– Ты, что, собралась уходить? – притворно изумился я, хотя понимал, что пороха в моих пороховницах не осталось ни крупицы.
– Мне пора, – подыграла она.
– А… ужин?
– В следующий раз, милый.
Мы выпили по бутылочке какого-то сока из кухонного бара, посудачив о разных разностях.
– Что-то надо делать, – сказала она. – Я занимаюсь ребенком и домом. При всем том, что существует нянька и прислуга. Я просто тупею от скуки.
– Открой какой-нибудь бизнес, – вяло присоветовал я.
– Боже, ну какой бизнес! Что я умею?
– Какой-нибудь салон…
– Какой салон? Ради чего? Чтобы как-то убить время?
– А Пратт? Ты с ним говорила? Может, он даст тебе какое-то направление в компании?
– Он в принципе не допускает меня к делам. Его устраивает все так, как есть.
– Но ты же получила все то, к чему стремилась! – хохочу я. – Вспомни девочку-продавщицу, приехавшую на поиски счастья с Аляски…
– Ты думаешь, на этом следует остановиться? – Голос ее вкрадчив, но одновременно настойчив.
Во мне словно срабатывает какое-то реле. Это похоже на разработку. Неужели Пратт решил использовать ее против меня? Уличил в измене и перевербовал? Не удивлюсь, с него станется. И с нее тоже. Ее безнравственность, по-моему, не имеет предела.
– Заведи второго ребенка, – невпопад отзываюсь я.
– Ты имеешь в виду себя?
– Я имею в виду ребенка. Но если ты имеешь в виду, что ребенок будет от меня, я аплодирую такой идее.
– Это может произойти в том случае, если… – Взгляд ее уклончиво отведен в сторону.
– Понимаю. Но твой муженек бодр, здоров, и тут нужны кое-какие сторонние усилия…
– Ты мне поможешь? – с безмятежной улыбкой спрашивает она.
– Ты всерьез?
– Это решит все наши проблемы. В их династии, и ты это знаешь, все, как на подбор, долгожители…
Это правда. Я помню деда Пратта, когда еще во времена своей молодости навестил с забытой уже целью его компанию. В ту пору ему перевалило за сотню лет. В зал заседаний, наполненный моложавыми дородными управленцами, ввезли коляску. В ней, прикрытая пледом, находилась иссушенная временем мумия, одетая в темный костюм со светлым жилетом и с красным, в белый горошек, галстуком-бабочкой. Лысый череп, втянутые воронками щеки, отвисшая челюсть, незряче остановившиеся глаза, кожа, где выпуклая гречка пигментных пятен перемежалась с обширными розоватыми проплешинами… Я даже вздрогнул от вида этого надуманно властительного, отжившего свой срок уродства, цепляющейся за жизнь плоти.
Исполнительный директор, учтиво склонившись к его восковому уху, сообщил, что последний контракт корпорации оплачен только что прибывшим чеком.
– Где? – едва угадался хрип вопроса, и озарились внезапным хищным интересом глаза мумии.
Дрожащие узловатые пальцы, неспособные согнуться, приняли чек.
И тут он словно помолодел. Его мутные зрачки сосредоточенно потемнели, и в них пробудился расчетливый разум. Обозначились скулы и углы подбородка. Он скинул с себя будто бы полвека. И все, оторопев, ощутили его прежним, пышущим силой, логикой и устремленностью старателем. На нас повеяло неизвестной, первобытной Америкой. Он наслаждался пришедшей к нему удачей и прибылью от прошлых своих трудов. Ныне – совершенно никчемной, однако его посетил воскрешенный в умирающем, спящем сознании смысл всей ускользнувшей жизни.
Он незабвенно любил деньги. В его доме находился единственный телефонный аппарат, стоящий в его кабинете. На стенах же особняка были развешены платные таксофоны, которыми пользовалась прислуга и посетители. Он преклонялся перед каждым центом, помня те времена, когда ему, работящему малому из низов, на этот кружок меди можно было купить пирожок, насытившись им на целый день.
Крепкая порода!
– Я должен подумать, – говорю я Алисе.
Я действительно должен подумать. Кроме того, я смятен и обескуражен тем, что она сама вышла на такой разговор. Впрочем, это в значительной мере облегчает мне моральные неудобства, связанные с личной инициативой по данному поводу.
– Тогда – я жду! – откликается она.
После снимает халат, бросает его на кровать, оставаясь совершенно обнаженной, и я, не в силах сдержать порыв, вжимаю себя в ее тело, в запахи его, – сладостные и терпкие. Но независимая часть моей личности, увы, целиком под влиянием ленивого и тупого спинного мозга. На призывы своего высшего собрата никак не реагирующего.
– Ты девчонка что надо! – говорю я. Стараясь подчеркнуть в интонации именно физические ее качества. Разговор о Пратте – дело отдельное.
– Это ты меня такой сделал! – поощряет она.
Пришла пора отпустить какую-либо нейтральную шутку, окончательно сближающую нас.
– Лучшие годы я провел в браке, а лучшие минуты – вне его, – доверяюсь я.
– А мои лучшие минуты – только с тобой! – косится она насмешливым глазом. Уже одетая, в дверях, добавляет: – С раздумьями советую не медлить.
Я глубокомысленно киваю, глядя на закрывающуюся дверь. А может, и моя женушка замышляет что-либо подобное? Кто знает… Мне очень неприятны ее симпатии к этому дебилу-охраннику, и если между ними и впрямь возникла связь, это способно черт ведает, к чему привести!
Как бы ни было омерзительно, обстоятельства их общения придется выяснить, поручив это главе службы моей безопасности Ричарду. Сегодня его стоит навестить. А заодно посмотреть, как отремонтировали помещения в особняке Совета.
Бренчит телефон. Ненавижу телефоны. Каждый звонок – это напоминание о каких-нибудь обязательствах и всяческие просьбы, которым несть числа.
Это жена. Говорит, что живот у Патрика явно разбух, и он не какает уже вторые сутки. Телефон ветеринара занят. Может, сделать ему клизму?
– Кому?! – взрываюсь я. – Ветеринару, телефону или коту?! Без меня вы не можете решить ничего!
Жена злобно брякает трубку, и разговор прерывается.
Я постепенно остываю. Я сорвался на Барбару, хотя причина срыва – волнение о Патрике. Не какал уже вторые сутки… Это меня всерьез начинает заботить.
Я набираю номер ветеринара и – о, чудо! – сразу же дозваниваюсь. Торжественным тоном тот сообщает, что немедленно выезжает ко мне, вернее, к коту, и у меня маленько отлегает от сердца.
Звоню жене в предвкушении, что нарвусь на ее разобиженную отчужденность. Услышав ее голос, кратко заявляю:
– Врач выехал.
– А Патрик обделался! – со стесненным смешком заявляет она, а после хихикает совсем уже откровенно. – Как ты разорался, так и его прорвало, будто тебя услышал!
Я тоже не сдерживаю нервного смешка.
– Позвони коновалу, отмени вызов, – говорю добродушно. – Лишний счет нам ни к чему.
– У тебя это лучше выходит, – словно опомнившись, заявляет она высокомерным тоном.
Я нажимаю кнопку отбоя, но телефон вновь верещит, подпрыгивая в пальцах и пугая меня до колик.
На сей раз звонит секретарша Большого Босса. Услышав ее голос, я сразу же вспоминаю туго обтянутую юбчонкой попку, скрывающуюся в дверях приемной. Ах, если бы девчонка оказалась здесь, рядом с разобранной постелью…
Я с удивлением обнаруживаю явный прилив сил. Увы, напрасный. Для того чтобы это создание очутилось в данном номере, потребуются известные затраты времени, эмоций и денег. Финальный процесс надо долго и нудно готовить. Хотя, если попросить Большого Босса срочно направить ее сюда, всучив ей пакет с какой-нибудь макулатурой из мусорной корзины, дельце можно провернуть в два счета. Большой Босс конечно же пойдет у меня на поводу, но, с другой стороны, представляю его гнусную ухмылочку и вообще разные соображения по поводу моей личности…
Жаль, что ушла Алиса… Хотя с ней бы уже вряд ли вышло что-либо толковое, а вот с секретаршей, конечно, наверняка!..
– …Роланд Эверхарт, – доносится до меня.
Кто? А, племянник, доходит не без труда. То бишь не племянник, а… кто он мне? Условный родственник. Вот же еще напасть…
– Он в Вашингтоне, – докладывает между тем вожделенная секретарша, не зная, что в сей момент я мысленно укладываю ее на смятые, пахнущие телом Алисы простыни.
– Устройте его в отель, – буркаю я. – Возвращусь через день-два, пусть пока отдыхает.
– У него некоторые проблемы с документами, не лучше ли, если он побудет у вас в доме?
Этого мне не хватало! Я наливаюсь раздражением, но, вспоминая обещание, данное Большому Боссу, беру себя в руки.
– Ладно, везите его, куда хотите…
Приходится звонить жене, дабы предупредить ее о незваном госте. Трубку снимает дочь. Это даже лучше, поскольку реакция жены непредсказуема. Она может обрадоваться внезапно обретенному племяннику, – именно так его надо представить! – а может и вспылить: визиты без приглашения ей были всегда не по нраву.
Дочь Нина, как и ожидалось, воспринимает мое сообщение с совершенным равнодушием. Это ее не касается, что самое для нее главное. Некоторая досада в ее тоне все же присутствует: ведь ей надо встать, оторваться от компьютера, подойти к маме и изложить все, изложенное мной. Работа, как же!
Я вновь смотрю на постель, оскверненную смертным грехом, и начинаю одеваться.
Следующая моя цель – сенатор Мартин Брайс. На сей раз это встреча сугубо деловая. Хотя наше праздное рандеву с Алисой, как оказалось, несло в себе значительный практический элемент. Имею в виду разговор о Пратте, подразумевающий злодеяние, передел собственности и бизнеса.
У сенатора свой офис в Нью-Йорке. В трех блоках от моего отеля.
Когда я вхожу в его кабинет, он в одиночестве сидит за столом, встречая меня улыбкой. Затем порывисто поднимается и, протягивая мне руку, идет навстречу. Он всегда встречает всех очень радушно, постоянно приветлив и внимателен. Я опасаюсь таких людей. Нельзя привечать всех столь искренне. Это удел людей насквозь лживых, либо патологически трусливых. Ни тем, ни другим довериться нельзя.
Впрочем, я не собираюсь доверяться елейному коррупционеру. Отношения с ним предельно просты. Он знает о возможностях Совета, способного, случись что, стереть его в пыль; он мечтает когда-нибудь войти в него и чутко реагирует на все мои просьбы, подкрепляемые весомыми подачками. Иной раз, и это стоит ему, чувствуется, немалого усилия, он отказывается от вознаграждения, намекая, однако, что пора бы ввести его в круг избранных. Я туманно обещаю. Зная, что там ему не бывать. В нем нет законченности и силы. Он суетлив и аморфен. Он – не нашей породы. И, попади в круг, долго там не продержится. Даже Билл Гейтс со всеми его миллиардами не может войти к нам, в синклит устоявшейся аристократии. А этот дурашка и не ведает, в какую стаю стремится. Кусок говядины волкам не партнер.