– Не знаю, – сумрачно отозвалась Даша.
– А мне кажется – отказался он от этой идеи. Убедился в том, что не выгорит, и все… смотал удочки.
– Отказался бы – не появлялся бы в городе, – коротко сказала Скребцова. – Не скрывался бы с таким упорством от милиции на Васильевском. Да и вообще не стал бы ввязываться в драку с милиционером. Что там у тебя за стрельба была в кабинете?
– Да так, – поморщился Карпов, – идиот один захотел в дела заглянуть…
Оба свернули в арку Генерального штаба.
Зал Революции Военно-морского училища имени Фрунзе был переполнен моряками. Под огромным портретом Фрунзе сидели члены президиума, среди них был и командир «Авроры» Поленов. Председатель президиума – начальник Морских сил Балтийского моря Михаил Владимирович Викторов – неторопливо поднялся со своего места.
– На сцену приглашаются почетные члены президиума – товарищи Сталин, Ворошилов и Киров! – громко объявил он и первым зааплодировал.
Зал дружно встал. Под овации из-за кулис на сцене появились улыбающиеся вожди. Через некоторое время Сталин поднял руку, успокаивая зал, и, жестом спросив у председателя разрешения, вышел на небольшую трибуну. Киров и Ворошилов уселись в президиуме.
– Товарищи краснофлотцы, вы люди занятые, мы тоже… – Сталин указал на президиум, чем вызвал смех в зале, – поэтому я так думаю, что было бы неправильно тратить время на пустые слова. Приглашаю на сцену командира учебного крейсера «Аврора» товарища Поленова. – Он начал аплодировать, и зал подхватил.
Из президиума поднялся смущенный капитан Поленов и подошел к трибуне.
– Сегодня, в день десятой годовщины Октябрьской революции, – продолжил Сталин, – мне от имени Центрального Комитета нашей партии хотелось бы поздравить вас, товарищ Поленов, и весь экипаж крейсера «Аврора» с великим праздником. Крейсер «Аврора» уже давно по праву стал одним из символов этого праздника. Велики заслуги экипажа корабля и в мирное время. «Аврора» высоко несет знамя пролетарской революции. Поэтому награждение крейсера орденом Красного Знамени выглядит закономерным.
Сталин неторопливо развернул лист плотной бумаги, который держал в руках, и торжественно зачитал:
– «Президиум Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР, с искренним восхищением вспоминая в дни 10-летия Октябрьской революции борьбу крейсера “Аврора” на передовых позициях революции, награждает его как отдельную войсковую часть Красного Флота орденом Красного Знамени за проявленное им отличие в дни Октября и не сомневается, что и в дальнейшем крейсер “Аврора” будет в первых рядах борцов за Октябрьскую революцию, за ее завоевания, за Союз Советских Социалистических Республик. Председатель ЦИК СССР М. Калинин». – Он снова сложил грамоту и от души обратился к Поленову: – Поздравляю вас, командира первого Краснознаменного корабля Рабоче-Крестьянского Красного Флота!
Сталин протянул командиру красную коробочку с орденом, крепко пожал ему руку и стиснул в объятиях. Поленов, багровея от смущения, принял награду и козырнул. Моряки, громко аплодируя, встали.
– Да здравствует десятая годовщина Октября! Ура!!! – загремело в зале.
Сталин с улыбкой обратился к присутствующим:
– Погодите, товарищи, аплодировать, вы же еще не знаете, что я дальше скажу…
Зал взорвался смехом и аплодисментами. А Сталин продолжил:
– Кроме того, шефы крейсера из ЦИК поручили мне передать командиру корабля их скромные шефские подарки. Команде крейсера – восемь тысяч рублей на устройство праздника и культурно-воспитательную работу в зимний период… – Он переждал аплодисменты. – Награды также получают четыре ветерана-авроровца, служившие на крейсере в дни Октября. Командир корабля – золотые часы, именной браунинг и месячный оклад, главный трюмный старшина Крючков и машинно-артиллерийский содержатель Некрасов – золотые часы и месячный оклад… А семье недавно умершего механика Тихонычева награда будет вручена позднее.
В зале снова вспыхнули единодушные аплодисменты. В едином порыве моряки запели «Интернационал».
В захламленном коридоре ленинградской коммуналки задребезжал звонок: три раза коротких и три длинных. Дверь одной из комнат открылась, и к глазку настороженно наклонился вихрастый сутулый очкарик в заношенной ковбойке и серых брюках.
– Валера?.. – удивленно произнес он, впуская в переднюю тяжело дышащего рыжего веснушчатого парня в разорванном пиджаке.
– Ты один дома? – вместо приветствия хрипло поинтересовался Валера.
– Один, все на демонстрации.
– Дай пиджак новый.
Очкарик пожал плечами.
– Ты объясни, что случилось…
– Пиджак, говорю, дай. Впустишь или нет?
Очкарик отступил в сторону. Рыжий прошел в глубь коридора и устало опустился на корточки у стены.
– Нарвались, да? – шепотом спросил очкарик.
– Хуже. Петрович с крыши скинулся. Он транспарант развернул, как раз когда сволочь усатая ехала…
Очкастый испуганно шикнул. Рыжий пренебрежительно отмахнулся.
– …мильтоны заметили, ну и… Пиджак порвали, суки. – Он тронул разорванную ткань.
– И что теперь будешь делать? – спросил хозяин квартиры.
Валера устало пожал плечами.
– Пойду до конца. Все равно мою физиономию заметили. А праздник этот они надолго запомнят.
На крыльце Военно-морского училища имени Фрунзе теснилась огромная толпа курсантов и преподавателей. В центре группы стояли Сталин, Ворошилов и Киров. У крыльца, на перекрытой чекистами набережной Лейтенанта Шмидта, ждали автомобили. Рядом с ними суетился немолодой фотограф, чуть поодаль поглядывал вокруг начальник охраны вождей. С высоты своего пьедестала на присутствующих скептически смотрел изваянный из бронзы адмирал Крузенштерн…
– Еще теснее сдвинулись, товарищи моряки! – командовал фотограф, колдуя над аппаратом. – Товарищ командир «Авроры», держите коробочку с орденом в кадре! Сергей Миронович, я вас так ласково попрошу – вашу знаменитую улыбочку!
Киров заулыбался еще шире. К его уху тихо склонился Сталин:
– Сергей, а почему твоя улыбочка – знаменитая?
– Да это наш фотограф, из Смольного, – ответил Киров. – Знает меня как облупленного. Снимал уже тысячу раз. Одессит, между прочим…
Сталин подтолкнул локтем наркома обороны.
– Слышишь, Клим? Вот это настоящий народный руководитель. Даже с фотографом близко знаком.
В этот момент фотограф недовольно поднял голову от видоискателя:
– Прошу прощения, товарищ Сталин! Можно я сделаю снимок, а потом вы уже будете говорить сколько хотите и с кем хотите?!
– Извините меня, товарищ фотограф! – громко отозвался Сталин. – Пожалуйста, работайте!
Щелкнула вспышка. Курсанты загалдели, окружили гостей, потянулись за рукопожатиями и автографами.
Фотограф, мурлыкая что-то под нос, начал собирать свой аппарат, когда к нему бесшумно приблизился начальник охраны.
– Запомни, мудак: с вождями партии и страны так не разговаривают. – Он коротко, неуловимым движением ударил фотографа пальцами куда-то под ребра, тот посинел. – Понял?
Фотограф, мыча, с трудом кивнул.
– Ладно, живи пока, – хмыкнул начальник охраны, отходя.
Фотограф, жадно глотая ртом воздух, молча бессильно опустился на холодный асфальт набережной.
Чем дальше шел Владимир по Невскому, тем отчетливее он понимал: большевистские спецслужбы перекрыли не только ближние, но и дальние подходы к «Авроре». Густая цепь ГПУшников стояла поперек прохода арки Генерального штаба, проверяя документы у всех, кто направлялся к Зимнему дворцу. Такая же цепь стояла и возле Исаакиевского собора. На площади, у подножия памятника Николаю I, гудел праздничный митинг.
– И пусть ярится международная буржуазия, мечтающая о покорении Страны Советов! – кричал на трибуне плотный маленький человечек во френче. – Пусть лорд Чемберлен раздувает щеки и папа Пий призывает к крестовому походу против большевизма! На каждую провокацию врага мы ответим тройным ударом! Да здравствует Десятый Октябрь, товарищи!
Оркестр грянул «Интернационал», и площадь дружно подхватила гимн. Стоя в толпе и безмолвно шевеля губами, Сабуров пристально рассматривал кордон, перегораживавший проход к набережной. Вот к нему подошли нарядно одетые парень и девушка. И тут же к ним шагнул ГПУшник, вежливо козырнул и показал рукой в другую сторону. Парень с девушкой пожали плечами и послушно двинулись туда.
На площади Урицкого торопливо стучали молотками рабочие, достраивая последние декорации для театрализованного представления «10 лет. Победа труда над капиталом». На трибуне, выкрашенной в красный цвет, репетировали свои речи актеры, в меру сил и способностей изображавшие вождей революции, пролетариев, крестьян и революционных солдат, на черной трибуне – «Керенский», «Корнилов» и «министры Временного правительства». Вокруг декораций бегал кривоногий толстый режиссер с рупором в руках. В воздухе развевались полы его английского пальто. За ним неотступно следовал худой высокий помреж, тоже с рупором, и перепуганная девушка-ассистентка со стаканом давно остывшего чая в руках. Она уже не раз пыталась всучить режиссеру давно заказанный им чай, но тот, целиком поглощенный проблемами искусства, не замечал ее.
– Массовка, массовка нужна! – плачущим голосом громко причитал режиссер. – Ну вот представьте сами, Николай Палыч, штурм Зимнего дворца, наши бегут, броневики, напор, общий план, а где юнкера? Где оплот старого режима?! Дворец же защищать кто-то должен! Если мы не покажем, что его защищали, пропадет исторический накал! Получается, что не было никакого штурма, что дворец просто так взяли!
– Ну а где я вам сейчас юнкеров в массовку возьму? – меланхолично возразил помреж. – Юнкера в сценарии предусмотрены не были. Все трудящиеся сегодня расписаны по своим предприятиям. Актеры театров задействованы в районных представлениях. Меры по охране центра… – он оглянулся на цепь ГПУшников и понизил голос, – строжайшие. Где людей-то взять?
– Не знаю, не знаю, ничего не знаю! – продолжал бушевать режиссер. – Меня это не волнует, у меня еще сто других проблем! В общем, задание вам: через двадцать минут обеспечить массовку юнкеров не меньше сорока человек! Все понятно?