было при Александре III под давлением названных господ, не угасла окончательно. Крепло убеждение, что без притока финансов и без технико-производственных знаний обойтись трудно, а с местными самородками далеко не уедешь. Напомним, что первым вопрос о значимости иностранных финансовых ресурсов для экономического строительства поднял ещё М.Х. Рейтерн в начале 1860-х годов. Его ярко выраженный либеральный курс был тесно увязан с притоком зарубежных инвестиций, что подразумевало создание условий для беспрепятственной циркуляции капиталов. Тогда Рейтерн начал с восстановления свободного размена кредитных билетов на звонкую монету, запрещённого ещё в Крымскую войну.
Кредитные билеты не пользовались доверием у возможных инвесторов, и Рейтерн, получив заём от лондонских и парижских Ротшильдов, добился от Александра II указа (25 апреля 1862) приступить к размену в Государственном банке бумажных денег на золото и серебро. Однако момент был выбран неудачный — как с экономической, так и с политической точки зрения. Начало 1863 года ознаменовалось Польским восстанием; его подавление было сопряжено с большими расходами, поэтому востребованность золота и серебра резко увеличилась, и в ноябре 1863-го операцию размена пришлось прекратить с огромным ущербом для казны[1675]. Вдобавок ко всему Рейтерн обрушил цены на платину, запродав запасы (около 2 тысяч пудов) одной английской фирме: рынок на этот драгметалл не мог восстановиться в течение следующих тридцати лет[1676]. За всеми этими неудачами стояли попытки запустить капитализм с наскока. Создать полноценную основу для иностранных вливаний не удалось и стало понятно, что перевод денежного обращения страны на новый стандарт невозможно осуществить «кавалерийскими» методами, минуя этап аккумулирования необходимого золотого запаса.
Все эти уроки в полной мере были учтены в 1880-х: вопрос об иностранных капиталах ушёл тогда на второй план, однако подготовка денежной системы к золотому обращению не выпала окончательно. Министр финансов Н.Х. Бунге уже с 1883 года начинает действовать в этом направлении[1677]. Весьма интересный факт: отставка Бунге, произошедшая под давлением купеческих кругов и их политических союзников, не повлекла за собой свёртывания мер по накоплению золота, хотя Минфин возглавил И.А. Вышнеградский. Этот выдвиженец патриотических сил посещал купеческие ярмарки и биржевые комитеты, расхваливал «лучших сынов родины», но одновременно развивал начинания своего предшественника, фактически размывая экономическое могущество капиталистов из народа. Сегодня известно: именно преемник Бунге проделал львиную часть работы по введению золотого обращения. Осведомлённые представители высшей бюрократии были убеждены, что «Вышнеградский всё своё управление не делал ничего, кроме исполнения намеченного Николаем Христофоровичем плана восстановления равновесия в нашем бюджете, подготовки введения у нас металлического обращения. Разница лишь в том, что Бунге шёл к этой цели осторожными шагами…»[1678]
То же самое можно сказать и о привлечении иностранных капиталов. Пришедший под знаменем борьбы с «этим злом», Вышнеградский в действительности лишь изображал готовность двигаться в заданном направлении. Так, он отозвал из Комитета министров ранее внесённое Бунге представление о некоторых льготах Вяземской и Моршанско-Сызранской железных дорог, которые находились в руках голландских банкиров, но немного выждав — и уже без шума — повторно внёс документы в том же виде. Узнав об этом, Бунге заметил: «Человек, всячески старавшийся придать моим действием ложную окраску, вынужден обстоятельствами идти по намеченному мною пути. Вот где моя победа!»[1679] И этот случай не единственный: архивные документы свидетельствуют о полной расположенности Вышнеградского к зарубежным инвестициям. Показателен его спор с представителем патриотического лагеря министром государственных имуществ М.Н. Островским. Последний настаивал на существенном ограничении иностранного присутствии в отечественной экономике[1680]. Вышнеградский же был с ним категорически не согласен: «Едва ли можно признать желательным совершенное преграждение доступа иностранных капиталов в страну столь бедную капиталами, как Россия»[1681]. Огромные богатства остаются без эксплуатации или используются неэффективно, а местные бизнесмены «ставят себе главной целью извлечь возможно больший в данную минуту барыш»[1682]. В завершение своего письма Вышнеградский напомнил, что Министерство финансов неизменно принимает участие в разрешительных процедурах по каждому случаю, связанному с иностранными инвестициями[1683].
Внезапная болезнь и последовавшая отставка Вышнеградского не позволили ему раскрыться в полной мере и, главное, с неожиданной — прежде всего для купеческой элиты — стороны. Так что в её глазах он остался проводником комплекса протекционистских мер, «лучшим министром не только России, но и всего мира»[1684]. Зато его преемник, С.Ю. Витте, стал подлинным разочарованием для купечества. Этот министр вошёл в историю как творец нового денежного обращения и экономического роста, основанного на заграничных инвестициях. Хотя «все финансовые реформы, осуществлённые им, были делом не его ума, а подготовлены его предшественниками Бунге и Вышнеградским. Он ловко всё сумел использовать и решительно применить»[1685]. Напомним, что поначалу деятельность Витте во главе финансового ведомства едва не привела к срыву намеченных ранее планов. Новый министр, находившийся во власти славянофильских воззрений, намеревался поддерживать отечественную индустрию, накачивая экономику кредитными билетами. В этом же русле следует рассматривать идею специализированных банков для кредитования промышленности по аналогии с уже действовавшими земельными банками, выдававшими ссуду под сельскохозяйственные угодья. Теперь же залогом должны стать сооружения, здания, оборудование предприятий, что открыло бы для их владельцев дополнительный источник получения средств[1686]. Устав Московского промышленно-фабричного банка, предусматривающий работу на таких принципах, был подан в Минфин группой видных купцов Первопрестольной[1687]. Витте убеждал Государственный совет предоставить ему право самому утвердить этот банк, однако идею забраковало Министерство юстиции[1688].
1893–1895 годы были периодом бурного «романа» Витте и купеческой элиты. По воспоминаниям очевидцев, министр буквально выбегал из своего служебного кабинета приветствовать председателя Московского биржевого комитета Найдёнова, не обращая при этом никакого внимания на ожидающих в приёмной[1689]. Лидеры финансово-экономической бюрократии приложили немалые усилия, чтобы направить энергию Витте в правильное русло. Решающее влияние на идейную трансформацию начинающего государственного деятеля оказали Сольский и Бунге. Их переписка содержит критику министра за отход от курса на золотое обращение. В одном письме Бунге, говоря о Витте, напоминал, насколько опрометчиво полагаться на выпуск бумажных денег в видах оживления промышленности. Ведь «предполагаемая полезная работа бывает иногда бесполезною или неудавшеюся, соединённою с растратой капиталов…Что было бы с кредитом Франции, если бы 1 млрд 300 млн франков в билетах Банка Франции обеспечивали бы полезную работу Панамского канала или, выражаясь правильнее, если бы полезная работа, потраченная в сооружение Панамского канала, послужила обеспечением для выпуска билетов Банка на указанную сумму?»[1690] Вывод очевиден: опасны меры, не соответствующие силам страны и опирающиеся исключительно на бумажно-денежные ресурсы, причём безотносительно того, проводятся ли эти меры государством или частными лицами[1691]. Переломить виттевский настрой, превратив его в страстного поборника золотой валюты, удалось авторитетному Д.М. Сольскому. К середине 1895 года министр финансов уже с энтузиазмом пропагандировал вредность существующего бумажно-денежного обращения и активно ратовал за введение металлической валюты, что, по его словам, отвечало чаяниям «всех деятелей, призванных Высочайшей властью к заведованию финансами России»[1692]. Теперь Витте указывал на существующие «весьма серьёзные частные интересы, связанные с расстройством денежного обращения, им вызванные, вспоенные и вскормленные, и поэтому крепко за него стоящие, готовые на всякий абсурд для его защиты»[1693]. К такого рода абсурду он относил защиту прежней финансовой системы под предлогом патриотизма[1694].
Усилиями Витте накопленный к 1897 году золотой запас достиг 1095 млн рублей. В течение пятнадцати лет последовательно изымая из обращения кредитные билеты, правительство добилось неизменности денежной массы, проводя эмиссию только в отдельные голодные годы начала 1890-х[1695]. Теперь намеченная реформа, в отличие от времён Рейтерна, была тщательно подготовлена. Правда, Витте внёс в неё свою коррективу. Если проекты Бунге и Вышнеградского предполагали разрешение сделок как на золото, так и на серебро, то теперь речь шла исключительно о золотом обращении. В 1870-х годах золото ценилось в 18–20 раз дороже серебра, и девальвация последнего постепенно усиливалась. Пока серебряный рубль оставался значительно дороже кредитного, паритет между ними позволял упорядочивать денежное обращение. Но в начале 1890-х стоимость серебра по отношению к золоту резко упала (в 31 раз), серебряный рубль стал дешевл