Сыскари никогда не ошибаются, мне об этом говорили с самого начала. С самого моего появления в этом мире! А я все равно не верила. Конечно, суженый, как же иначе. Он же должен по всем канонам осознать свое счастье и подарить мне все, что имеет, – душу, сердце, тело и имущество. И уж последнее, что он должен делать, – убивать меня.
Как такое со мной произошло? Какой невезучестью нужно обладать, если априори счастливая любовь в моем случае обернулась попыткой убийства? Да за что надо мною такое проклятье?
Народу в судебном зале было так много! И вся эта разношерстная толпа замерла, когда мы с Грамадием вошли, задержала дыхание, впиваясь в меня любопытными взглядами. Так и знала… так и знала, что не избежать жалостливых взглядов и шепотков.
– Садись, девочка, садись прямо сюда.
Грамадий нашел место и провел меня, закрывая собой от любопытства присутствующих. Он стал плечом, на которое можно опереться. Я так ему благодарна! Может, он просто делал свою работу, не важно, но он действительно переживал за меня и помогал изо всех сил. Жаль, что исправить главного он не мог, прошлого не изменить.
Волина вывели, когда все расселись и немного притихли, и посадили на лавке напротив судьи. Его руки были исцарапаны и скованы толстенными кандалами, на лице синяки, форма АТМа помята, волосы растрепаны, но сидел он ровно, гордо задрав голову, спина прямая, правда, совсем не шевелился.
– Все в сборе. Начинаем процесс.
Судья – сухонький старичок с ярко-голубыми глазами – действовал очень быстро. Я еще боролась со слабостью, которая не давала даже толком поднять голову, как уже стукнул молоток и для дачи показаний был вызван глава отдела сыскарей – тот самый мужчина, что поймал Волина.
Господин Макарский держал в руке свиток, но почти не заглядывал в текст. Он спокойно и методично пересказывал историю своими словами. Как меня по дурости вызвали из моего мира и бросили умирать и как потом я вычислила призывателя каким-то образом, а он, почувствовав с моей стороны угрозу своему положению Первого сына, решил от меня избавиться. Убить не смог, поэтому решил провести ритуал посвящения демонам, ведь после этого ритуала не остается следов, человек просто исчезает – и все, а искать иномирянку никто не станет. Но сыскарям из достоверного источника вовремя поступила информация о готовящемся преступлении, благодаря чему они успели остановить ритуал. Кто этот источник, вслух не озвучили, но голову даю на отсечение – речь о Бакуне. Белка бы не успела, а Бакуня давно за Волином следил, нашу встречу подстроил и развития ждал, это теперь и индюку понятно.
Следующим вызвали свидетеля – княжеского колдуна-консультанта по иномирянам, который авторитетно подтвердил, что иномиряне никогда и ни за что не могут вернуться обратно в свой мир. Что еще в давние времена самые сильные колдуны Эрума точно определили – в старом мире остается двойник, так что вернуться мы в свой мир просто не можем, потому что для нас не осталось места. Значит, Волин сознательно ввел меня в заблуждение, заставив добровольно встать в круг. А добровольная жертва, не связанная, не сопротивляющаяся, не орущая от ужаса, – это, как говорится, дополнительные баллы.
В какой-то момент меня так сильно замутило, что казалось, я опозорюсь прямо тут и сейчас. Грамадий вдруг бойко сунул мне под нос какой-то вонючий бутылек, я прямо голову отдернула, зато желудок успокоился. Эту штуку он использовал во время процесса еще не раз.
Потом я неудачно повернула голову и наткнулась на взгляд Наяды. Очень красивая в своем темном простом платке и изящном платье, лицо опухшее от слез, милое такое. Правда, ненависти в нем – отравиться можно. Неужели она совсем не слышала выступавшего сыскаря? Неужели не поняла, что произошло? Ведь Волин, имея суженую, собирался на ней жениться и обманывать всю жизнь, иметь вторую семью и детей на стороне – но смотрит с ненавистью она не на него, а на меня? Как такое объяснить?
Ее даже жальче себя самой. Я справлюсь, не могу не справиться, а она навсегда останется такой дурой. Ну и пусть!
– Волин, Первый сын рода Трансор, не хочешь ли ты сказать слово против? – спросил старичок судья, когда свидетелей выслушали.
– Нет. Все так и было, слово в слово.
Голос был такой спокойный, такой отстраненный. Наяда всхлипнула так громко, что привлекла внимание окружающих. А с первого ряда вдруг встал со стула мощный мужчина и, развернувшись, пошел к выходу, тяжело и гулко топая сапогами. За ним встала и посеменила женщина, по лицу которой текли слезы, но не такие демонстративные, как на лице Наяды, а совсем другие. Мужчина уходил с такой же прямой спиной, как у Волина… и профиль похож.
– Ну и ну, – прошептал ошарашенный Грамадий, качая головой.
Когда пожилая пара удалилась, судья встал и оказался вдруг высоким-высоким. А когда он заговорил, голос загремел по всему помещению, точно усиленный колдовством.
– Волин без рода, – заговорил старичок, – за попытку убийства ты приговариваешься к солдатской службе сроком на шесть лет, с запретом посещать столицу сроком на пятнадцать лет. Твоя колдовская сила в качестве компенсации будет изъята и передана в вечное пользование пострадавшей от твоих деяний иномирянке.
Князь, мощный, только начинающий седеть мужчина, сидевший слева на возвышении, довольно кивнул, уверенно положив руку на круглое навершие золотого посоха – символа княжеской власти.
Это что же такое? Они сказали… они собираются отдать мне его колдовскую силу? Бр-р-р, аж передернуло.
– Я не хочу никакой силы, – пробормотала я себе под нос.
– Молчи, Катя, – радетель крепко, до боли сжал мою руку, видимо, чтобы я не наделала глупостей, не вскочила и не закричала об этом вслух. – Это неизбежно. Колдовскую силу нельзя изъять в никуда. А преступникам ее нельзя оставлять.
– Волин безродный, ты слышал приговор?
Голос почти такой же спокойный, как у подсудимого, как будто из него пропала последняя жизнь. Той ночью он забрал мою жизнь и испортил свою. При мысли о произошедшем, несмотря на все, что случилось, несмотря на то, что он натворил, в сердце тут же зародилась жалость. Отобрать силу, изгнать из столицы…
– Я его слышал.
– Почему судья раньше говорил «Из рода», а теперь сказал – безродный?
Грамадий вскинул голову, не ожидая такого вопроса. Но не зря меня осенило, а своего я не упускаю.
– Почему «безродный»?!
Я наклонилась ниже. Не хочу, чтобы соседи слышали наш разговор.
– Род от него отказался. Его отец ушел со слушанья не оборачиваясь. Значит, у него нет больше Первого сына по имени Волин.
Так вот что за мужчина это был! Его отец, а плакала, не напоказ, а сердцем, его мать. Ни один из них не взглянул в мою сторону. Ни один из них не оглянулся на сына.
– Приговор привести в исполнение немедленно. Увести осужденного и подготовить к ритуалу передачи колдовской мощи, – закончил судья.
Толпа взревела, в воздух полетели какие-то предметы, похожие на свернутые газеты. Народ был доволен зрелищем и вынесенным наказанием.
– Уведи меня, – я вцепилась в Грамадия, закрыв глаза и сжимаясь, как будто от этого уши перестанут слышать. Если радетель поможет мне сбежать, возможно, удастся спрятаться и не принимать эту силу. Его силу. Во всем происходящем такой привкус, будто я вампир, только энергетический. И сейчас я выпью его колдовскую силу – последнее, что ему осталось после суда, после изгнания, после того как род от него отказался, – и словно нанесу ему решающий удар, от которого невозможно оправиться.
Да, я знаю, все знаю! Нельзя жалеть преступника, человека, который сделал свой выбор! Сам, без давления довел себя до такого конца, но…
Нет, не вздумай!
Грамадий обнял меня за плечи и повел в другую дверь, не туда, куда выходила радостная толпа, шумно обсуждающая невиданную весть – на солдатскую службу осудили не абы кого, а бывшего Первого сына! Это вам не лавочник и не пахарь. За попытку лишить жизни суженую! Это просто в голове не укладывается!
Не укладывается, верно. Так отчего же ноет дурное сердце?
Сколько раз я смотрела телевизионные передачи про женщин, которых избивали мужья, выбивали зубы и ломали кости, а женщины все равно к ним возвращались. Жалели их. Почему? Почему они ломали свою жизнь, жизнь своих детей, но продолжали жить с этими нелюдями? Мужчинами их назвать язык не поворачивается.
Разве я хочу быть такой же? Жалкой, слабой, зависимой от морального и физического насилия жертвой?
Давай посмотрим на ситуацию со стороны. Что, если бы я узнала свою историю из чужих уст? Как бы она звучала? Вот голые факты: парень вызвал девушку и бросил беспомощную умирать в лесу на морозе. Потом, когда она чудом выжила, старательно скрывался. Потом не сумел совладать с похотью и решил поразвлечься, после чего предложил ей место любовницы и цинично объявил, что намерен и дальше встречаться со своей полезной в отношении связей и равной по положению будущей женой. Уничтожил морально. И после всего, когда девушка от этой сомнительной роли отказалась, он принял ее фразу – «Все равно все узнают» – за прямую угрозу и решил ее убить. Но так, чтобы польза была, то есть провести болезненный ритуал, который позволит ему стать сильней, напитаться дополнительной колдовской мощью.
И после всего этого что думает девушка-жертва?
Ответа не требуется. Она может или сломаться, раз и навсегда, или сделать правильный вывод, перестав прельщаться иллюзиями.
Первому варианту не бывать. Нет, я не собираюсь ломаться, я собираюсь жить в этом мире, раз уж мне не суждено вернуться обратно максимально комфортно. И колдовская сила поможет мне получить то, что я заслужила. Быть словесником в Эруме – не самая завидная доля для женщины, которой некому помочь. Грамадий помогать вечно не станет, по окончании АТМа меня отправят в свободное плавание.
Но, обладая колдовской мощью Первого сына, я смогу получить другую профессию, более денежную, более важную. Смогу сделать свою жизнь достойной.