– Поскольку вы спросили, мне не остается ничего другого, кроме как ответить, что я еду туда, Стефан, – ответил Найт медленно и с большей решимостью манеры, чем та, что он проявлял весь день. – Я еду в Энделстоу узнать, свободна ли еще Эльфрида Суонкорт, и если свободна, то попрошу ее стать моей женой.
– Так же как и я, – сказал Стефан Смит.
– Полагаю, что ваши усилия напрасны, – отпарировал Найт решительно.
– Еще бы вам так не думать. – Сильная горечь зазвучала в голосе Стефана. – Вы могли хотя бы сказать НАДЕЮСЬ вместо ПОЛАГАЮ, – прибавил он.
– Я не мог бы сказать подобную вещь. Я вам ясно выразил свое мнение. Эльфрида Суонкорт могла любить вас когда-то, несомненно, но это было в то время, когда она сама была настолько юной, что едва ли знала собственное сердце.
– Благодарю вас, – отозвался Стефан лаконично. – Она знала свое сердце прекрасно, так же как и я. Мы одного с ней возраста. Если бы вы не вмешались…
– Не говорите так, не говорите так, Стефан! Как вы можете говорить, что я помешал? Пожалуйста, будьте справедливы!
– Что ж, – сказал его друг, – она была моей до того, как стала вашей, вы это знаете! И это кажется очень тяжелым ударом – обнаружить, что именно вы увели ее у меня, и знать о том, что если бы это был кто-то другой, то все закончилось бы для меня хорошо! – Стефан говорил с переполненным сердцем и, отвернувшись, смотрел в окно, чтобы скрыть эмоции, кои ясно читались на его лице.
– Это абсурд, – сказал Найт более добрым тоном. – Это потому, что вы смотрите на дело под таким углом. То, что я сказал вам, было для вашего же блага. Натурально, вам не нравится понимать правду – то, что ее склонность к вам была просто первой склонностью девочки, чувством, что никогда не имело глубоких корней.
– Это неправда! – пылко возразил Стефан. – Это вы вытеснили меня из ее сердца. И теперь вы опять втискиваетесь между нами и снова лишаете меня шанса! Мое право – вот как это называется! Как неблагородно с вашей стороны появляться снова и пытаться снова отбить ее у меня! Когда вы завоевали ее сердце, я не вмешивался; и я думаю, мистер Найт, вы должны бы сделать для меня то же самое, что я сделал для вас!
– Не называйте меня «мистер» – теперь вы занимаете такое же положение, как и я.
– Первая любовь самая глубокая, и она выпала на мою долю.
– Кто вам это сказал? – надменно поинтересовался Найт.
– Я был ее первой любовью. И это из-за меня вы и она расстались. Мне было достаточно легко об этом догадаться.
– Это так. И если бы я теперь взялся объяснять вам, каким образом вышло так, что мы расстались, я могу убедить вас в том, насколько не правы вы, что ей навязываетесь; это, как я сказал первым делом, будут напрасные усилия с вашей стороны. Я выбрал обойтись без объяснений, поскольку услышать подробности будет для вас болезненно. Но если вы не хотите прислушаться к моим словам, продолжайте, ради бога. Мне дела нет до того, что вы намерены делать, мой мальчик.
– У вас нет никакого права доминировать надо мной так, как вы себе позволили. Только потому, что я был мальчиком, привык смотреть на вас снизу вверх как на учителя, и потому, что вы помогли мне немного, за что я вам был благодарен и любил вас, вы сейчас присвоили себе слишком много и пытаетесь занять мое место, отталкивая меня в сторону. Это жестоко… это несправедливо с вашей… стороны так ранить меня!
Найт был сильно задет этими словами.
– Стефан, такие слова несправедливы и недостойны любого мужчины, и они недостойны вас. Вы знаете, что обидели меня. Если вам когда-либо принесли пользу какие-то мои указания, я буду только очень рад это услышать. Вы знаете, что они давались вам в очень большом количестве и что я никогда не ставил себе целью в обмен на них хоть как-то сделать вас своим должником.
От природы добрая натура Стефана была тронута, и он сказал встревоженным тоном:
– Да, да. В этом я был несправедлив – это я признаю.
– Думаю, это остановка в Сент-Лансесе. Вы будете выходить?
Манера Найта вернуться к вопросу и забрать в свои руки контроль над ситуацией снова отрезвила Стефана.
– Нет, я же сказал вам, что еду в Энделстоу, – решительно ответил он.
Найт принял невозмутимый вид и больше не сказал ни слова. Поезд продолжал с шумом ехать вперед, и Стефан откинулся назад в своем углу купе и закрыл глаза. Желтые краски вечера стали коричневыми, темные тени сгустились, и время от времени летучим облаком пыли порывы ветра били в стекло купе – пыльное облако, рожденное от холодного бриза, что дул с северо-востока. Прежде позлащенные солнцем, а теперь пугающие, холмы начали терять свой дневной вид округлостей и стали превращаться в черные диски с вандейковскими зубцами на фоне неба, а вся природа набросила на себя плащ, в который в это время года шесть вечера одевает весь окрестный пейзаж.
Стефан подпрыгнул на месте от шока после того, как долгое время пребывал в неподвижности, и это было за несколько минут до того, как он по-настоящему проснулся.
– Ну, до чего же реальный, до чего же реальный! – закричал он и стал тереть рукою глаза.
– Что это? – спросил Найт.
– Этот сон. Я заснул на несколько минут, и мне приснился сон – самый худший сон из всех, что я могу припомнить.
Он измученно выглянул в окно. Теперь они медленно ехали к Кемелтону. Свет фонарей был различим сквозь вуаль вечера, огонек фонаря появлялся в окне купе через равномерные интервалы и слабо мигал под порывами ветра.
– Что вам приснилось? – спросил Найт мрачно.
– Ничего такого, о чем стоило бы рассказать. Это был в некотором роде кошмар. Сны ведь никогда ничего не значили.
– Я едва ли хотел сказать, что они что-то значат.
– Я это знаю. В любом случае, раз вам так хочется это услышать, то, что мне приснилось, было следующее. То было наиярчайшее утро в церкви Восточного Энделстоу, и вы и я стояли у купели. Вдали, у алтаря, стоял в одиночестве лорд Люкселлиан, холодный, бесстрастный и явно непохожий на себя самого, но я знал, что это был он. Внутри алтарной ограды стоял странный священник с раскрытым требником. Он поднял глаза и спросил лорда Люкселлиана:
«Где невеста?»
Лорд Люкселлиан ответил:
«Нет никакой невесты».
В этот миг кто-то вошел в дверь церкви, и я знал, что это была леди Люкселлиан, которая умерла. Лорд обернулся и сказал ей:
«Я думал, что вы покоитесь в склепе под нашими ногами; но это был всего лишь мой сон. Идите сюда».
И тогда она пошла вперед. И, протискиваясь между нами, она дохнула на меня таким холодом, что я закричал: «Жизнь покидает мое тело!», и, как это часто бывает со снами, тут я проснулся. Но вот мы и в Кемелтоне.
Поезд медленно подъехал к станции.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Найт. – Вы и впрямь собираетесь нанести Суонкортам визит?
– Никоим образом. Я собираюсь сперва порасспрашивать в окрестностях. Я остановлюсь на ночь в «Гербе Люкселлианов». Вы же, я полагаю, поедете прямо в Энделстоу?
– В это время дня я едва ли могу сделать что-либо подобное. Возможно, вам неизвестно, что ее семья… ее отец, во всяком случае… настроен по отношению ко мне так же враждебно, как и по отношению к вам.
– Этого я не знал.
– И я могу полететь в их дом, словно старый друг, не более, чем это можете вы. Конечно, у меня есть некоторые привилегии дальнего родственника, в чем бы они ни заключались. – Найт опустил окно и выглянул наружу. – Там, на станции, скопилось огромное количество народу, – сказал он. – Все они ждут наш поезд.
Когда поезд остановился, два друга, что стали наполовину чужими друг другу, смогли разглядеть в свете фонарей, что толпа зевак окружала, словно сердцевину, группу мужчин в черных плащах. Боковые ворота на железнодорожной станции были открыты, и подле них стоял темный экипаж, который они сперва не узнали. Затем Найт увидел, что его передняя часть на фоне неба образует словно силуэты кедров, и понял, что экипаж был катафалком. Несколько человек стояло у дверей вагона, чтобы встретить пассажиров, большинство собралось у передних колес катафалка. Найт и Стефан вышли на станции и на миг обернулись в том же направлении.
Мрачный вагон, который проделал с ними весь путь от Лондона, начал понемногу разоблачать то, что цель их путешествия была также и его собственной. Его подвезли прямо к открытым воротам. Все наблюдатели отхлынули назад, образуя четкие шеренги от ворот до вагона, и мужчины в плащах приступили к последней перевозке.
– Я догадываюсь, что это рабочие, – сказал Стефан. – Ах, это странно, но я узнаю троих из них, это работники из Энделстоу. Все это довольно удивительно.
Вскоре показались двое мужчин, потом еще двое, и в лучах фонарей стало видно, что они несут светлый гроб из атласного дерева, ярко отполированный и незаколоченный гвоздями. Восьмеро мужчин приняли эту ношу на свои плечи и медленно пересекли платформу, двигаясь к открытым воротам.
Найт и Стефан вышли наружу и подошли близко к уходящей процессии. Экипаж, принадлежащий к кортежу, под светом фонаря повернулся кругом. Свет залил лицо священника из Энделстоу, мистера Суонкорта, который выглядел постаревшим на много лет с тех пор, как они его видели в последний раз. Найт и Стефан невольно отшатнулись назад.
Найт заговорил с одним из наблюдателей:
– Что мистер Суонкорт делает на этих похоронах?
– Он был отцом леди, – сказал наблюдатель.
– Как отцом леди? – спросил Найт таким загробным голосом, что человек вытаращил на него глаза.
– Отцом леди, что лежит в гробу. Она умерла в Лондоне, понимаете, и ее тело доставили сюда на поезде. Сегодня вечером ее привезли домой, а похороны завтра утром.
Найт стал как вкопанный, слепо глядя на то место, где был катафалк, словно он видел там, на его месте, кого-то другого. Затем он обернулся и поддержал податливое тело Стефана, который согнулся к земле, как дряхлый старик. Он взял под руку своего молодого друга и увел его прочь от света.