Найт подхватил ее, как в тиски, и сказал, задыхаясь:
– Не думал я, что когда-нибудь встречу настолько глупую женщину, что будет способна на такую выходку! Великий Боже, вы должны стыдиться!
Тесная близость тени смерти заставила ее помертветь и побледнеть как труп, прежде чем он заговорил. Она и так была насмерть перепугана, а его слова добили ее, и она потеряла сознание в его объятиях.
Глаза Эльфриды оставались закрытыми не более сорока секунд. Она открыла их и сразу же вспомнила свое положение. На ее лице выражение сурового гнева сменилось сожалением. Но его жестокие слова порядком ее напугали, и она стала вырываться на свободу.
– Если вы можете стоять самостоятельно, что вы, разумеется, можете, – сказал он, разжимая объятия. – Я едва ли знаю, что мне делать – смеяться ли вашей причуде или разбранить вас за ее глупость.
Она немедленно стала оседать на свинцовую крышу. Найт подхватил ее снова.
– Вы ранены? – спросил он.
Она пролепетала что-то бессвязное и попыталась улыбнуться, потом сказала, порывисто отвернув от него лицо:
– Я просто напугана. Поставьте меня наземь, поставьте меня наземь!
– Но вы же не можете стоять, – заметил Найт.
– Вы этого не знаете; как вы можете знать? Я просто напугана, говорю же вам, – отвечала она обидчиво и поднесла руку ко лбу.
Тогда Найт увидел, что у нее был глубокий порез на запястье, видимо полученный ею, когда она опустилась на выступающий угол свинцовой крыши. Эльфрида тоже, кажется, впервые почувствовала и увидела этот порез и на минуту почти потеряла сознание снова. Найт быстро перевязал ее раненое запястье своим носовым платком, и, добавляя сложности ситуации, грозовая туча, за которой он наблюдал, стала проливать на них тяжелые капли дождя. Найт поднял глаза и увидел священника, который торопливо шагал к дому, а миссис Суонкорт шла вперевалку рядом с ним, точно торопливая утка.
– Если вы ослабели настолько, то будет гораздо лучше позволить мне снести вас вниз, – сказал Найт. – Или, во всяком случае, в какое-то укрытие от дождя.
Но ее возражения против того, чтобы он нес ее, сделали для него невозможным поддерживать ее дольше чем на пять шагов.
– Это глупость, огромная глупость, – сказал он, опуская ее наземь.
– И впрямь, – пролепетала она со слезами на глазах. – Я сказала, что меня не надо нести, а вы говорите, что это глупость!
– Поскольку это так и есть.
– Нет, это не так!
– А я думаю, что глупость. Во всяком случае, первоисточник у нее такой.
– Я с этим не согласна. И вам нет нужды так сердиться на меня – я этого не стою.
– Но вы и правда стоите. Вы достойны ненависти королей[90], как некогда изрек один писатель. Ну, а теперь вы сомкнете свои ручки позади моей шеи, чтобы я мог отнести вас вниз, не поранивши.
– Нет, нет.
– Вам лучше согласиться, или все решат за вас.
– Это еще что?!
– Я лишу вас возможности выбирать.
Эльфрида сделала маленький понимающий кивок.
– Что ж, теперь не извивайтесь, когда я попытаюсь донести вас.
– Я тут ничего не могу поделать.
– Тогда терпите молча.
– Мне все равно. Мне все равно, – повторяла она томным голосом и с закрытыми глазами.
Он поднял ее на руки, ступил на винтовую лестницу и стал медленными и осторожными шагами спускаться по каждому витку. Затем с нежностью матери, нянчащей дитя, он стал заботиться о порезе на ее руке. В течение всего процесса, пока он вытирал его да перебинтовывал носовым платком снова, на ее лице выражение страдальческого равнодушия сменилось чем-то похожим на задумчивый интерес, который порой украшали маленькие приступы дрожи и пустяковая разновидность трепета.
На обеих ее щеках в самой середине загорелось по маленькому красному пятну размером с облатку, которые проступили явно и продолжали становиться больше. Эльфрида каждую минуту ожидала, что последует повторение нравоучения о ее глупости, но Найт ограничился тем, что сказал:
– Пообещайте мне больше НИКОГДА не разгуливать по этому парапету.
– Башню скоро снесут, поэтому я не буду…
Спустя несколько минут она продолжала, понизив голос, и молвила серьезным тоном:
– Вам, разумеется, как и любому, знакомы те странные чувства, которые мы порой испытываем, когда наша жизнь на одно мгновение видится нам как бы в двух видах?
– Словно мы уже проживали этот момент раньше?
– Или переживем его снова. Что ж, я почувствовала на башне, что нечто похожее на эту сцену вновь случится с нами обоими.
– Помилуй нас Бог! – отозвался Найт. – Пообещайте мне, что вы никогда больше не будете гулять по таким местам ни под каким видом.
– Я обещаю.
– То, что такого случая не было раньше, это мы знаем. А чтобы вновь не стряслось что-то подобное, вы дали мне клятву. Так выбросите же из головы эту глупую фантазию.
Прошел очень сильный дождь, однако молний не было. Спустя еще несколько минут и сам шторм закончился.
– Ну, теперь, пожалуйста, обопритесь на мою руку.
– Ох нет, в этом нет никакой нужды.
Такой возврат к прежнему своеволию объяснялся тем, что он, говоря о ней, снова употребил эпитет «глупая».
– Вздор, это еще как необходимо: дождь опять пойдет прямо сейчас, а вы даже и наполовину не восстановили свои силы.
И без дальнейших препирательств Найт взял ее руку, переплел со своей рукой и держал так крепко, что она не смогла бы ее высвободить без борьбы. Чувствуя себя жеребенком, которого таким вот образом ведут в поводу, чувствуя это впервые в жизни и все-таки боясь рассердиться, она испытала огромное облегчение, когда увидела карету, которая выехала из-за угла, чтобы отвезти их домой.
Ее падение на крыше получило некое должное объяснение, когда они вошли в особняк; но они оба ни словом не обмолвились о том, что она вытворяла до этого эпизода. В течение всего оставшегося времени до полудня Эльфрида не показывалась; но к обеду она спустилась такая же сияющая, как всегда.
В гостиной, после того как он в течение промежуточного часа общался только с мистером и миссис Суонкорт, Найта снова бросили наедине с Эльфридой. Она искала решение шахматной задачи в одном из иллюстрированных журналов.
– Вы любите шахматы, мисс Суонкорт?
– Да. Это моя любимая научная игра, честное слово, любимая, исключая все другие игры. А вы играете?
– Я играл, хотя в последнее время не подворачивалось такой возможности.
– Брось ему вызов, Эльфрида, – сказал священник сердечно. – Она играет очень хорошо для леди, мистер Найт.
– Будем играть? – спросила Эльфрида нерешительно.
– О, конечно. Для меня это будет большое удовольствие.
Игра началась. Мистер Суонкорт успел забыть, что в прошлом году Эльфрида играла в шахматы со Стефаном Смитом. Она не забыла об этом, однако стала принимать за аксиому одну несомненную истину: обязанность хранить верность Стефану и ни в ком не вызывать подозрений, властно диктовала ей сменить образ поведения, а непостоянство, в свой черед, было не менее властным – словом, как бы там ни было, а такая смена давала бездну преимуществ именно непостоянству, если ей вздумается когда-нибудь его проявить.
По какой-то непростительной оплошности, какие порой случаются даже с лучшими игроками, Найт отдал свою ладью прямо в лапы одной из ее пешек. Это было ее первое преимущество. Она глядела с торжеством – даже безжалостно.
– Черт возьми! И о чем я только думал? – сказал Найт спокойно, и этим высказыванием ограничился весь его интерес к данному эпизоду.
– У нас ведь право дубинки, не правда ли, мистер Найт? – сказала Эльфрида медоточивым тоном.
– Ох да, разумеется, – отвечал Найт, которому, в любом случае, только что пришла на ум мысль, что он два-три раза позволил ей переставить ее фигуры, поскольку она честно заверила его, что прежнее их положение было попросту грубейшей ошибкой.
Она немедленно забрала с доски его невезучую ладью, и состязание продолжалось, а у Эльфриды была более благоприятная позиция. Затем он выиграл при размене, улучшил свое положение и начал серьезно ее атаковать. Эльфрида разволновалась и сделала ход королевой, в результате которого та оказалась в опасной близости от его оставшейся ладьи.
– Ну вот… как это глупо! Честное слово, я не видела вашу ладью. Конечно, никто, кроме дурочки, не сделал бы умышленно такой ход королевой!
Она говорила возбужденно, отчасти надеясь, что противник позволит ей отменить этот ход.
– Разумеется, никто, – согласился Найт безмятежно и протянул руку за своей королевской жертвой.
– Это не очень-то любезно – извлекать из такого хода преимущество, – сказала она немного раздраженно.
– Мне помнится, вы говорили: право дубинки? – парировал Найт вкрадчиво и безжалостно забрал королеву.
Эльфрида едва удерживала равновесие, стоя на самом краю обиды, но стыдилась показать это, а ее глаза уже готовы были наполниться слезами. Она так сильно старалась – так сильно старалась, – все думала и думала до тех пор, пока у нее в голове все не завертелось каким-то вихрем; и как бессердечно было это с его стороны – так с нею обращаться, в конце-то концов.
– Я думаю, это… – начала она.
– Что?
– Это не по-доброму – извлекать преимущество из простой ошибки, которую я сделала таким вот образом.
– Я потерял мою ладью из-за еще более простой ошибки, – неумолимо сказал ее враг, не поднимая глаз.
– Да, но… – В любом случае, так как его логика была абсолютно неопровержимой, она решила попросту высказать свой протест. – Я не могу вынести эту хладнокровную манеру игры, это право дубинки и приемы профессиональных игроков, словно мы с вами Стонтон[91] и Морфи[92]. Будто и вправду так важно, шевельнули ли вы пальцем, чтобы переставить фигуру, или нет![93]