Купцы-банкиры преимущественно европейского происхождения разворачивали свою деятельность в крупных портах страны. А имперское правительство с конца 1760-х практиковало регулярные заграничные займы, и к 1861 году внешняя задолженность России достигла 350–450 млн рублей[1586]. Однако целенаправленное масштабное привлечение иностранных ресурсов началось с отменой крепостного права в рамках либеральной политики, проводимой министром финансов М.Х. Рейтерном. Важнейшим элементом модернизационного курса был провозглашён импорт капиталов. За первое пореформенное двадцатилетие их прилив составил невиданную доселе сумму — 2,1 млрд рублей (по 100 млн ежегодно); эти средства пошли на создание рельсовой сети[1587]. За следующие двенадцать лет, вплоть до промышленного подъёма 1890-х, приток капиталов уменьшился до 600 млн рублей, из них 75 % предназначалось для железнодорожного строительства. С 1893 по 1900 год иностранные вложения возросли до 1,2 млрд рублей, а до первой русской революции достигли 1,9 млрд рублей (в среднем 173 млн в год). В это время значительная часть поступивших средств — почти 45 % —впервые была инвестирована непосредственно в российскую промышленность[1588]. Эти цифры, введённые специалистами в научный оборот, сегодня хорошо известны. Они отражают определённые экономические повороты пореформенного периода, и в этом смысле представляется весьма перспективным увязать политику внешних заимствований с изменениями в хозяйственной стратегии.
Царствование Александра II характеризуется ярко выраженными либеральными приоритетами, когда считалось возможным в кратчайшие сроки запустить в России капиталистический проект. Принятое «Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов» очерчивало круг участников коммерческой деятельности, устанавливало порядок налогообложения, утверждало право заниматься торговлей и промышленностью любому человеку, независимо от состояния и сословия (за исключением священнослужителей РПЦ, протестантских проповедников и низших воинских чинов). Текст содержал даже такую новацию: «Всем без изъятия лицам, состоящим на службе государственной или по выборам, а равно их жёнам и детям дозволяется беспрепятственно получать свидетельства купеческие и промысловые. Лица эти могут вступать в подряды и поставки на общем основании, за исключением лишь тех ведомств, по которым они состоят на службе»[1589]. Власти рассчитывали, что участие в коммерции госслужащих стимулирует капиталистические реалии. Такая вольница омрачалась только одним обстоятельством: в случае банкротства коммерческого предприятия учредивший его чиновник подлежал увольнению со службы. «Положение…» было продублировано через пару лет, в 1865 году, с уточнениями сугубо фискального порядка (сбор