наплевать, кто президент и сенаторы и что будет завтра. Раньше Америка была плавильным тиглем всех рас, сейчас – сборище группировок и национальных общин. А мы уже сегодня должны показать Америке крепкие зубы.
Следуя на такси к отелю, Абу анализировал свое свидание с проповедником. Задание ЦРУ он выполнил, сказав то, что должен был услышать собеседник. Из разговора же вытекало следующее: Хабибулла имеет отношение к реализации в США некоего теракта, – вероятно, с помощью начиненного взрывчаткой самолета. ЦРУ о таком плане знает. Он, Абу, покуда используется обеими сторонами втемную. Американцы с его помощью, возможно, стремятся укрепить данную мысль в голове Хабибуллы и его сподвижников, а те, в свою очередь, способны привлечь к исполнению акции Абу, что также устраивает ЦРУ. Что это означало по сути? Экстремисты, взращенные и выпестованные Америкой, некогда слепо повиновавшиеся всем ее указаниям, ныне превратились, раздробясь, в самостоятельные силы, пускай и напичканные агентурой старых хозяев. Однако надменные приказы из-за океана остались в прошлом, настала пора отчужденности, тонких интриг, теневых комбинаций и в лучшем случае – временных договоренностей.
Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других – он всего лишь инструмент. И его задача – стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.
МАКСИМ ТРОФИМОВ
Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и – проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.
После уничтожения мною коллекции клоунов он просто кипел от негодования, и, дай ему волю, отправил бы меня на свалку вслед за ними, причем в таком же раздолбанном виде, однако мои неведомые покровители, вероятно, защищали меня своим авторитетом и всякого рода договоренностями. Так или иначе абсолютно деморализованный, я сиднем сидел в комнате, отказавшись и от завтрака, и от обеда. Мысль о том, что мне придется усесться за один стол с мистером Уитни, отбивала всякий аппетит. Под его змеиным взором я бы подавился и собственным дыханием.
Создавшуюся патовую ситуацию разрешила великодушная Барбара. Явившись ко мне, с обидой и недоумением спросила:
– Роланд, неужели тебе не нравится наша еда? Тогда скажи, что именно тебе приготовить… – В ее тоне было столько искреннего участия и заботы, что я безо всяких околичностей поведал ей обо всех своих переживаниях и, в частности, о страхе перед властительным дядей Генри.
Лицо ее просветлело.
– Глупости! – отрезала она. – Он отходчив и вообще очень добр, не забивай себе голову. К тому же он через час улетает в Атланту. Так что марш на обед! А завтра утром Нина и Том везут тебя на рыбалку в Нью-Йорк.
Ах, Барбара, королева всех добрых фей!
Ранним утром приехал Том на широком, как корыто, кабриолете, сверкающем перламутровой краской, и мы покатили в Нью-Йорк.
Нина просила своего дружка проехать через Манхэттен, дабы показать мне его блистательные небоскребы, но тот ответил, что это лишний крюк, экскурсия туда – мои личные проблемы, а если в назначенный час мы не подоспеем к причалу, судно уйдет, и вот уж тогда нагуляться по Нью-Йорку с удочками наперевес сможем власть. Кстати, с упомянутыми удочками и сачками я жался на заднем сиденье, глядя на стриженый уверенный затылок Тома и схваченные в тугой пучок гладкие и чистые волосы украденной им моей возлюбленной, чья ладонь, кстати, лежала на его крепком, черт побери, колене!
– У тебя мало бензина, – сказала ему Нина еще в самом начале пути.
– До Нью-Джерси дотянем, а там он дешевле, – прозвучал ответ.
Бензин в Нью-Джерси обманул его ожидания, оказавшись, напротив, дороже, правда, в среднем на десять центов, но Тома данный факт нешуточно удручил, и, вставляя шланг обратно в колонку, он предварительно долбанул по ней заправочным пистолетом, нецензурно посетовав на жадность нефтяных спекулянтов.
Этот парень, похоже, крайне болезненно расставался с деньгами.
Накануне Барбара дала мне конверт с тысячей долларов, – как она пояснила, присланных мне моими шефами. С собой я взял пару сотен, и теперь, припомнив о них, одну сотню протянул Тому, сказав, что это, мол, мой взнос на общие расходы.
Сунув купюру в карман, он, перекатывая за щекой жвачку, удовлетворенно кивнул, и настроение его сразу же и ощутимо приподнялось.
Всю дорогу он оживленно комментировал проносящиеся мимо пейзажи, удивительным образом определяя их денежный эквивалент, касалось бы это земли, лесов, частных домишек и сооружений народно-хозяйственного назначения. Я понял, что он – прирожденный финансист.
Мы перевалили через громадный мост, словно висевший в поднебесье над широченным проливом. Вдалеке виднелись знакомые мне по фильмам из чужеземной жизни те самые нью-йоркские небоскребы. Далее последовали проклятия Тома по поводу оплаты за проезд по мосту на обратном пути, оплаты воистину грабительской! – после чего, поплутав улочками мимо каких-то заброшенных пустырей, мы подкатили к причалу. Там радостными криками нас встретила компания из двух девиц и двух парней, одетых в шорты и панамы.
После краткого представления меня публике, мы взобрались на бот, скрипевший обшивкой о резину автомобильных покрышек, прибитых к заплесневелым сваям; затарахтел двигатель, и суденышко на тихом ходу минуло заводь, запруженную своими собратьями, устремившись к свободной воде.
Солнце уже стояло высоко, синь океана густела, отдалялся берег, и лишь в далеком туманном мареве голубым айсбергом выделялся словно парящий над сушей мираж Манхэттена со стекляшками сверкающих, будто спаянных между собой, высоток.
Я был захвачен и очарован красотой развернувшихся передо мною пространств: высокого гулкого неба, отороченного золотой каймой океанского горизонта, белизны суденышек на васильковой глади воды, скалистых уступов близкого острова Стэйтен-Айленд, поросшего вековыми узловатыми деревьями с пышными кронами… А когда Нина стянула с себя майку и шорты, оставшись в одних плавках, больше похожих на нитку, и я посмотрел на ее тело, словно изваянное из золотистого мрамора, то по глазам мне словно резанула вспышка электросварки.
Впрочем, через минуту, поежившись от бодрящего бриза, майку она все-таки натянула. Чему, кстати, я был рад.
Разнузданные буржуазные нравы! Они вечно вгоняют в искус.
Мне сунули в руки удочку с нацепленным на крючок крабиком, я забросил ее в воду, и буквально через минуту леска дернулась, напряглась, и, к немалому своему удивлению, я вытянул на борт небольшую серенькую акулу, забившуюся на настиле палубы.
Моя рыбацкая удача была отмечена одобрительными возгласами и открытием пивных бутылок.
Далее пошел бесконечный клев. Рыбья чешуя заструилась по палубе. Акулы, скаты, местные разновидности всякого рода кефали и ставриды…
Как мне пояснила одна из девиц, после рыбалки нам предстоял обильный ужин на свежем воздухе, ибо возле причала имелась жаровня с необходимой утварью.
Между тем заметно посвежел ветерок. Вспенились кружева барашков. Волны зло и хлестко зашлепали о борта.
– Включай дизель! – крикнул Том товарищу, владельцу бота. – Пойдем к острову, постреляем рыбу на мелководье. – Перекинув с борта металлическую лесенку с крюками упоров, он, одетый в гидрокостюм, полез вниз, к водному мотоциклу, закрепленному на кронштейнах под леерами.
Я ослепленно и блаженно жмурился на окружавшую меня благодать, переполненный восторгом и отдохновением. Это был сон. Легкий и светлый, как поцелуй ангела, уносящий прочь все мысли и горести…
И совершенно не верилось, что считаные дни назад я отплевывался свинцом от свинца в залитом кровью распадке среди трупов и стреляных гильз.
Тут-то, словно кувалдой по голове, меня оглушил густой и гневный рев какого-то могучего судна.
Я обернулся. Прямо на наш бот двигалось изваянное из тысяч тонн железа чудовище. Размером с Нью-Йорк. Скулы его бортов, сходящиеся в несокрушимый нос, были грязно-багрового цвета. Взрезаемая им волна взметалась, казалось, в небо. А видневшееся на борту скопление морских контейнеров напоминало спичечные коробки на кухонной полке. Какого-либо человеческого присутствия не замечалось вовсе, что придавало этому исполину мистическую жуть.
Я с надеждой взглянул на открытый люк, ведущий в трюм. Там, в глубине бота, вот-вот должен был ожить спасительный дизель, дающий нам возможность необходимого маневра.
Морской великан, застилавший небо своей несокрушимой тушей, взревел еще раз – долго и люто. Из всего им высказанного я отчетливо понял, что отворачивать со своего пути он не склонен и возмущен нашим недоверием к серьезности своих намерений продолжить свое движение насквозь любого препятствия.
Из-за борта появилось испуганное лицо Тома.
– Какого черта вы там копаетесь?! – выкрикнул он в мою сторону.
Тут же из люка вынырнула озабоченная физиономия владельца бота.
– Дизель не заводится, батарея села! – донеслось злобное объяснение.
В гуде надвигающегося монстра уже сквозило отчаяние.
Охватившая меня благость испарилась без следа. Я видел, как устремленные на хлипкий ботик тонны металла пытаются неповоротливо обогнуть нас, но остро и отчетливо понимал, что теперь нам не разминуться и надо что-то делать, не мешкая. Поймал на себе взгляд Нины, исполненный беспомощного страха, затем покосился в сторону Тома и вдруг увидел, как он, лихо вскарабкавшись на спущенный в воду мотоцикл, тут же дал газу и, буквально взметнувшись над водой, по красивой, что и говорить, дуге, стал уходить от надвигающейся на нас горы.