Стук в дверь. Это охранник.
– Машина подана, сэр…
Я спохватываюсь. Через полчаса – похороны Уильяма, жертвы столь популярного инфаркта. Мне непременно стоит на них присутствовать. Проигнорировать их – значит, дать пищу для скользких размышлений недружественным умам. Эти русские гангстеры весьма добросовестно выполнили свою миссию, а я немало опасался кривотолков и всякого рода изысканий по поводу кончины главы секретного ведомства. Теперь он числится в моей картотеке несчастных случаев. Пышное расследование окончилось ничем. Но некоторые многозначительные взоры посвященных в наши отношения лиц я на себе поймал. Что, впрочем, к лучшему. Подобного рода подозрения охладят пыл многих моих недругов. Теперь наступила пора разобраться с Праттом. Люди Тони и мои русские злодеи должны решить данную задачу в ближайшее время. Алиса уже стонет, ей скучно скрываться в Доминикане. Среди прислуги, орхидей и бирюзового моря. Мне бы ее проблемы. Хотя – как сказать…
Еду в скорбный приют. С унылым лицом здороваюсь с толпящимися у могилы родственниками покойного, запечатляю иудин поцелуй на затянутой в черную прозрачную перчатку руке вдовы, рассеянно киваю хмурым соратникам. Смотрю на лакированный гроб, скрывающийся в глубине ямы. Статные морские пехотинцы в белых фуражках и в белых перчатках аккуратно складывают укрывавший гроб флаг. Прощай, Уильям. Твой уход не доставил мне никакого удовольствия, дружище. Наоборот, мне грустно и горько. В первую очередь потому, что подобное ждет и меня.
Увы, наши тела, ради которых мы унижаемся, предаем, воюем, становятся пищей для насекомых и удобрением для неведомых природных трансформаций. Умирают и наслаждение, и любовь, и ненависть. Средь мрака обращаясь в тлен…
Или нет? Или мы уходим в другие миры, где по-прежнему живем-поживаем? Тогда и там мы способны размышлять, горевать, ликовать, и наше загробное бдение перемежается снами. Снами мертвых. Что снится им? Прошедшие скорби, грехи и радости? Не будет ответа.
Я возвращаюсь к машине.
Кладбище старое, огромное, ухоженное и торжественное. Над аллеями сцепились сучья вековых деревьев. Порхает по зеленым лужайкам палый кленовый лист, сухая багряная бабочка. Суровы замшелые склепы. Изъеденный камень древних могил первых переселенцев хранит тайны. Загадки ушедших времен. Живущие в снах мертвых.
Тогда здесь еще не было Америки. Америку мы придумали позже.
Я еду на совещание к себе в офис, затем происходит пара незначительных встреч, а после я посылаю нарочного с двумя пакетами для личного вручения адресатам: один предназначен Пратту, другой – Большому Боссу. В пакетах – диски с увлекательным скабрезным сюжетом.
Теперь следует ждать реакции. От ее ожидания у меня холодит под ложечкой. Это страх. Что есть страх? Отсутствие информации.
АБУ КАМИЛЬ
Похороны были помпезны и многолюдны. Нагромождения венков, караваны лимузинов, гроб, похожий на лежащий плашмя комод, столпотворение черных изысканных костюмов и платьев, холеные лица хозяев жизни с подобающими случаю гримасами печали, верзилы-гвардейцы, застывшие с карабинами…
Абу без труда смешался с этой толпой. Камера, встроенная в букет с цветами, безотрывно фиксировала участвующих в скорбном действе персонажей.
То и дело он нажимал кнопку телефона, отмечая того или иного абонента, откликавшегося на его вызов. Из списка номеров, скопированных им из телефона директора, ему удалось выявить более десятка присутствующих здесь людей.
Как он уяснил, особенно частыми были контакты покойного с неким Праттом, оказавшимся на поверку респектабельным пожилым господином лет шестидесяти: лысоватым, слегка сутулым, с одутловатым лицом и злым испытующим взором. Абу отчего-то казалось, что этот американец являлся наиболее близким другом и сподвижником директора, и наверняка посвящен во многие тайны, а уж в тех, ныне давних сентябрьских событиях, несомненно сыграл существенную роль. А может, кто знает, именно он избавился от сотоварища, ведь взаимоотношения приносящих здесь соболезнования лиц, в чем Абу ни на йоту не сомневался, были лицемерны и враждебны, несмотря на выражения взаимных симпатий и всяческие учтивые ужимки. И конечно же в толпе присутствовали покровители убийц. Однако так или иначе, но олицетворением всеобщего американского зла в сознании Абу являлся Пратт, к которому при первом же взгляде на него возникла стойкая неприязнь.
Отзвучал прощальный салют, мягко упали горячие гильзы на траву, припорошенную влажной землей, потянулись к своим роскошным автомобилям отдавшие последний долг, и примеру их последовал Абу, примечая, как сутулая фигура подходит к большому черному «мерседесу», чью дверь уже распахнул шофер.
Охраны с Праттом не было. И это открытие заставило Абу поехать вслед за соратником главного врага, оказавшегося теперь в вечном одиночестве, ставшего частью земли и деревьев.
Навыки слежки, усвоенные им в школе разведки, в который раз пригодились: он незаметно, но неуклонно двигался за «мерседесом», подъехавшим к огромному участку, обнесенному каменным массивным забором. За его карнизом, увитым лианами отцветшего хмеля, виднелась вилла с белеющими колоннами парадного входа.
«Мерседес» минул кованые ворота, автоматически распахнувшиеся перед ним, Абу же проехал по дороге дальше, свернув на боковую улочку. Здесь впритык друг к другу теснились одинаковые, словно из-под штампа, скромные дома средних американцев. Остановив машину в тени разлапистого дерева джошуа, он задумался о своих дальнейших действиях.
Первым делом следовало найти ближайший мотель, переодеться, перекусить, а затем исследовать подходы к вилле.
Ворота перед «мерседесом», возможно, раскрыл некий оператор, и в этом случае прилегающая территория должна была просматриваться камерами. Периметр участка, вполне вероятно, опутывали лучи датчиков.
Технические средства охраны, впрочем, не смущали его: он был научен, как выявлять и обходить их. Предмет, именуемый «Способы побега из мест заключения и проникновений на спецобъекты», он знал во многих тонкостях, увлеченно и даже с долей некого романтизма представляя ухищрения беглецов при изучении пухлого ведомственного фолианта с изобилием фотографий, схем и рисунков.
Сняв номер в мотеле и, утолив голод в придорожной забегаловке, он дождался начала сумерек, а затем вновь неторопливо объехал окружавший виллу забор, из десятка созревших решений выбирая оптимальное.
Канализационный люк, располагавшийся возле угла ограждения и скрытый от посторонних глаз парой громоздких мусорных контейнеров, несомненно соединялся через систему коммуникаций с подземельем виллы.
Пробил поздний вечерний час.
Сдвинув монтировкой чугунную плиту, открывающую путь в лаз, Абу посветил в него фонарем, обнаружив внизу, у подножия мокрой заржавленной лесенки, уходящей к дну колодца, черную нору технического коридора.
Задвинув за собой плиту, спустился вниз. Двинулся под сырыми кирпичными сводами, стараясь не угодить в журчащую в сливном желобе зловонную водицу. Путь ему преградила сваренная из арматуры дверца со сломанным навесным замком, а за ней, в конце коридора, под самым его потолком, в проеме вентиляционной решетки, мутно расплывалось пятно света, лившегося то ли из окон виллы, то ли от уличных фонарей.
У него не было никакого четкого плана, помимо изучения подходов к дому. Его поступками руководило наитие, однако именно оно заставило его выбраться наружу, на газон, густо обсаженный кустами туи и роз, а после, примерившись, одним рывком переместиться к приоткрытому полуподвальному оконцу.
Подняв вверх его раму, он втиснулся в узкий металлический створ, а затем медленно опустился вниз, оказавшись в техническом помещении, заполненным переплетением труб и всякого рода громоздких агрегатов, мерно гудевших в спокойной уютной темени.
Он нащупал рукоятку входной двери, повернул ее, различив в образовавшейся щели стену отделанного мрамором коридора, устланного нежным ковровым покрытием. Приглушенный свет мерцал в бронзовых канделябрах, извилистые тени от хрустальных подвесок тянулись к сводчатому потолку.
Где-то скрипнула дальняя дверь, послышались приближающиеся шаги. Мимо замершего за дверной щелью Абу уверенно прошагал низкорослый крепкий парень в джинсах и в свитере, дойдя до конца коридора, поднялся вверх по лестнице, словно вырезанной из глыбы зеленого камня, и смутно донеслись слова:
– Вам прислали пакет…
– Хорошо, положите сюда…
– Ваша спальня готова, Мэри все прибрала.
– Я еще поработаю с бумагами.
– Мистер Пратт, вы не против, если мы с Джозефом пойдем в биллиардную?
– Идите куда угодно, хоть в центр композиции статуи Давида, только не отвлекайте меня от дел.
Это наверняка был охранник. Когда его шаги отзвучали, растаяв в глубине дома, Абу двинулся к лестнице пройденным им путем.
Лестница привела в небольшой холл, где на малахитовых постаментах высились у стрельчатой готической двери манекены в рыцарских латах с копьями.
Он растворил тяжелую резную дверь и очутился в кабинете, мгновенно наткнувшись на колючий встревоженный взор Пратта.
Тот стоял возле стойки с телевизором, держа в руках пластиковый футляр с диском.
В следующую секунду лицо хозяина дома исказили возмущение и страх, но Абу осторожно погрозил ему пистолетом, а затем недвусмысленно указал на кресло рядом с сервировочным столиком.
– Кто вы? – донесся оторопелый вопрос.
– Я тот, кто участвовал в событиях одиннадцатого, – сказал Абу. – Мелкий исполнитель ваших грандиозных планов.
– Я ничего не понимаю… Как вы попали сюда? Вам нужны деньги? Пожалуйста, вот сейф, он открыт… Там сорок тысяч, это хороший куш, берите…
– Я пришел не за деньгами, – сказал Абу. – Мне нужно другое, ваш ответ: кто именно принимал решение по акции одиннадцатого?
– Кто? – Собеседник повел головой, словно разминая шею, а затем презрительно усмехнулся. – У вас что, личные счеты к данной ситуации? Тогда вы пришли не к тому, с кем их следует сводить. Кто принимал решение… Да его принимала сама американская история. Ее логика и целесообразность. Но никак не я. На столе лежит моя карточка. О