– В прошлом году вы стали сенсацией в Сент-Лансесе. Мне кажется, я видел что-то такое в газетах.
– Да, мне верится, что обо мне что-то и впрямь писали.
– Должен поздравить вас с вашими успехами.
– Благодарю, но в них нет ничего необыкновенного. Естественный карьерный рост, когда на него не было никаких возражений.
За этим последовала обычная нехватка в словах, что всегда дает о себе знать между условными друзьями, которые обнаружили, что их дружба пошла на убыль, и все-таки они еще не упали до уровня простых знакомых. Каждый из них бродил взглядом по парку туда-сюда. Найт, возможно, сузил свой кругозор и мысли в течение тех промежуточных месяцев обращения с ним Стефана в последнюю их встречу и мог поощрять то, что его прежний интерес к благополучию Стефана умер в нем, поскольку его место в сердце заняла другая привязанность. Стефан был явно полон чувств, порожденных верой в то, что Найт увел у него девушку, которую он так сильно любил.
Затем Стефан Смит задал вопрос, приняв определенную беспечную манеру и тон, чтобы по возможности скрыть тот факт, что тема была для него гораздо важнее, чем его друг мог когда-либо предположить:
– Вы женились?
– Я не женился.
Найт отвечал тоном неописуемой горечи, что была почти угрюмостью.
– И я никогда не женюсь, – произнес он с окончательной решимостью в голосе. – А вы?
– Нет, – сказал Стефан печально и спокойно, как человек, лежащий в больничной палате.
Будучи в полном неведении относительно того, знал Найт или нет о том, что он первым притязал на руку Эльфриды, он все-таки решил рискнуть и сказать еще несколько слов на тему, которая и поныне обладала для него мучительным очарованием.
– Тогда ваша помолвка с мисс Суонкорт закончилась ничем, – сказал он. – Вы помните, как я встретил вас с нею однажды?
Голос Стефана здесь немного дрогнул, вопреки его сильнейшему желанию ничем себя не выдать. Опыт работы в Индии еще не дал ему полного контроля над своими эмоциями.
– Она была разорвана, – быстро ответил Найт. – Помолвки часто так заканчиваются – к добру или к худу.
– Да, с ними такое бывает. И что же вы делали после этого?
– Делал? Ничего.
– Где же вы были?
– Я едва ли могу сказать. Главным образом странствовал по Европе; и это, возможно, вас заинтересует, поскольку я затеял серьезное исследование на тему искусства архитектуры Средних веков континента. Мои заметки о каждом монументе, что я обследовал, к вашим услугам. Для меня они бесполезны.
– Я с радостью с ними ознакомлюсь… Ох, столько путешествовать за тридевять земель!
– Не так уж далеко я забирался, – сказал Найт с мрачной беспечностью. – Полагаю, вы знаете, как овцы порой начинают страдать головокружениями – эхинококкоз мозга, так это называют, – когда болезнь уничтожает их мозг, и животное демонстрирует странную особенность: постоянно ходит и ходит по кругу. Я путешествовал точно таким же образом – по кругу снова и снова, словно спятивший баран.
Отчаяние, горечь и бессвязность стиля, в котором Найт говорил: он больше выражал свои эмоции, чем стремился передать какие-то свои идеи Стефану, – все это болезненно поразило молодого человека. Дни их прежней дружбы были в некотором роде погублены: Найт стал другим человеком. Он и сам сильно изменился, но не так и не настолько, как изменился Найт.
– Вчера я приехал домой, – продолжал Найт. – Не имея, насколько мне известно, и полдюжины идей, стоящих того, чтобы о них помнили.
– Вы превзошли[227] самого Гамлета в своей меланхолии, – сказал Стефан с откровенностью, которая была полна сожаления.
Найт не ответил.
– Знаете ли вы, – продолжал Стефан, – что я готов был почти поклясться, что вы женитесь к этому времени, судя по тому, что я видел?
Выражение лица Найта стало жестче.
– Вы и впрямь могли? – сказал он.
Стефан был не в силах оставить эту угнетающую, соблазнительную тему.
– Да, и я просто этому дивлюсь.
– Вы ожидали, что я женюсь на ком?
– На той, которую я видел с вами.
– Благодарю вас за это изумление.
– Она вас завлекла и обманула?
– Смит, теперь я вам скажу только одно, – отпарировал Найт строго. – Никогда не задавайте мне вопросов на эту тему. Запомните, что у меня есть своя причина выдвигать такое требование. И если вы будете меня спрашивать, то не получите ответов.
– Ох, у меня ни на мгновение не возникло желания спрашивать у вас то, что вам так неприятно, только не у меня. Но я почувствовал на минуту, что мне, со своей стороны, следует кое-что объяснить и услышать похожее объяснение от вас. Ну, как бы там ни было, бросим тему, бросим тему.
– Что бы вы объяснили?
– Я потерял женщину, на которой я собрался жениться; вы не женились, хотя вы это планировали. Мы могли бы сравнить наши впечатления.
– О ваших отношениях я никогда и словом не обмолвился.
– Я это знаю.
– И вывод, который напрашивается, очевиден.
– Именно так.
– Правда состоит в том, Стефан, что я с упорством придерживаюсь решения никогда не говорить на эту тему, для чего у меня весьма веская причина.
– Несомненно. Настолько веская, что ради этой причины вы не женились на ней.
– Вы ведете коварные речи. У меня веская причина, мучительно веская!
Тревога вынудила Смита решиться еще на один вопрос:
– Она вас недостаточно сильно любила? – Он затаил дыхание, сделав его медленным и слабым, пока в боязливой надежде ожидал ответа.
– Стефан, вы сильно злоупотребляете обыкновенной вежливостью, настойчиво задавая вопросы подобного рода после всего, что я вам сказал. Я вас вовсе не понимаю. Мне необходимо уйти.
– Да боже мой! – воскликнул Стефан страстно. – Вы говорите так, словно вы вовсе не отбирали ее у того, кто имел на нее гораздо больше прав, чем вы!
– Что вы этим хотите сказать? – спросил Найт в недоумении. – Что вы слышали?
– Ничего. Мне тоже необходимо уйти. До свидания.
– Если вам надо идти, – теперь уже неохотно сказал Найт, – то вам следует уйти, я полагаю. Уверен в том, что не понимаю, отчего вы так поступаете.
– Я тоже не понимаю, отчего себя так ведете вы. Я всегда питал к вам признательность, и настолько, насколько я это сознаю, нам никогда не было нужды скрывать друг от друга что-то, что мы сейчас скрываем.
– И был ли я когда-нибудь иным, кроме как благожелательно настроенным по отношению к вам, Стефан? Уверен, вы знаете, что не был! Постоянная скрытность началась с вас, вы это знаете.
– Нет, нет! Вы заблуждаетесь в целом касательно наших отношений. Вы всегда были, с самого начала, скрытны со мной, хотя я доверял вам все. Это было, я полагаю, естественное следствие нашего с вами разного положения в жизни. И когда я, ученик, стал с вами так же скрытен, как вы, учитель, вам это не понравилось. В любом случае, я собираюсь просить вас заглянуть ко мне и снова повидаться.
– Где вы остановились?
– В Гровнор-отеле, Пимлико[228].
– Так же, как и я.
– Это удобно, если не сказать – странно. Что ж, я задержусь в Лондоне на день-два, затем я собираюсь навестить отца и мать, которые теперь живут в Сент-Лансесе. Хотите увидеться со мной этим вечером?
– Я могу, но не стану обещать. Я хочу час-другой провести в одиночестве, но я теперь знаю, где вас найти, в любом случае. До свидания.
Глава 38
Люта, как преисподняя, ревность[229].
Стефан нимало не размышлял об этой встрече со своим старым другом и когда-то любимым образцом для подражания. Он был опечален тем, что среди всех отвлечений последнего времени слабый голос верности Найту еще говорил в его душе. Возможно, эта стойкость объяснялась тем, что Найт всегда обращался с ним как с простым учеником, даже унижал его иногда, и наконец, хоть и невольно, заставил его пережить худшее унижение из возможных, уведя у него возлюбленную. Эмоциональная часть характера Стефана была создана скорее по женской, чем по мужской, модели; и та ужасная рана от руки Найта, коя по-прежнему была живой и горячей, могла бы исчезнуть вовсе при любящей заботе.
Найт, со своей стороны, был раздражен после того, как они расстались, поскольку ему не удалось сразу же забрать Стефана в руки по своей старой привычке. Те слова, которые случайно вылетели у Смита, насчет кого-то, кто имел больше прав на Эльфриду, если бы произносивший их был гораздо моложе, побудили бы Найта на такой вопрос, как: «Давай, расскажи мне об этом все, мой мальчик», – и Стефан выложил бы все прямо, что хотел сказать об этом предмете.
Стефан, необыкновенный мальчик, несмотря на то что он внешне стал Стефаном, взрослым мужчиной, изобретателем, оживил в памяти Найта тот день. В настоящее время он был не более чем временный житель Лондона; и после того, как он уладил два-три деловых вопроса, которые у него оставались нерешенными в тот день, он рассеянно прогуливался по мрачным коридорам Британского музея в те полчаса, что оставались до его закрытия. Встреча со Стефаном соединила настоящее с прошлым, закрыла ту глубокую расселину, кою образовало его отсутствие в Англии, словно она никогда не существовала, и края той расселины смыкались до тех пор, пока последние обстоятельства его прежнего пребывания в Лондоне не стали буквально вчерашним днем для сегодняшних обстоятельств. Та буря, что бушевала в нем из-за Эльфриды Суонкорт, поднялась с новой силой, только окрепнув после затишья. И впрямь, в эти долгие месяцы отсутствия, несмотря на то что он подавил желание сделать ее своей женой, он ни на минуту не забывал, что она принадлежала к тому типу женщины, которая идеально подходила к его характеру; и, вместо того чтобы вовсе избавиться от мыслей о ней, он все больше смотрел на это как на слабость, которую нужно терпеть.
Найт вернулся в свой отель гораздо раньше, чем вернулся бы при обычном стечении обстоятельств. Он не заботился о том, чтобы поразмыслить, выросло ли это стремление из дружеского желания закрыть пропасть, коя медленно ширилась между ним и его самым ранним знакомым, или из страстного желания узнать смысл темных пророчеств, кои изрек Стефани, кои означали, что он знает об Эльфриде больше, чем предполагал Найт.