[1922]. Если в 1860-1870-х годах подобные аферы с ценными бумагами железнодорожных компаний проводились отечественной элитой совершенно безнаказанно, то теперь все её участники пошли под суд[1923]. И даже высокие связи оказались бессильными перед директором кредитной канцелярии Минфина Л.Ф. Давыдовым, выступившим в качестве одного из главных свидетелей обвинения[1924]. Кстати, как только выявились признаки нарушений, Минфин повёл себя по-хозяйски, полностью сменив в Петербургском частном банке менеджмент. Как говорилось выше, туда был направлен бывший товарищ министра финансов В.И. Ковалевский; а когда через девять месяцев он пожелал покинуть банк, вместо него окончательно укрепился выходец из кредитной канцелярии А.А. Давидов.
Положение правительства как настоящего хозяина питерской банковской группы проявилось и в другом громком деле. Минфин давно выражал обеспокоенность тем, как в банках проходят общие собрания. Многие правления, ориентируясь на правительственные потребности, часто игнорировали интересы рядовых акционеров; в чём-то это напоминало отношение к мелким вкладчикам в банкирских конторах. Собрания акционеров проходили скоротечно, по заранее подготовленным сценариям; появились даже так называемые патентованные акционеры, которые кочевали с одного заседания на другое, получая плату за нужное выступление, выход, реплику и т. д.[1925] Власти решили встряхнуть банковское сообщество: Петербургский окружной суд по предложению Минфина в начале 1914 года вынес постановление об отмене итогов общего собрания акционеров Сибирского торгового банка. Суд признал недействительными выборы правления, совета и ревизионной комиссии, посчитав процедуры не соответствующими уставу и не обеспечивающими права всех акционеров. Это постановление имело далеко идущие последствия: отчёт правления и решения по дивидендам потеряли свою силу, подвисли многомиллионные договоры[1926]. В результате меньше чем за два месяца было подготовлено и проведено новое собрание — на сей раз с тщательным соблюдением всех процедур и с обязательной фиксацией в протоколе всех прозвучавших мнений, включая критические; все материалы были опубликованы в прессе[1927]. Заметим, что «взбучка» Сибирскому банку последовала вскоре после того, как власти пришли ему на помощь, в очередной раз нейтрализовав И.П. Мануса, который, опираясь на собранный с рынка пакет акций, пытался проникнуть в состав правления[1928].
Причём правительство относилось ко всем банкам достаточно ровно. Это подтверждает выявленный эпизод с мощным Азово-Донским банком. По каким-то причинам там сократили кредит одному из своих отделений, где прекратили учёт векселей, из-за чего в торгово-промышленной жизни Феодосии, Александров!®, Бахмута начались трудности. Б.А. Каменке указали: если он пользуется ресурсами Госбанка, ему «подлежит со своей стороны придерживаться такой же политики по отношению к своим провинциальным отделениям»[1929]. Показателен и другой случай. Когда глава Русско-Азиатского банка А.И. Путилов направил в Минфин руководителя одной дальневосточной хлебной компании (банк являлся её крупным акционером) для решения таможенных нюансов, крупному дельцу не преминули деликатно указать на его недостаточное знакомство с подобного рода вопросами[1930]. В другой раз Путилов и глава Сибирского торгового банка М.А. Соловейчиком провели целенаправленную скупку акций Российского общества пароходства и торговли, оформив их на своих доверенных лиц. На общем собрании РО-ПиТ 1915 года выяснилось, что контрольный пакет стратегической компании перешёл в руки банков. Представители Морского министерства и Министерства торговли и промышленности решили разобраться, как это могло произойти. Глава Минторгпрома князь В.Н. Шаховской информировал правительство, что банки по собственной инициативе увеличили свою долю в РОПиТ с 4 до 11 тысяч акций при общем числе 20 тысяч[1931], это означало доступ к распоряжению имуществом общества стоимостью свыше 100 млн рублей. Член правления адмирал Нилов — приближённое к Николаю II лицо — взялся проинформировать императора. И вскоре министр финансов П.Л. Барк предупредил Путилова о серьёзных последствиях[1932]. После чего Сибирский торговый банк согласился депонировать скупленные ценные бумаги в Минфине «с предоставлением ему всецело права голосования по означенным акциям в общем собрании акционеров»[1933]. Кроме того, Соловейчик оправдывался, что их не так поняли и никаких амбиций, кроме выгодного помещения средств, они не преследовали[1934].
Такое хозяйское отношение к банкам не было случайным: по мере расчистки столичных кредитных структур власти приступают к их мощнейшему денежному накачиванию. Так, за 1913 год ссуды, выданные Госбанком частным финансовым организациям, достигли небывалого объёма: только учёт по ссудным операциям определялся цифрой в 1 млрд рублей[1935]. Причём львиная доля средств шла именно в питерскую группу, что подтверждает такой факт: по своему потенциалу Петербургская контора Госбанка оставила далеко позади другие территориальные подразделения: например, в 1911 году её обороты составляли 820 млн рублей, тогда как вместе взятые показатели 25 контор и отделений развитого экономически юго-западного региона не доходили до 800 млн[1936]. Госбанк на постоянной основе снабжал деньгами питерские финансовые структуры траншами на 100–150 млн. Например, весной 1913 года поступило 134 млн рублей: подавляющая часть досталась Русско-Азиатскому, Петербургскому международному, Сибирскому торговому, Азово-Донскому банкам[1937].
О ведущей роли Петербурга в финансовом мире страны свидетельствуют и существенные сдвиги среди крупнейших кредитных учреждений начала XX века. В 1900 году в первую тройку входили купеческие детища: Вожско-Камский и Московский купеческий банк — типичные центры торгового капитала. В 1908 году Волжско-Камский ещё сохранял свои позиции, но Московский купеческий перешёл на пятое место. Затем они переместились на шестую и восьмую строчки соответственно, а первые пять мест заняли представители питерской банковской группы[1938]. Вот как выглядела эта тенденция в цифрах. Перед Первой мировой войной акционерный капитал Петербургского международного банка, Русского для внешней торговли, Русско-Азиатского и Азово-Донского составлял примерно по 50–60 млн рублей у каждого; капитал Петербургского частного банка составлял — 40 млн, Русского торгово-промышленного — 38 млн тогда как Волжско-Камского — только 18 млн рублей; Московского купеческого ещё меньше, а Московского учётного банка — всего 6 млн лишь новый банк Рябушинских довёл основной капитал до 25 млн рублей[1939]. За предвоенное десятилетие сумма активов московских банков увеличилась с 217,8 до 459,5 млн рублей, а петербургских — с 560,6 до 2549,9 млн т. е. почти в 5 раз[1940]. Московская пресса констатировала: местные банки опустились до уровня второстепенных, а древняя столица России «склонила голову перед петербургской банковской бюрократией»[1941].
По мере укрепления питерские банки вызывали не смолкающий шквал критики со стороны купеческой элиты, которая называла их полуказёнными, получастными обществами, что, если отойти от формальной стороны дела, недалеко от истины. Особенное раздражение вызывали руководители этих структур — бывшие чиновники Министерства финансов и Министерства юстиции, обладавшие бесконтрольным доступом к бюджетным источникам, откуда они черпали средства для различных коммерческих проектов[1942]. И всё же эти характеристики не совсем точно схватывают суть происходившего в российской экономике начала XX столетия. На самом деле амбициозная купеческая олигархия вытеснялась не просто привилегированными конкурентами, а новой финансово-экономической моделью. Исследователи, изучавшие банковскую систему, отмечали, что бурный рост столичных банков обусловлен нацеленностью на работу с ценными бумагами (акциями, облигациями). Во многом из-за такой фондовой акцентированности они заняли ведущие позиции в российской экономике[1943]. К тому же их коммерческая активность дополняла усилия государства. Питерские банки и раньше работали по правительственным поручениям, а в последнее десятилетие перед Первой мировой войной они уже выступали своего рода продолжением министерств, операторами по широкому спектру направлений. Так, во внешней политической сфере именно петербургские банки внесли важную лепту в снятие напряжения во время марокканского инцидента 1913 года, поддержав интересы союзнической Франции. Дирижируя действиями столичных банкиров, кредитная канцелярия предоставила им произвести свои платежи по зарубежным обязательствам за счёт свободной российской наличности в немецких банках, одновременно оказав поддержку парижской бирже, так как марокканское столкновение вызывало там панику, грозившую серьёзными осложнениями