Квартирку с низкими потолками составляли две комнатки: гостиная, она же кухня и – спальня. Узкие оконца выходили на пустой асфальтированный двор, где складировались пластиковые мешки с бытовым мусором.
– Со временем подыщем что-либо получше, – смущенно покашливая в кулак, пояснил ему Дик. – В Нью-Йорке большие проблемы с жильем, цены в Бруклине просто убийственные, про Манхеттен я уже не говорю… Но зато отсюда тебе рукой подать до работы.
Абу мрачно кивал, озирая видневшуюся за изгородью двора баскетбольную утоптанную площадку, где чернокожая молодежь, нещадно визжа и ругаясь, боролась за мяч, похожий на большой запыленный апельсин, то и дело гулко шмякающийся в покореженный щит с кольцом в лохмотьях оборванной сетки.
Над площадкой висело серое пасмурное небо.
– Район непростой, – вздохнул Дик. – Вечером старайтесь из дома не выходить.
От убогости своего нового жилища Абу приуныл, однако настроение выправил его первый же приезд на работу. Сама по себе служба была незатейливой и рутинной: ему приходилось день-деньской торчать у стойки, проверяя багаж и пассажиров, но окружающий его фон вселял в сознание ощущение какого-то вечного, хлопотливого праздника.
Из прибитой и опустошенной трущобы он попадал в прозрачный и яркий мир аэропорта, где сверкали витрины, царила степенность и чистота, мелькали тысячи лиц, а все пространство заполняли томительно-тревожные чувства расставаний и обретений, ожидания и мечты. Последнее касалось тех, кто прибывал в Америку в поисках счастья и новизны. Этих персонажей Абу безошибочно выделял из толпы и отстраненно сочувствовал им, должным пройти тропами многих разочарований.
Мариам устроили в парфюмерный магазин, также располагавшийся в аэропорту, и зачастую, когда совпадали смены, на работу они ездили вместе.
Спустя неполный месяц по приезде в Нью-Йорк, Абу не без удивления открыл некоторые благотворные изменения, произошедшие с женой: она стала куда менее замкнута, позволяла себе порассуждать на те или иные темы, у нее проявился интерес к хорошей одежде, она не без любопытства смотрела различные шоу; наконец, у нее появились подруги – продавщицы из того же магазина, и иной раз она наведывалась к ним в гости.
С одной стороны, такие перемены настораживали Абу: жена мусульманина безраздельно должна посвящать себя дому и мужу, однако противоречить ее желаниям он не решался в боязни разрушить тот хрупкий живой интерес к жизни, что затеплился в ней с недавней поры.
Вскоре новыми знакомыми обзавелся и сам Абу. Среди них выделялся некий Мустафа, уроженец Афганистана. Когда-то Мустафа был моджахедом, воевал против русских оккупантов, затем ушел в Пакистан, а оттуда сумел перебраться в Штаты, получив статус беженца.
Мустафа был толст, пузат, но проворен, суетлив и говорлив. Он поминутно ругал Америку, называя ее страной жуликов, бандитов и скряг, поклоняющихся золоту и деньгам, однако экономил каждый цент, а по количеству цепей, браслетов и перстней на его торсе и руках, заросших густой черной порослью, смахивал на разбойника, вышедшего из ювелирной лавки после ее ограбления.
Мустафа нигде не работал, но делал деньги на всем: перепродавал драгоценности сомнительного происхождения, автомобили с загадочными биографиями, посредничал в решении иммиграционных проблем, торговал всякого толка чудодейственными снадобьями, манипулировал с кредитными картами, а кроме того, пользовал, как массажист, бездетных дам, уверяя, что десять – двадцать сеансов избавят их от напасти бесплодия, а уж, коли не избавят, вреда не нанесут.
Удивительно, но в стране с передовой медициной, фармакологией и высочайшими технологиями, шарлатанскими услугами Мустафы не пренебрегали, а, напротив, почтительно нуждались в них. И не сказать, что клиенты были невежественны и тупы, даже люди с университетским образованием и учеными степенями охотно доверялись наглому, плохо говорившему по-английски проходимцу. В большинстве американцев, как тот уверял Абу, отчего-то жило средневековое благоговение перед чудесами и таинствами и слепая вера в них, напрочь отвергавшая логику и разумный скепсис. Более того: одни мошенники с легкостью околпачивались другими. По крайней мере в постоянных дойных коровах Мустафы числилось пять гадалок, три врача-экстрасенса и ясновидящий мистик-поляк, страдающий запорами и алкоголизмом. Кстати, свои услуги по лечению алкоголизма поляк постоянно предлагал в газетке своей общины.
Знакомство Абу с Мустафой как раз и началось с рекламного объявления об исцелении бездетности, но, когда аферист ступил на порог мусульманского дома, то, словно споткнувшись об испытующий взор хозяина, молвил, что к мусульманке прикасаться не будет, ибо это противоречит его морали.
Это был весьма нравственный поступок жуликоватого афганца, не пожелавшего обмануть единоверца.
Они жили неподалеку друг от друга и все чаще и чаще общались, несмотря на разницу характеров, воззрений и интеллектов. Мустафа рассказывал смешные истории о всяких казусах, то и дело случавшихся в его многогранном бизнесе, посвящал Абу в тонкости всякого рода каверз, таящихся на каждом шаге новичка в жестоком Нью-Йорке и, с удовольствием уминая приготовленный Мариам плов, без устали поносил бессердечную и лицемерную Америку.
– Честному человеку здесь делать нечего! – тряся головой, повторял он.
– Ну, так езжай обратно… – пожимал плечами Абу.
– А кто из приличных людей тогда останется рядом с тобой? – хитро щурил карий глаз проходимец. – А? Вот, видишь…
Однажды Мустафа попросил у Абу его фотографию. На вопрос, зачем таковая нужна, ответил уклончиво: сам увидишь… А спустя пару дней принес Абу иностранный паспорт. Торжественно положив его на стол, изрек:
– Мой подарок.
Абу изучил документ, из которого явствовало, что он, Алижон Карамамбеков, является гражданином Узбекистана, прибывшим в США по рабочей визе.
– Купил на Брайтон-бич, бланк подлинный, – с достоинством пояснил Мустафа. – По нему ты получишь социальную карту и сдашь на права. Весь фокус в том, что иммиграционные службы не связаны со службами социальными, а социальные – с полицейскими. Может быть, скоро картина изменится. Но пока мы должны ловить момент… Так вот. Получив права, ты пойдешь в пару-тройку банков и откроешь счета. После этого паспорт сожжешь, он сыграл свою роль. А лет через пять банки увеличат твою кредитную историю, и тогда ты сможешь заработать чуть-чуть денег… Меня научили этому русские евреи. Итак, действуй смело. Мы должны зарабатывать на промахах неверных. Эта наша небольшая интифада в тылу врага…
– Это не интифада, а афера, – Абу брезгливо отложил документ в сторону.
– Э-э, – смешливо сморщил нос Мустафа, – никогда не зарекайся… В жизни случается все, вторые документы, как запасной парашют…
Абу, хотя и не подал вида, невольно согласился с таким утверждением. Действительно, мало ли как повернется судьба? Невольно он озадачился словами Мустафы о той войне, что вел не только он, но и тысячи иных пришельцев, прибывших в Америку и с каким-то агрессивным упоением наносящие ей планомерный ущерб. Воровство и бесчисленные махинации процветали на каждом углу. Любыми благами спешили бессовестно и торопливо воспользоваться, будь то получение страховки за умышленно сожженный дом с завышенной стоимостью, или украденный флакон с жидким мылом в туалете ресторана либо того же аэропорта. Это было похоже на месть чужестранцев за свое прошлое неблагополучие и ущербность, в которых Мустафа безапелляционно обвинял Америку, тянущую все соки из окружающего ее мира.
– Мне не предоставляют гражданства, поскольку я нигде не работаю и у меня два привода в полицию, – жаловался он. – Но то, что я едва не сложил голову за их интересы в Афганистане, никого не заботит. Мерзавцы! Они должны мне минимум миллион, а отказывают даже в пособии по безработице!
Пораздумав с недельку, Абу воспользовался подаренным паспортом по растолкованной ему схеме, правда, без умысла надуть тот или иной банк, хотя и открыл себе запасной накопительный счет.
День шел за днем, жизнь в Нью-Йорке устаивалась, Дик навещал его редко, и поневоле начинало казаться, что задуманная ЦРУ комбинация дала сбой, а может, и вовсе развалилась на каком-то этапе, обратив в бессмыслицу его переезд из Флориды и нынешнюю службу среди бесконечного потока баулов, чемоданов и саквояжей.
Однако он ошибался. Звонок куратора, которого он ждал, раздался поздним вечером, и Дик сообщил, что завтра Абу предстоит встреча с ним в одном из небольших отелей в центре Манхэттена.
Это было довольно-таки странным указанием: обычно они встречались без каких-либо конспиративных таинств в ресторанчиках или в кафе, а то и просто беседовали в машине, так зачем нужен отель? Или помимо Дика Абу желает увидеть кто-либо еще? Какой-нибудь руководитель? Опыт работы в разведке наталкивал именно на эту мысль, и она оказалась верной. Однако удивление Абу было безмерно, когда, в сопровождении Дика войдя в номер, он обнаружил в нем скромно сидящего в угловом кресле самого директора ведомства! Это было обескураживающей неожиданностью, и сам собою напросился вывод: если ему соблаговолила уделить внимание столь значимая персона, то дело крайне серьезно.
– Вы знаете, кто я? – не вставая с места, сухо спросил директор.
Абу вежливо наклонил голову.
– Мне хотелось бы лично познакомиться с вами, – небрежным тоном продолжил тот. – Вам предстоит ответственная работа, и вы можете высказать мне все свои пожелания и сомнения, если таковые, конечно, имеются…
– Но сначала, – сдержанно произнес Дик, – ознакомься вот с этим… – И – протянул Абу тонкую папку с эмблемой ведомства: головой белого орлана в синем круге, за щитом с колкой звездой всепроникающих лучей.
В папке находились два листа с убористым шрифтом, над которым крупно нависало всего лишь одно слово: «ЗАДАНИЕ».
– Пройди в другую комнату и внимательно прочитай, – сказал Дик.
– Камеры будут отслеживать мои реакции? – позволил себе усмешку Абу.