Разве что теплая дружба да симпатия, как между мною и Федором.
– Госпожа Катерина, вы не пострадали? – отчаянно краснея, пролепетал Юлик.
– От чего бы я пострадала? Я в порядке. А ты зачем за мной припустил? Я же сказала – в отдел дуй!
– Ну, вы так закричали… И бегом как побежали. И…
Да, общаться с ним крайне сложно. Говорят, иногда он очень даже сообразительный, и слова из него не приходится клещами тянуть, и понять его довольно просто, но явно не в моем случае.
– Ладно, пошли вместе.
– Может, извозчика?
– На кой? Тут идти пять минут.
Ох уж эти мне изнеженные сыновья, даже пятые. Не приучен пешком ходить – и все тут.
– Я о вас волнуюсь.
– Не нужно, Юлик. Я сама о себе поволнуюсь.
Он неодобрительно поджал губы и пошел вперед. Тысячи напастей на того, кто додумался его ко мне приставить! А я даже знаю кто. Начальник мой. Мол, хватит себе портить нервы страшными делами, занимайся всякой ерундой. И не думай, что это понижение. Наоборот, вот тебе личный помощник, подучишь заодно да воспитаешь, вот тебе личный кабинет и, главное, вот тебе… дела ни о чем.
Дверь в сыскной отдел того самого здания, на которое я когда-то любовалась издали, отворялась не сразу и не широко. Я проскользнула, вновь надеясь, что она захлопнется раньше, чем Юлик войдет, тем самым избавив меня от его общества хотя бы ненадолго. Конечно, случись это на самом деле, придется возвращаться и снова открывать, но помечтать приятно.
Полутемный коридор создавал ощущение пустоты. В самом начале, когда я только пришла сюда работать, мне все время казалось, что в здании никого нет, я совершенно одна. Это было приятно, быть одной мне нравилось. За годы учебы в АТМа я общалась с людьми только тогда, когда без этого не обойтись. С подружками, конечно, чаще, но даже без них, положа руку на сердце, я могу прожить.
А если уж совсем начистоту, не думаю, что в моей жизни есть хоть один человек, без которого я не могу прожить. Другое дело работа. Если у меня отнять работу, пропадет весь смысл, поэтому держаться за нее я намерена до последнего. Когтями, зубами и хвостом.
– Посиди в кабинете, – коротко сказала я Юлику и, не дожидаясь ответа, пошла к Макарскому. Водопляс застал меня как раз в момент, когда я бродила по Гораславлю, придумывая аргументы в свою пользу.
Начальник занимал кабинет средних размеров, в котором кроме шкафов и вешалки было два огромных стола и подальше от них – четыре стула для посетителей. И все. Аскетизм этого мира значительно превышал тот, где я родилась.
– Можно?
Заходить к нему можно и без приглашения, главное – постучать.
– А, Катерина Ивановна!
– Это я.
– Чем обязан?
– Все тем же.
– Присаживайся.
Беседа, судя по прошлому опыту, намечается и правда длительная.
– Господин Макарский, я по поводу работы.
– И что там?
– Я уже обращалась к вам с просьбой вернуть меня на ветку расследования тяжких преступлений, и вы обещали подумать.
– Ах, Катя, оно тебе надо? – с участием спросил Макарский.
– Надо!
Ну вот, нервы сдают, на начальство рявкаю. А этого нельзя, он не кукла для битья, сразу на место ставит. Вон как взгляд заледенел.
– Катерина Ивановна, озвучиваю вам решение сыскного совета и мое лично. Вы переведены на внутренние расследования и впредь останетесь тут. Хватит лезть на рожон.
– Но я справлялась!
– Ты справлялась. Но работа сыскаря тяжких преступлений очень… опасна, Катя.
– Со мной никогда…
– Я не о тех опасностях! – он отмахнулся. – Не о телесных. Я о духовных. Когда ты видишь то, что делают люди с себе подобными, как они поступают… жизнь меняет тебя. А молодой женщине не пристало рыться в этом дерьме всю жизнь. Несколько лет ты отдала сыску, хватит.
– Но я хочу!
– Хватит, Катя!
Ну вот, опять голос, которым дают понять, что спор бесполезен. Можно разворачиваться и идти отсюда дорогой длинной. И чего они все как один решили, что мне нужен отдых и другая, морально менее тяжелая работа?! Меня все устраивало! Убийцы и насильники, извращенцы и маньяки… Только в народных сказаниях их тьма-тьмущая, на деле это пьяные драки да денежные махинации. Короче, все не так интересно. Глупо все. Когда видишь, как по-глупому народ гибнет да других за собой тащит, просто диву даешься! А насчет тяжести груза, который ложится, когда ты понимаешь, ЧТО люди делают с себе подобными… Этот груз на мне уже много лет. Вряд ли меня им удивишь.
– Положа руку на сердце, Катя, не хочешь ли ты сказать, что работа ничуть на тебя не влияет? – поинтересовался Макарский. – Что временами тебе не дышится так, будто воздуха мало?
Врать ему не станешь, не выйдет. Тогда, в лесу, он привел сыскарей и спас меня из жертвенного колпака. И на работу взял после АТМа, и обращался как со старой знакомой. Макарский много для меня сделал, пусть даже теперь ему вожжа под хвост попала и он не дает мне работать по-прежнему!
Пришлось вынужденно кивнуть. Конечно, сказывается. Душит, он прав, иногда просто до одури душит. Я давно уже смотрю на людей оценивающе: сразу прикидываю, на что этот человек способен. Что за секреты у него за душой? Какие тайны он может хранить и каких неприятностей от него ждать? И еще я уверена, что у каждого, просто у каждого встречного есть скелеты в шкафу, разве что разной величины. А целиком и полностью добропорядочных людей попросту не бывает. Банально? Да, банально, но что вся наша жизнь, как не череда бессмысленных банальностей?
– Ладно, поймали. Но профессиональная деформация есть у всех. И почему вы считаете, что она как-то по-особому на меня влияет и портит жизнь?
– Потому что и сам всю жизнь тут работаю. Женщине место у очага, а не среди преступников.
– Да, но…
– Екатерина Ивановна! Отправляйтесь в свою комнату и пишите отчет по водоплясу. Когда поступит подходящее вам дело, я сообщу. И просьба больше не беспокоить меня по данному вопросу. Если вдруг решение изменится, вы узнаете об этом первой.
Все. Плечи поникли. А я так надеялась!
– Ладно, раз так.
– Именно так. И мальчонку не обижай там.
– А он что, жаловался?
Я почти отвернулась к двери, но изумление заставило снова взглянуть на Макарского. Юлик, конечно, тот еще папенькин сынок, но жалобы с ним как-то не вяжутся.
– Нет. Жаловались другие сотрудники, которые видели твою манеру с ним обращаться.
– Ну, раз он не жаловался, не вижу нужным что-то менять. Я кого должна из него сделать? Домашнего кастрированного кота или дикого тигра?
Макарский улыбнулся.
– Иди, Катя. И направь свою энергию в другое русло. Я не изменю своего решения. А то вижу, ты задумала снова меня просить, как только минутка свободная выдастся. Так вот, не нужно.
Щелкает нас, как орешки. Каждое мое слово заранее знает, вот что делают немалый опыт и недюжинный ум. Если я навскидку вижу, на что человек способен, то главный сыскарь отдела, вероятно, напоминает рентген, который сканирует и вовсе насквозь.
Гулко шагая по коридору, я судорожно вспоминала, что нужно сделать дальше, чем себя занять.
Написать отчет. И все. И придумать работу для Юлика, пусть даже копать от забора до обеда. Тогда он будет занят и не увидит… лишнего.
В своей комнате я уселась за стол, пока Юлик, примостившись на углу, сердито поглядывал на меня и изо всех сил молчал. Видимо, безмолвно вызывал во мне муки совести.
Наивнее только младенцы, ей-богу!
– Чего расселся? Бери бумагу и пиши отчет по поводу происшествия – водопляса. Проверю.
– Но я же не участвовал!
– Пиши, как будто ты участвовал. Прибежал на место и нашел человека в обмороке. Пиши, что нужно делать дальше. Проверю.
Он молча засопел, доставая из ящика бумагу и карандаш. Ничего, пусть привыкает. Когда Юлик пришел к нам на службу, он был уверен, что в сыске только и делают с утра до вечера, что в засаде сидят да за преступниками бегают. А по факту бо`льшую часть времени убиваешь на заполнение разнообразных бумаг.
И мне писать нужно.
Спешить было некуда: за последний случай кражи, которые мне в последнее время выдавали для расследования, я отчиталась еще утром. Так что теперь только по водоплясу остался.
Отчет получился длинный и детальный. Даже не знала, что столько подробностей запомнила, вплоть до цвета одежды пострадавшего и количества окон у ближайшего здания. Обычно такую мелочовку не пишут, но иначе дела закончатся и придется куда-нибудь идти, а кроме работы идти мне некуда.
Дело шло к концу, когда в дверь постучали.
– Катя, ты здесь?
Юлик тут же насупился, уставившись в свои бумажки, где накорябал от силы полстраницы.
– Да, Федор, заходи.
– Так и знал, что ты тут.
Он вошел и остановился у двери, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди.
Я промолчала. Конечно, он знал, с чего было бы иначе? Я бо`льшую часть жизни на работе провожу, по крайней мере, когда начальство не упрямится и мне эту работу дает.
– Юлик, выйди, чаю сделай пока, – попросила я. А то будет каждое слово ловить, бездарно делая вид, будто занят делом и не подслушивает.
В очередной раз зыркнув на Федора, мой юный помощник встал и с достоинством, как он полагал, удалился за дверь. Ох уж эти юнцы, простые, как раскрытая книга. Даже скучно временами.
– Что-то случилось?
Федор остался стоять у двери. С работы идет, судя по усталому виду. И вроде улыбается, как обычно, а на душе как-то неспокойно. Слишком хорошо мы друг друга знаем. Его легкую куртку я сама помогала выбирать, про стрижку сама напоминала, когда была пора идти стричься, и каждый жест изучила досконально. Таким отстраненным он остается, только если вопрос серьезный.
– Случилось. Нам придется поговорить, хочешь ты или нет.
– О чем?
Надеюсь, не про Юлика. Шутка. Федор никогда не был ревнив, понимал, что я человек серьезный, к интрижкам склонности не имею, так что, даже если и заметил особое отн