− Вам прислали пакет…
− Хорошо, положите сюда…
− Ваша спальня готова, Мэри все прибрала.
− Я еще поработаю с бумагами.
− Мистер Пратт, вы не против, если мы с Джозефом пойдем в биллиардную?
− Идите куда угодно, хоть в центр композиции статуи Давида, только не отвлекайте меня от дел.
Это наверняка был охранник. Когда его шаги отзвучали, растаяв в глубине дома, Абу двинулся к лестнице пройденным им путем.
Лестница привела в небольшой холл, где на малахитовых постаментах высились у стрельчатой готической двери манекены в рыцарских латах с копьями.
Он растворил тяжелую резную дверь, и очутился в кабинете, мгновенно наткнувшись на колючий встревоженный взор Пратта.
Тот стоял возле стойки с телевизором, держа в руках пластиковый футляр с диском.
В следующую секунду лицо хозяина дома исказили возмущение и страх, но Абу осторожно погрозил ему пистолетом, а затем недвусмысленно указал на кресло рядом с сервировочным столиком.
− Кто вы? − донесся оторопелый вопрос.
− Я тот, кто участвовал в событиях одиннадцатого, − сказал Абу. − Мелкий исполнитель ваших грандиозных планов.
− Я ничего не понимаю… Как вы попали сюда? Вам нужны деньги? Пожалуйста, вот сейф, он открыт… Там сорок тысяч, это хороший куш, берите…
− Я пришел не за деньгами, − сказал Абу. − Мне нужно другое, ваш ответ: кто именно принимал решение по акции одиннадцатого?
− Кто? − Собеседник повел головой, словно разминая шею, а затем презрительно усмехнулся. − У вас что, личные счеты к данной ситуации? Тогда вы пришли не к тому, с кем их следует сводить. Кто принимал решение… Да его принимала сама американская история. Ее логика и целесообразность. Но никак не я. На столе лежит моя карточка. Ознакомьтесь с ней. Я всего лишь бизнесмен.
− А чтобы на это сказал ваш покойный друг Уильям?
− Мой друг Уильям− всего лишь функционер. Техническая фигура. И, кстати, в детали его служебных дел я никогда не был посвящен.
− Но все же кто-то принимал это решение?
− Я повторяю: решение приняла жизнь. А формы решения и схемы − вопросы глубоко второстепенные. Как и всякого рода сценаристы, их разрабатывающие. Ваша месть, если вы руководствуетесь ею, безадресна. А уж я-то здесь совершенно… Впрочем, какого черта мне приходится перед вами оправдываться?! − Голос Пратта повысился, и Абу угрожающе приставил пистолет к его виску.
− Тише…
Пратт дернулся, уклоняясь от болезненно вжатого в кожу металла, взмахнул рукой, пытаясь ударить Абу по запястью, и тот непроизвольно нажал спуск.
Глушитель погасил звук выстрела, лишь щелкнул, передернувшись, затвор, и упала на пол сбитая пулей с полки серванта шкатулка. Крапины крови испещрили книжный стеллаж.
Досадливо качнув головой, Абу свинтил со ствола глушитель, бумажной салфеткой обтер оружие и, зафиксировав на нем отпечатки пальцев убитого, положил пистолет на ковер, возле безвольно свисающей к полу руки.
В открытом сейфе действительно обнаружились деньги.
Стремительно отшагав коридором, он вновь очутился в темноте среди труб, подтянувшись, с трудом протиснулся в оконце, закрыв его за собой, а спустя считанные минуты уже брел к люку подземным коридором.
Он пытался разобраться и в себе, и в тех словах, что произнес Пратт. Да, он не лгал, сама логика Америки вела ее к тому, что произошло в том уже давнем сентябре, и что наверняка потрясет и ее, и весь мир в самом ближайшем будущем. Но разве это говорит о том, что нет виноватых, и неправедность этой страны − бесспорная данность?
Нет, он убил виновного, того, кто стоял у большого руля, и не был склонен отклоняться от курса, кем бы таковой не предписывался.
История не безлика, как уверял его этот американец. Она состоит из миллионов лиц. И у каждого своя миссия и ошибки, за которые надо платить и отвечать.
А миссия Абу − призывать к ответу. И он приступил к ее исполнению.
ГЕНРИ УИТНИ
Домой я прибываю поздним вечером. Похороны, совещания, за ними я едва не забыл, что сегодня в родные стены вернулась Нина. С порога справляюсь у Барбары, где моя блудная дочурка? Я настроен на дружеский, спокойный разговор с ней. Кстати, мне весьма любопытно узнать, что происходило в Москве.
− Она спит, не тревожь ее, − говорит Барбара.
Симпатий по отношению к своей персоне в ее голосе я не обнаруживаю, и оттого чувствую себя виноватым.
− А давай-ка поедем в ресторан! − задушевно предлагаю я. − Сколько же времени мы с тобой не ужинали вместе!
− У меня болит голова, − отвечает она сухо. − И вообще твои внезапные предложения как всегда некстати.
Я проглатываю обиду.
− А может, выпьем по бокалу вина? Клэр, кстати, приготовила торт. Такого не купишь, в этом деле она мастерица.
− Мне нехорошо от вина. И у меня повысился сахар, ты забыл.
Голова у нее болит постоянно. От вина ее тошнит, сладкого она не может. Так что жизнь у меня не простая.
Я пожимаю плечами и ухожу к себе в кабинет.
Сижу в кресле, отрешенно глядя на золоченые корешки книг в высоких сумрачных стеллажах, и думаю о своем семействе. Мне все-таки уютно в нем. Жаль, что мы с Барбарой позволили себе лишь двоих детей. Большая ошибка. А всему виной − проклятая цивилизация и ее удовольствия, сделавшие нас эгоистами. Раньше, в деревнях, рабочим местом человека был дом, и семья трудилась на совместное благо, заинтересованная в своей многочисленности. В индустриальном обществе муж работал в городе, жена приглядывала за детьми. А в нашем технократическом содоме миллионы жен и мужей сидят по офисам, и по сути семьи нет. В лучшем случае с детьми остается нанятая сиделка. А воспитанием занимается телевизор, выплескивающий на них фонтаны из болота нашей массовой культуры. Хорошо, что с моими детьми постоянно находится Барбара, прививающая им хоть какую-то этику и мораль. И пусть с нажимом, но заставляющая читать книги, молиться, и слушать симфоническую музыку, а не тяжелый рок. Благодаря этому в их душах будет частичка света, что радостно.
Поздний телефонный звонок пугает меня своей неожиданной громогласной трелью.
− И что означает этот выпад, Генри? − дышит арктическим льдом голос Большого Босса.
Это он о полученном пакете.
− Всего лишь мое пожелание дружбы и паритета, − отвечаю я. − Их гарантии согреют мне душу.
− Воду мутил Уильям, − говорит Большой Босс с запинкой. − Поверьте, он сильно давил на меня. Но сейчас его люди хотят переместиться под ваше крыло…
Это похоже на притупляющую бдительность ложь. Его расхожий прием, хорошо мне известный. Одновременно в такой формулировке неявный намек, что меня способны урезонить навеки холодные мальчики из ЦРУ.
− Я готов взять на себя часть обязательств покойного, − отзываюсь я. − Лишь бы это пошло на пользу Совета и лично вам.
− Я полагаюсь на ваш разум, Генри, − выносит резюме наш главарь. − Кстати, готов вернуться к предложению о вашей новой роли в организации…
− Мне куда удобнее работать под вашей опекой, − парирую я.
Прощаемся мы по-товарищески тепло.
− Да, кстати, − сообщается мне, когда я уже собираюсь класть трубку. − Час назад застрелился Пратт.
− Это с чего? − спрашиваю я, хотя «с чего» понимаю прекрасно. Его сгубил консерватизм и крайняя узость взглядов. Он вырос, кстати, в семье религиозных радикалов и часто сетовал, что мы живем в пост-христианской стране. Я же с горечью полагаю, что страна стала уже антихристианской, и ужас такой трансформации до многих еще не дошел.
− Сразу же после похорон Уильяма, − равнодушно поясняет Большой Босс. − Еще не успели пожелтеть одни газетные некрологи, на смену им… Причуды психики, не иначе. Античная драма. Вам следует помочь его супруге разобраться с делами, ей переходит значительная часть акций концерна. Думаю, ваше участие найдет благую оценку даже в самых предвзятых умах.
− У него надо изъять диск…
− Я уже позаботился.
Поразительная расторопность и смекалка… Представляю себе, какие я вскипятил страсти. Впрочем, после этого разговора они уже списаны в архив.
Звоню Алисе.
− Все в порядке, ты можешь возвращаться, − сообщаю, не вдаваясь в подробности.
− Да, я уже знаю, − скорбным продуманным голосом отвечает она. − Какая трагедия!
Кладу трубку. Через день-два опять плестись на эти ужасные похороны. Они угнетают меня. Они уносят часть моей жизни. Я всегда обязан разделять чье-то горе.
Незавидна моя доля.
СОВЕЩАНИЕ СОВЕТА. ПОСЛЕ 11.09.2001 г.
− … и давайте утихомирим неуместные здесь эмоции. Количество жертв снижено до минимума, действия привязаны к схеме рабочего времени и занятости идеально. Определимся с фактами: удар нанесен в самое сердце Америки, он грандиозен в своей наглядности, он подразумевает покушение на гаранта мировой безопасности и процветания, на саму планетарную стабильность, в том числе − социально-психологическую, но ведь по сути это булавочный укол в сравнении с тем, если бы события развивались в прежнем направлении. Мы пустили их поток вспять, и тому есть явные доказательства. Что у нас на бирже? Что за стоны о каком-то кризисе?
− Ситуация обнадеживающая. NASDAQ падает, но весьма плавно. Что же касается кризиса, я бы охарактеризовал его, как временный сбой. В нем нет системности и лихорадки, он более схож с деформациями от влияния внешних факторов, вполне оправданных и понятных как бизнесу, так и населению. Паники, как мы и полагали, никакой. О критическом состоянии экономики речи никто не ведет. Все воспринимается, как естественное следствие произошедшей встряски. Люди сейчас прикованы к телевизорам в ожидании нашего ответа экстремизму и куда более озабочены не умозрительными индексами, а тем, когда мы выловим негодяя Бен Ладена. Усиление внутренних мер воспринимается с воодушевлением, их критика − вне общественного мнения. Мы получили существенную передышку.
− Главное, что проблема трещины между виртуальной и реальной экономикой ушла на второй план.