Он передал телеграмму водителю. Тот, не отрываясь от дороги, пробежал ее текст.
– Сазонов – это ваш… друг в Петербурге? – хмуро спросил генерал.
– Да… Черт, неужели провал? – процедил полковник.
– Ну почему сразу провал? – спросил Покровский. – Он мог… не знаю, застрять где-нибудь…
– Где?! – выкрикнул полковник и с силой ударил ладонью по рулю. – В девять ноль-ноль телеграмма от него должна была лежать на почтамте!!!
– Почему вы в этом так уверены, Павел Дмитриевич?
Полковник оглянулся на пассажиров.
– Потому что я знаю этого человека.
Большой просторный вестибюль здания Ленинградского областного отдела ОГПУ на улице Дзержинского, 2, то и дело быстрым шагом пересекали сотрудники. На проходной за отдельным столиком сидел дежурный с одним «кубарем» в петлицах. Над его головой чуть слышно бормотала что-то радиотарелка.
Захаров с трудом потянул на себя тяжеленную дверь, зашел внутрь. Ему не приходилось раньше бывать в облотделе, и он не без робости оглянулся по сторонам. Подойдя к дежурному, протянул ему удостоверение.
– Пропуск? – равнодушно спросил дежурный.
– Мне к начальнику отдела, – вздохнул Захаров. – Информация крайней важности.
– Обождите минуту.
Дежурный снял трубку внутреннего телефона.
– Здравия желаю. Тут к Станиславу Адамовичу на прием лично… Не знаю. Говорят, крайне важно. – Дежурный жестом показал Захарову, чтобы тот еще раз предъявил документ, вгляделся. – Захаров Семен Игнатьевич, замначальника районного линейного отдела. Понял. – Дежурный повесил трубку. – Товарищ Мессинг очень занят, когда освободится – неясно.
– Понимаете, я приехал… – начал было Захаров, но его перебили:
– Я все понимаю, товарищ. Просто завтра – Десятый Октябрь. Запарка. Вы изложите ваши сведения в письменном виде, а я передам куда надо.
Захаров помялся.
– А… товарища Скребцову можно видеть? – наконец нерешительно произнес он.
– На задании, – отозвался дежурный и тут же, видя, что Захаров раскрыл рот, добавил: – И когда будет, не знаю.
Захаров медленно развернулся, двинулся к выходу. «Уйти?.. Чертовы бюрократы», – зло подумал он о питерских чекистах.
Его обогнали двое молодых парней в штатском. Они на ходу болтали между собой:
– …ну, до пяти я у Скребцовой, на «Авроре». А потом сменят, наверное.
– Освободишься – моментально подскакивай.
Оба вышли. Захаров, секунду помедлив в дверях, решительно последовал за ними.
Дежурный, проводив его взглядом, усмехнулся. Потом привстал на табурете и сделал погромче висящее над головой радио.
– …завтра товарищи Сталин и Ворошилов прибудут в Ленинград для торжественного празднования Десятого Октября, – радостно произнес диктор. – Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома товарищ Киров будет сопровождать гостей нашего города…
– …Они посетят ряд учреждений и заводов Ленинграда, встретятся с рабочими и совслужащими, – продолжал говорить диктор в приемнике. – Отдельным пунктом программы идет посещение легендарного символа революции – крейсера «Аврора»…
Рыжий веснушчатый парень в сером пиджаке поверх добела застиранной гимнастерки, скривившись, встал из-за круглого стола, и выключил радио. Сидевшие за столом в маленькой комнатушке обычной ленинградской коммуналки двое мужчин – один лет сорока, другой лет пятидесяти пяти, оба рабочего вида – взглянули на него с недоумением.
– Ты чего? – спросил первый, рослый, хмурый блондин.
– Да надоело уже, – зло отозвался рыжий. – Каждые десять минут про визит этот… Ну, как текст?
Он кивнул на отпечатанные на тонкой рисовой бумаге листовки, которые изучали мужчины.
– Мудрено больно, – высказался старший. – Рабочие могут не понять.
– А по-моему, нормально, Петрович, – возразил блондин. – Главное сказано: после того как Льва Давыдовича вычистили из Политбюро и ЦК, неизмеримо возросла опасность того, что партия переродится и станет целиком сталинской.
– Да она уже переродилась, Киря! – яростно выкрикнул рыжий и рубанул кулаком воздух. – Ты что, не видишь, что происходит? Все уже готовы под Сталина лечь! Вся страна!
– Ну, так уж и все, – усмехнулся Петрович. – Пока у нас такая молодежь есть, пока жив Лев Давыдович, пока мы помним Ильича, – он кивнул на портреты Троцкого и Ленина, висевшие на грязных обоях, – поборемся еще! А где мы листовки раздавать-то будем?
– Предлагаю начать с вокзала, – сказал рыжий. – Там как раз народу много соберется. А потом решим где.
– Заметано, Валера, – кивнул блондин. – А лозунг где развернем?
– Думаю, на Невском – самое место, – ответил рыжий Валера. – Как раз напротив Казанского собора символично будет.
– Точно, там же впервые красное знамя подняли, – одобрил старший из заговорщиков.
В дверь комнаты несколько раз затейливо постучали. Заговорщики встревоженно переглянулись. Наконец блондин неуверенно поинтересовался:
– Кто там?
– А то непонятно! – с обидой отозвался кто-то за дверью. – Малыгин, кто ж еще.
Блондин отпер дверь. На пороге переминался с ноги на ногу вихрастый сутулый очкарик в старом перелицованном пальто и серых брюках.
– Ты бы еще громче орал, идиот, – сквозь зубы цыкнул на него рыжий. – Малыгин, Малыгин… Хочешь, чтобы вся квартира пофамильно знала, кто именно сюда ходит?
– Формалист, – равнодушно отозвался очкарик, присаживаясь к столу. – У меня новости по главной демонстрации. Она собирается на Марсовом и двигает по улице Халтурина к Зимнему. Народу подгребет, судя по всему, тыщи две, не меньше.
Заговорщики переглянулись.
– Ну и место нашли, – разочарованно протянул пожилой. – Да на Марсовом их мильтоны в два счета переловят.
– Даже если им и удастся прорваться на Халтурина, – добавил блондин, – то там их зажмут так, что мало не покажется.
Очкарик мотнул головой, стекла его очков холодно взблеснули.
– Мое дело – сообщить вам. А вы уж действуйте, как знаете.
Рыжий усмехнулся, положил Малыгину руку на плечо.
– За информацию, Петя, спасибо. Знать о том, что основные силы мильтоны бросят на Марсово поле, нам было очень важно.
Несмотря на разгар рабочего дня, на трамвайной остановке было полно народу. В перспективе улицы показался трамвай. Владимир и Елена стояли рядом.
– Вы не сердитесь на меня за то, что я предложил вам уйти? – спросил Сабуров. – Вам, наверное, было весело.
– Мне в таком стиле каждый день весело, – грустно усмехнулась девушка. На улице, одетая в скромное пальто, она вовсе не выглядела такой уж легкомысленной прожигательницей жизни. – Спасибо, что увели. А где вы работаете, Владимир?
– На Васильевском острове.
– Нет, в смысле – кем, в каком учреждении?
К остановке, рассыпая громкий звон, подкатил трамвай. Народ бросился к задней площадке. Началась посадка, и Владимир сделал вид, что не расслышал вопроса.
По внутреннему коридору здания станции Ленинка раздраженно шагал начальник линейного отдела ОГПУ. Рядом семенил Коробчук и шли еще двое чекистов.
– Ну, это уже черт знает что творится! – раздраженно говорил на ходу начальник отдела. – Значит, скомандовал тебе «Кругом, шагом марш», а сам исчез?
– В точности не могу знать, товарищ начотдела, а только нету его, – взволнованно повторил Коробчук. – Вроде как постовой милиционер видел, что он в поезд садился… – Он забежал вперед и понизил голос: – Честное комсомольское, товарищ начотдела, из одной шайки они!
Начальник отдела резко остановился и уставился на бойца.
– Кто – они?!
– Ну, эти, Сабуров и Захаров. Этот беляк его сразу признал. А, говорит, господин революционный прапор… Оба офицера, понимаете?! И он сначала его отпустил, а потом сам уехал! А завтра ж в Ленинграде праздник! Вожди прибывают!
Начальник линейного отдела крепко потер лицо ладонями и махнул рукой.
– Ладно, Коробчук, и без тебя тошно… За бдительность спасибо, а вот за то, что настроение портишь не вовремя – два наряда вне очереди!
– Товарищ начотдела, так я ж… – растерянно заморгал боец.
– Три наряда! – набычившись, рявкнул начальник.
– Есть! – вытянулся Коробчук.
Переполненный трамвай с грохотом и звоном полз по предпраздничным ленинградским улицам, уже украшенным транспарантами, красными флагами и портретами вождей. Доносился монотонный голос кондуктора, выкликавшего: «Зеленым билетам станция!.. Пятиалтынный с вас!..» За окнами мелькали длинные очереди, вытянувшиеся к пивным ларькам, обшарпанные серые заборы с рекламой фильмов «Два друга, модель и подруга» и «Девушка с коробкой», купола церквей без крестов, небогатые витрины магазинов, грязная, застоявшаяся вода каналов… Владимир проводил глазами странное сооружение – сделанную из картона стену городского дома, к которой тянулся большой, тоже картонный, пшеничный колос. Поверх было крупно написано «Да здравствует смычка города с деревней!»
– Странный город, – словно для себя произнес Владимир, разглядывая Ленинград в окно. – Будто есть, и нет его в то же время… Рига на него чем-то похожа.
– Вы бывали в Риге? – повернулась к нему Елена.
Он сообразил, что сказал лишнее, и начал выкручиваться:
– Нет… ну, то есть, до революции.
– Ваш билет, гражданин, и ваш, гражданка, – раздался за спиной скрипучий голос контролера.
Владимир ошеломленно обернулся. Елена поспешно показала контролеру какую-то карточку:
– У меня служебный.
– А мне, пожалуйста, полный маршрут, – Сабуров полез в карман за портмоне.
Контролер – мрачный немолодой дядька – язвительно усмехнулся.
– Вы, когда в трамвай входили, прошли мимо кондуктора. Почему не заплатили?
Сабуров растерялся. Окружающие пассажиры смотрели на него явно без всякого сочувствия, прислушиваясь к диалогу.
– Я не знал… Я только что в Ленинград приехал. И не знал, что у вас такие правила.
– И откуда это вы такой приехали? – подозрительно поинтересовался дядька.
– Из… из Екатеринослава, – сказал Владимир перво