Уяснив мою кислую реакцию на проносящиеся в окне достопримечательности, Барбара заявила, что мне необходимо съездить в Нью-Йорк и в Лас-Вегас, вот там, дескать, жизнь! Но это уже решит мистер Уитни.
Я вновь омрачился угрозой своего позорного и неотвратимого разоблачения. Хотя, что несколько обнадеживало, могущественный дядя Генри, как поведала Барбара, в глаза меня не видывал, и, прикинься я простаком со слабым владением английского языка, игра в бедного родственника могла бы и затянуться.
Вечером за Ниной заехал высокий, атлетического сложения парень, представившийся мне как Том, и на открытом двухместном «Порше» они укатили куда-то веселиться. Формально я был приглашен в их компанию, и мне даже предлагался «роллс-ройс», но я посчитал нелепым тащиться в одиночестве на лимузине за спортивным авто этой парочки, у которой наверняка имелись свои планы.
Моя родина – город Обломов…
Я поймал себя на мысли, что здорово расстроился из-за этого счастливца, умыкнувшего Нину. Везучий парнишка. Живет, чувствуется, припеваючи, входит в круг избранных, хорошо говорит по-английски. И куда после этого нам? А затем подумал, до чего же неуемен человек в своих устремлениях! Ведь еще утром я опасался, что не доживу до вечера, а сейчас озабочен, как отбить девчонку у здешнего холеного жеребца!
К вечеру куда-то отлучилась и Барбара, заботливая повариха Клэр накормила меня ужином и отправилась ухаживать за каким-то котом, − любимцем мистера Уитни, серьезно, как я понял, прихворнувшим.
Я же пошел в свою комнату. Отмокнув в джакузи, улегся на восхитительное парчовое ложе и включил телевизор. Долго перебирал спутниковые программы в поисках родной, российской.
Согласно легенде, русский язык я знал, поэтому, подсматривай кто за мной, такому выбору было логичное объяснение.
− Ты то включаешь, то выключаешь, положи пульт! – внезапно произнесли по-русски откуда-то из угла комнаты.
Я вздрогнул, подскочив на кровати. Мгновением позже понял: голос шел из динамика. Я нашел-таки отечественную программу с каким-то фильмом, откуда и взялся данный текст.
Уняв оторопь, я с печалью покосился на телефон, стоящий на тумбочке, – вот бы позвонить маме! Ведь для нее я – без вести пропавший, и что с ней происходит сейчас, – трудно и больно представить. Но звонить отсюда нельзя. Звонок подобен самоубийству. Ведь, как ни крути, а сейчас я был разведчиком в стане врага. Не было только сопереживающих мне руководителей и благодарной отчизны. Впрочем, судьбы многих разведчиков, кто этими категориями по праву обнадеживался, были куда хуже моей. Они рассчитывали на признание заслуг, а получили обратное. Я же не рассчитывал ни на что. Разве на самое худшее. И был готов к нему. И в этом видел силу своей позиции.
Между тем на экране мелькали милые сердцу московские улицы. И понятные мне люди с их близкими моему сознанию заботами.
После новостей началась премьера сериала, следом – какая-то передача, кстати, про знаменитых шпионов, и я не заметил, как наступила глубокая ночь. Однако спать мне категорически не хотелось.
Зато остро хотелось пить. В другом случае я не побрезговал бы водой из крана, но образ здешней жизни невольно склонял к привередливости, да к тому же припомнилось, что в гостиной на столе остался целый поднос с бутылочками минеральной воды. Этот поднос словно предстал перед моими глазами: мельхиоровый, с пузатыми зелеными пузыречками, таящими в себе чистую, готовую зашипеть на губах упругими пузырьками живительную влагу…
Искушение было настолько волнующим, что, всунув ноги в тапочки, я в одних трусах вышел из комнаты в темный, как пропасть, коридор. Ставни на окнах были опущены, и свет с улицы не пробивался. Вдалеке, у лестницы, ведущей в холл перед гостиной, тускло мерцал с нижнего этажа едва различимый огонек какой-то лампы.
Я с трудом обнаружил включатель и, нажав его кнопку, осветил-таки, наконец, длинное коридорное пространство.
Пройдя в гостиную, выпил три бутылки подряд, посидел в одиночестве, наслаждаясь ранее неведомой мне роскошью быта сильных мира сего, а после пошел обратно.
Поднимаясь по лестнице, я совершенно механическим жестом выключил бра на стене, посчитав излишним расход ночного электричества, и − двинулся вверх.
Когда дошел до середины лестницы, свет в коридоре погас. Вероятно, перегорела лампа. Меня окружила кромешная тьма. Но, не теряя присутствия духа, вспоминая пройденные ориентиры, я довольно уверенно продолжил свой путь.
Я шел строго вперед, с вытянутыми перед собой руками, должными в итоге упереться в заветную дверь спальни, но, когда, казалось, достиг ее, ладони уперлись в какую-то стену. Я принялся судорожно шарить в пространстве, пытаясь найти заветную деревянную поверхность, но всюду натыкался на архитектурные выступы и углы. И вдруг на полу различилась едва заметная полоска света. Наверняка от телевизионного экрана, свет которого пробивался в нижнюю щель заветной двери. И я решительно шагнул в его сторону.
И – наткнулся на проклятый стеллаж! Послышался удар тяжелого металла по стеклу: это сверзился пудовый индийский божок, стоявший на верхней полке. Я осознал это мгновенно.
После, как взрыв гранаты, разлетелась сама полка, обрушившись вниз, на последующие, а затем звон, стон, дребезжание и уханье последовательно разлетающегося по сторонам стекла, оглушили меня, судорожно и потерянно застывшего в непроглядной черноте.
Я бывал в переделках, дважды попадал под артобстрел, но такого страха и беспомощности не испытывал никогда. Страх, впрочем, был не перед битыми стекляшками, да и не страх, а стыд, − перед теми, кто приютил меня, накормил и обогрел, а я…
В коридоре вспыхнул свет. И показался весьма целеустремленный, в костюме с галстуком, паренек. С нацеленным на меня «узи».
Следом возник другой. Затем появилась прислуга, а после – заспанные Барбара с Ниной, зябко кутавшиеся в халаты.
Я, как мог, объяснил им причины произошедшего несчастья, то и дело выковыривая из шевелюры ошметки разного рода хрусталя.
− Хорошо, что ты не порезался, − сказала Барбара. – Но как это объяснить Генри… Он будет страшно расстроен…
Тут, приглядевшись, я понял, что целехоньким не остался ни один коллекционный клоун. Только фигура азиатского божка с надменной мордой, покоящаяся на полу вместе с перевернутым троном, как выпавший вместе с креслом из самолета пассажир. Этот языческий истукан наверняка олицетворял силы зла.
А Нина внезапно зашлась в неуемном хохоте, глядя на мою жалкую физиономию.
− Полагаю, ты внесешь немалое разнообразие в нашу жизнь! – посулила она, обращаясь к угрюмому сообществу домочадцев. Рассыпанная в прах коллекция интересовала ее, чувствовалось, не больше, чем свалка битых порожних бутылок. – Кстати, − заметила ядовито, − эти трусы тебе идут, мама была права. – И, данной репликой завершив свою миссию свидетеля моего позора, удалилась.
Барбара, растерянно потирая виски кончиками пальцев, распорядилась оставить развал до утра таким, каков он есть, и отправилась спать, весьма удрученная, полагаю, будущим объяснением с мужем.
Я же смыл под душем стеклянную пыль, осевшую на теле, и залез под одеяло, погрузившись в беспокойный сон.
Уже засыпая, подумал: а чтобы родиться мне здесь, жить в таком доме, принимая его, как естественную данность, ездить на красивых машинах, не заботиться о куске хлеба, путешествовать по всяким лас-вегасам, как к себе на дачу… И иметь такую вот маму, не обремененную никаким бытом, а лишь заботами о том, как бы сладкую жизнь детей сделать густым медом…
Нет, каждому своя роль. Кому в рубище, кому в смокинге. Кому заглавная, кому в массовке.
А под утро приснилась Нина. Сон был восхитителен, но последствия его двусмысленны.
И, когда, печально вздыхая, я выбирался из-под одеяла, то услышал из-за двери торжественное и грозное:
− Приехал мистер Уитни! Он просит вас подняться к нему!
Мне подумалось о том, что если какая-нибудь неприятность может произойти, то она, как правило, обязательно случается. И если могут случиться несколько неприятностей, они происходят в самой неблагоприятной последовательности. И вообще нет такой плохой ситуации, которая не могла бы стать еще хуже.
Я поспешил в душ, а затем надел чистое белье, как моряк перед страшным сражением.
ГЕНРИ УИТНИ
Делать в Нью-Йорке, в общем-то, нечего. Но лететь домой отчего-то не могу. Я словно привязан к моему развороченному сейфу, и сижу возле него, будто от этого что-то изменится. Будто само собой туда вернется похищенное, и чудесным образом захлопнется за ним целехонькая дверца.
Ричард развил кипучую деятельность, подключив к расследованию все свои связи. Определил личность преступника, его контакты, и начал плотную оперативную работу, задействовав десятки людей. В том числе – из ФБР и из полиции. Но пока что процесс радует, а результат огорчает.
Этот русский, оказывается, покинул страну, вылетев в Россию. Думается, с похищенным материалом. Анализ его личности показал, что к разведке, даже в качестве мелкого агента, он вряд ли мог иметь какое-либо отношение. Из его последних телефонных контактов следовало, что ближайшими его дружками здесь, в США, являются два типчика явно криминальных наклонностей. И, когда этих персонажей решили взять за шиворот, они также куда-то исчезли. Причем поспешно. Ричард полагает, что они, проведав, что их приятель ограбил не бакалейную лавку, а объект куда более серьезный, растворились в пространстве, дабы не попасть под каток расследования. Я же полагаю иное: эти ребята превосходно знают, что именно спер их приятель. Но об этом Ричарду, естественно, ничего сказать не могу. С другой стороны, если ворюга посвятил в свои тайны каких-то уголовников, ударившихся в бега, это еще одно доказательство, что происками секретных служб тут не пахнет. Если их побег − не акция прикрытия, конечно. А если акция прикрытия, то тогда русские будут ждать, что в Москву направятся люди для поисков похищенного. Это большая игра с непредсказуемыми последствиями, однако, финал