Он подошел к окошку, протянул бланк телеграфистке. И тут парень в клешах молча отбросил телеграмму в сторону.
– Я уже стоял, – вежливо проговорил Владимир, стараясь погасить к себе неприязнь к этому наглому типу. – Мне телеграмму отправить.
– Не-а, не стоял ты тут, дядя, – осклабился парень, показывая железный зуб. – Тут мое место. А твое – во-о-он там. – Он ткнул пальцем в самый конец очереди.
– Как же так? Вот же написано: «Телеграммы принимаются вне очереди».
– А я читать не умею, – хохотнул блатной.
В очереди тоже прозвучали робкие смешки. Немолодой мужик, стоящий за парнем, тронул Владимира за рукав.
– Слышь, парень, ты б не цеплялся с ним, а? Это ж Ванька Корявый…
– А гражданин небось не местный, – зло ухмыльнулся блатной. – Не знает, что такое финка Корявого.
Он сделал было быстрое движение, но рука Сабурова оказалась быстрее. Вор, побелев, тонко завыл от боли. Очередь уважительно переглянулась.
– У-уй, с-с-сука, больно… – скулил Корявый, тщетно пытаясь вырваться. – Руку поломал, падла-а-а.
– Пока еще нет, – сказал Владимир, выворачивая кисть Корявого так, что он, продолжая выть, мягко уселся на пол у его ног. Сабуров протянул телеграмму в окошко: – Возьмите телеграмму, гражданка.
– Рупь десять с вас, – безразлично отозвалась телеграфистка.
Забрав сдачу, Сабуров склонился к уху сидящего на полу Корявого.
– Еще раз узнаю, что ты Володьку из первого класса школы по уху хлопнул – ухо тебе отрежу, усек? – очень тихо произнес он.
– Усек, дядя, – просипел вор.
– Молодец. Вали отсюда, пока жив.
Сабуров дал Корявому такого пинка, что тот жалко распластался на полу почты. Очухавшись, вор подтянул штаны и бегом бросился наружу.
Выйдя на крыльцо почты, Сабуров закурил. И почти сразу же услышал за плечом странно знакомый голос:
– Прикурить не найдется, товарищ?
Он резко обернулся. Перед ним стоял тот самый командир ГПУ, который прицепился к нему с проверкой документов в поезде несколько часов назад. Рядом стояли еще двое ГПУшников, в одном из них Сабуров узнал бойца, который преследовал его в поезде. В руках у обоих были наганы, наведенные на него. Не уйдешь, подстрелят…
– Корявого хорошо сделал, хвалю, – обнажил зубы в усмешке Захаров. – А теперь руки вверх, господин Сабуров.
Владимир быстро оглянулся.
– Нет, сейчас тут нет никакой Даши, – снова усмехнулся чекист.
Сабуров с изумлением вгляделся в его лицо. Неужели жизнь за последние полчаса сводила его уже со вторым человеком из той банды, которая ввалилась тогда ночью в Дашину избу? Чем пристальнее Владимир вглядывался в лицо чекиста, тем больше убеждался – да, перед ним, без сомнения, стоял тот самый Семен Захаров, который в ноябре семнадцатого требовал у него снять погоны… Только сейчас он был на десять лет старше, с усами, да еще на нем был не мокрый плащ-дождевик, а хорошо пошитая шинель со знаками различия ГПУ. «Вот почему его лицо показалось мне смутно знакомым там, в поезде», – подумал Сабуров.
– Господин революционный прапорщик? – медленно спросил он, поднимая руки вверх. – Смотри-ка… В усах прямо не узнать…
– Обыскать, – скомандовал Захаров, не спуская с него глаз.
Бойцы быстро, споро, не стесняясь входящих и выходящих из почты людей, охлопали карманы Владимира, отобрали портфель, выдернули из потайного кармана браунинг.
– Бельгийский, товарищ замначотдела, – сообщил Коробчук, повертев пистолет в руках.
– И обойма запасная, – добавил второй боец.
Захаров спрятал браунинг в карман и скомандовал:
– Руки назад, шагом марш. Шаг вправо, шаг влево – конвой руби-стреляй!
Владимир с усмешкой подчинился. Двое ГПУшников встали по бокам, Захаров зашагал сзади. На глазах изумленных жителей Ленинки задержанного повели к зданию станции.
Оперативник некоторое время вопросительно смотрел на Захарова, уютно устроившегося за его столом в кабинете на станции. Наконец Захаров не глядя бросил ему:
– Сходите отдохните, товарищ… Понадобитесь – приглашу.
– Есть, – отозвался чекист и вышел.
Владимир усмехнулся. Он сидел напротив Захарова. Руки были стянуты стальными наручниками. Портфель стоял на столе.
– Живучий ты, гад, оказался, – неожиданно спокойным голосом проговорил Захаров, не спуская глаз с арестованного. – Мы же на следующий день к Даше приехали в шесть утра… А тебя уже нету. И ее нету. Чи-истенько. Вывезла офицера-героя в неизвестном направлении. И вот – какая встреча…
– А тебя, бывший прапор, красная власть не больното ценит я вижу? – спросил Владимир негромко. – Мелкая чекистская сошка в провинции… Ты ж не об этом мечтал, когда погоны в ноябре семнадцатого срывал, верно? Наркомом небось мечтал стать, не меньше?
Захаров встал из-за стола, подошел к Владимиру. С холодной ненавистью уставился ему в лицо.
– Ты хоть понимаешь, что ты мне жизнь покалечил? – тихо, с мукой в голосе сказал он.
Сабуров непонимающе усмехнулся.
– Ты что – перебрал вчера, Захаров?!
– Я ж к Дашуре всей душой, – не слушая, продолжал тот. – Она еще вот такой была, когда я решил – все, будет моей!.. А она, видишь, в тебя… Ну, ясное дело – образованный, сын офицера, барин… Кто я против тебя? Я ж из-за этого в школу прапорщиков и пошел, чтобы тоже с погонами, как ты…
– А-а, вот ты о чем, Захаров… – протянул Владимир. Помолчал и добавил: – Но ведь теперь все козыри на твоей стороне, правда ведь? Разыщи Дашу и люби сколько хочешь. Тем более если еще в детстве решил. За нее и за себя…
– Легко сказать – люби… – с болью отозвался Захаров. – Я забыть ее пытался… Женился даже, на Лизке Кирпотиной… Ее такие, как ты вот, расстреляли. А потом понял, что – все, не могу без Дашуры… Приходил я к ней… и не раз. Только ты у нее в башке до сих пор, ты, понимаешь?
Чекист резко отвернулся. Сабурову показалось, что в его глазах блеснули слезы.
– Где она сейчас? – негромко спросил он.
Захаров усмехнулся.
– А вот тебе теперь это знать без всякой надобности. Ты ведь уже, считай, свои девять грамм от советской власти получил. Правда ведь?
Он с разворота изо всей силы ударил сидящего Владимира под дых. Сабуров, не ожидавший удара, повалился на пол вместе со стулом.
– Тля белогвардейская, – просипел Захаров, зажав лицо противника в пятерне. – Зачем тебя заслали, сука, говори?!
– Умнее ничего не мог спросить, идиот? – с трудом выговорил Сабуров, задыхаясь.
Захаров начал зверски избивать задержанного ногами. Он вкладывал в эти удары всю ненависть и боль, которые накопились в душе.
Запыхавшись, он брезгливо взглянул на скорчившегося на полу Сабурова, сплюнул на него и, боком присев на край стола, снял телефонную трубку.
– Товарищ начальник отдела? Здравия желаю, Захаров у аппарата. Взяли гада. Так точно, белобандит… Да, бельгийский ФН был в потайном кармане и запасная обойма. Еще? Портфель, в портфеле карта приграничного района и портмоне. Удостоверение личности фальшивое. На имя землемера Андреева Павла Андреевича, 1894 года рождения, живет в Пскове… Есть. Да, буду на станции. Жду.
Он повесил трубку. Владимир с трудом вытер скованными запястьями кровь с разбитого лица. Захаров присел перед ним на корточки.
– Ты ж наверняка книжку «Красный террор» Мельгунова читал, да? – негромко произнес он. – Так вот – все там неправда. Методы в ОГПУ на месте не стоят, развиваются. Так что готовься к тому, что все ты скажешь. И очень быстро, я тебя уверяю.
На главной площади провинциального уездного городка возвышался серый гипсовый бюст Карла Маркса. Над небольшим двухэтажным особнячком, в котором размещался райком ВКП(б), гордо развевался большой красный флаг. По фасаду протянулся кумачовый лозунг – «Да здравствует 10-й Октябрь!» Рядом с входом на облупившуюся штукатурку был косо нашлепнут плакат с изображением парящего в облаках самолета и надписью «Ура героям перелета Москва – Токио – Москва тов. Шестакову и тов. Фуфанову!»
Рядом с дверьми стояли двое молодых работников ГПУ, проверяя документы у входящих. К ним то и дело подходили ответработники в штатском с толстыми портфелями, военные, милицейское начальство. Они солидно приветствовали друг друга.
Рявкнув сигналом на зазевавшегося ломового извозчика, на площадь въехал потрепанный легковой «Форд». Из машины с довольным видом показался начальник линейного отдела ГПУ. Беспечно насвистывая в усы какую-то мелодию, он молодецки взбежал по ступенькам, на ходу показав чекистам удостоверение. Те откозыряли с улыбками.
Еще через десять минут начальник линейного отдела, по-прежнему бормоча под нос веселую песенку, тщательно мыл руки в туалете райкома партии. В одной из кабинок раздался звук спускаемой воды, и оттуда, застегивая на ходу ширинку, показался пятидесятилетний командир погранотряда Отдельного корпуса пограничных войск ОГПУ с тремя шпалами в зеленых петлицах.
– Все лучшие люди встречаются здесь? – хохотнул начальник линейного отдела. – Мое почтение Сан Санычу. Извини, руки мокрые.
– Здорово, Пал Палыч, – хмыкнул пограничник, подходя к зеркалу. – Извини, руки грязные.
Он включил воду и покосился на коллегу.
– Чё веселый такой? Будешь хвастаться на отчетном собрании?
Начальник линейного отдела лукаво прищурился:
– Ох, не хочется тебя расстраивать, Сан Саныч… Ох, не хочется…
– А что такое? – насторожился пограничник.
– Уверен, что хочешь себе настроение попортить?
– Ладно, не хочешь – не говори, – пожал плечами тот.
Начальник линейного отдела оглянулся на дверь, придвинулся поближе и понизил голос.
– Да тут мои ребята полчаса назад белобандита на станции Ленинка взяли. – Он снова отодвинулся и взглянул на пограничника с деланным сочувствием. – В твоей зоне ответственности как раз, вишь ты. И как раз накануне великого праздника…
– Интересное кино, – медленно отозвался начальник погранотряда. – И откуда же этот белобандит взялся? С неба упал?
– А вот сейчас на собрании и услышишь, – победно усмехнулся начальник линейного отдела. – Это ж прямо подарок какой-то к десятилетию Октября. От тебя, Саныч.