ову в стаде.
То и дело я оценивал обстановку и собственные силенки, примеряясь к отчаянному шагу – ликвидации боевиков и побегу, но каждый раз убеждался, что шансы мои мизерны и надежды на свободу тщетны: моему профессионализму, выпестованному в военной разведке, противостояла численность противника, его природная жилистая сила, выстраданные практикой навыки и – звериная, ежесекундная настороженность. К тому же, будто почуяв исходящие от меня волны опасности, головорезы даже на привалах кучковались определенным образом, не оставляя никаких возможностей для перспективной атаки, а в глазах их начала проявляться столь недвусмысленная подозрительность, что я поневоле урезонил свои агрессивные мыслишки, чутко воспринимаемые моим опасным окружением.
В чистом воздухе гор, не замутненным всякого рода вибрациями, отчетливо сквозила наша взаимная неприязнь, и, кто знает, чем бы кончилось дело, продлись наш поход еще пару дней, однако, успешно пройдя тайными тропами мимо пограничных постов и десантных засад, к ночи мы спустились в обитаемое ущелье.
Около получаса провели в темени какого-то сада, скрывавшего беленый домик с узкими оконцами, за которыми тускло и красно мерцал свет. К домику пошел рыжебородый, оставив меня под присмотром своих псов. Вернулся быстро, в великолепном расположении духа. Коротко приказал:
− За мной!
Пройдя неосвещенную прихожую, вонявшую то ли псиной, то ли овечьими шкурами, мы оказались в просторной, освещенной керосиновой лампой комнате, чью обстановку составлял скособоченный дощатый стол, застеленный куском полиэтилена, кривые стулья и громоздкий темно-вишневый комод с бронзовыми ручками, тронутыми бирюзовой окисью.
Какие-то небритые парни в обвислых кожанках выставляли на стол жратву, при виде которой у меня потекли слюни. Дымящиеся чебуреки, отварная баранина, лаваш, огромное блюдо с сочными помидорами и всевозможной зеленью.
− Давай ешь, − подтолкнул меня к столу рыжебородый. – Времени у тебя мало…
− Почему? – спросил я со всей возможной невозмутимостью.
− Поедешь сейчас, куда надо… − расплывчато пояснил он.
Оптимизма такой ответ во мне не поселил, но, здорово натренировавшись не вдаваться в пустые расспросы, я равнодушно передернул плечами и приступил к еде.
Горячее мясо обдирало саднящую глотку, но я не придавал этому значения, разрывая зубами плотные дымящиеся куски.
Затем хлопнула дверь, и в комнате появился человек лет сорока, в черных джинсах, модных кроссовках, тонком шерстяном свитере и легкой замшевой куртке.
Он был идеально выбрит, столь же идеально причесан, в карих глазах его сквозил порочный живой ум, а плотно сдвинутые тонкие губы были брезгливо поджаты.
Он небрежно кивнул обернувшейся на него компании едоков, затем столь же небрежно пожал руку почтительно привставшему со стула рыжебородому и, остро покосившись на меня, спросил:
− Как дошли?
− Без происшествий, − ответил рыжебородый и, указав на меня рукой, вдумчиво добавил: − Вот. Доставлен, как положено.
− А где другой? – спросил гость, имея в виду, наверное, убитого негра.
− Был ранен, умер в пути, − скорбно поведал рыжебородый.
− Очень плохо! − нахмурился незнакомец.
− Слушай, мы же не госпиталь, да? – с мягкой укоризной произнес убийца негра, запихивая в рот лаваш. – Я сутки его на спине нес, как верблюд стал совсем…
Компания мрачно закивала, подтверждая слова негодяя. Кивнул и я, отметив во взорах бандитов, обращенных ко мне, подобие благодарности за проявленную солидарность.
− Жаль, − проронил аккуратный незнакомец. После, рассеянно поглядев на меня, сказал: − Мы вас заждались. Отдохнете на базе, сейчас собирайтесь, выезжаем.
Я доел баранину, запив ее мутноватым домашним вином. Рыжебородый, дружески хлопнув меня по плечу, произнес задушевно:
− Пора прощаться, шпион.
− Возможно, до встречи, − выдавил я из себя.
− Что про негра говорить, ты понял? – с тенью угрозы спросил он.
− Давно понял, − невозмутимо ответил я.
− А вот я не понял, − недобро прищурившись, молвил рыжебородый. – Тебя не понял… И если бы не приказ…
− Что не нравится? – равнодушно спросил я.
− Ничего не нравится. Какой-то ты… мутный.
− На русак ты похож, − прямолинейно брякнул убийца негра и, ощерясь, как шакал, принялся глодать баранью кость, сдирая с нее ошметки мяса.
− Так это и хорошо! – назидательно сказал я, вставая из-за стола.
Рыжебородый раздумчиво почесал темя. Затем хмыкнул. Сказал с некоторым удивлением:
− А ведь ты прав… Наверное, так и надо, извини, друг.
Не пожав никому руки, я вышел из дома. На темном дворе смутно толклись какие-то личности; выступивший из тьмы молодой парень провел меня за калитку, открыл дверь стоявшего возле дома джипа.
Я устроился на комфортабельном заднем сиденье, и уже принялся размышлять, каким образом, выбравшись из логова бандитов, свинтить в бега, но мысли мои были прерваны вторжением в салон троих громил, от которых пыточно разило потом и чесночным перегаром. Двое из них уселись рядом со мной, третий – впереди, а вскоре за руль уселся четвертый – тот самый таинственный гладко выбритый тип.
Заверещал стартер, рыкнул движок, свет фар выхватил из тьмы ухабистую сухую дорогу, разномастные заборы вдоль нее, юркнувшую в лопухи кошку… И я снова двинулся в неизвестность.
По горам и долам ехали неспешно, в боковых оконцах мерцало отмытыми звездами горное небо, чернели вдалеке горбы пологих холмов, затем кремнистый проселок сменил растрескавшийся асфальт, и водитель прибавил газку. Дорога потянулась через горы, их каменистые отроги то и дело выступали из черноты, а слева неуютно зазияли пропасти, ничуть, впрочем, не смущавшие водителя, уверенно гнавшего машину по опасной ночной трассе.
Впереди люминесцентно сверкнула краска на борту перегородившей дорогу полицейской машины, мелькнул подсвеченный изнутри жезл патрульного, и я подобрался в ожидании какой-либо несообразности, но водитель непринужденно принял вправо, тормознул и, приспустив стекло, протянул в оконце какой-то документик сутуло склонившемуся над ним стражу порядка.
Осклабившись, тот отдал честь и так остался в плебейском полупоклоне, покуда наш джип, обогнув полицейский автомобиль, не тронулся дальше.
Сидящий возле меня громила лениво и насмешливо произнес какую-то фразу на местном наречии, явно определяя ей наше надстояние над здешней правоохранительной шушерой.
Водитель, хохотнув, поддакнул ему.
Слов я не понял, но смысл диалога уяснил: рядом со мной – полномочные представители власти, таиться им не перед кем, и я, что называется, нахожусь в надежных руках.
Уже начинало светать, когда машина, свернув с трассы, остановилась у какого-то заброшенного кирпичного строения, проросшего молодыми деревцами и сорной травой.
Рядом со строением стоял микроавтобус с глухим, без окон, кузовом, выкрашенным в пятнистые защитные цвета.
Из автобуса навстречу нам вышли двое подтянутых парней в камуфляже, и на секунду я обомлел, увидев нашивки и знаки различия армии США.
− Приехали, − смерив меня доброжелательным взором, сказал водитель. На скулах его, как я заметил, после прошедшей ночи начала пробиваться упрямая и плотная щетина.
Я вылез из джипа, двинувшись, как сомнамбула, к встречающим меня военным. Механически пожал протянутые мне руки.
− Едем на базу, там отдохнете, − сказал один из американцев.
Далее потекли события весьма благоприятного свойства: микроавтобус привез меня на военную базу, я успел различить пятнистые транспортные самолеты, приземистые казарменные здания, в одно из которых меня привели; после был горячий душ, бритье, чистое белье и − отглаженный камуфляж без опознавательных знаков. Затем меня отвели в санчасть, где пожилой врач долго манипулировал над моими ранами, комментируя их состояние, впрочем, довольно оптимистически. Говорил врач на столь сложном для меня английском и с таким местечковым американским акцентом, что понимал я его едва ли на треть. Кивая и улыбаясь доктору − якобы в полном согласии с его словами, одновременно я с ужасом сознавал, что при первом же плотном общении с носителями языка буду расколот, как гнилой орех, и дальнейшая моя участь ничем от участи расколотого гнилого ореха не отличается.
Однако с доктором – обошлось, и вскоре я оказался в светлой комнате с солдатской узкой кроваткой и − провалился в долгий и освежающий сон.
Разбудили меня к ужину. Молодой черный солдатик принес поднос с едой и пластиковую бутыль с фруктовым напитком; я буквально в один присест, как удав, проглотил высококачественное питание армии США, и уже собрался под душ, но тут в комнату вошел пожилой офицер с грузной фигурой и, радостно улыбаясь, протянул мне руку, представившись:
− Майк.
В ответ я тоже расплылся в улыбке, но никаких имен решил не упоминать. Одновременно я напряг все свои извилины и слух, дабы воспринять все, что сейчас будет говориться на чужом языке.
Бесцеремонно присев на кровати, Майк, все также радостно улыбаясь, проговорил:
− Относительно вас нам пришли указания… Возвращаться в Германию вам нельзя. Как понимаю – нежелательно. Почему – вы, думаю, знаете.
Я многозначительно кашлянул и состроил умную физиономию. Одновременно с некоторым облегчением дошло, что речь Майка, в отличие от тарабарщины доктора, отчетлива и проста, слова он произносил, как бы намеренно отделяя их друг от друга, и это немало способствовало пониманию его речи.
− Завтра утром летите в Америку, − продолжил Майк. – Через Франкфурт. Документы вам сделают на месте. А ваш паспорт прошу отдать мне.
Я послушно вручил ему паспорт покойного британца.
Изучив паспорт и, соответственно, фотографию, что вызвало у меня некоторые неприятные эмоции, Майк произнес загадочное:
− Вы же немец, насколько понимаю…
Я неопределенно улыбнулся. В голове же лихорадочно пронеслось: неужели спасен? Неужели мой русский акцент проскочит за акцент немца? Ведь, как ни удивительно, а они практически аналогичны…