ошение практиканта, такта промолчать ему хватило.
– И это ты тоже знаешь. И раз уже четвертый день подряд ты ужасно занята, поговорим прямо здесь и сейчас. Постараюсь уложиться в пять минут. Мне тридцать лет, Катя, хватит ходить вокруг да около. Мне нужна нормальная, здоровая семья. Мне нужны дети. Я настроен серьезно. Ответ «не готова» больше не подходит. Или ты становишься готова, или я пойду дальше один. Я все понимаю и уже миллион раз говорил, что хватит тянуть. И снова скажу: дай мне ответ, Катя, хватит бегать! Хватит делать вид, будто жутко занята, я знаю, что тебя с весны перевели на мелкие происшествия. Займись наконец нами. Ты не думала, что нечестно игнорировать мои просьбы? Возможно, ты никогда не будешь готова к отношениям, которые нужны мне, но тогда честно было бы меня предупредить. Дать мне возможность выбора.
Он помолчал, прижимаясь к стене, как будто хотел с ней слиться. Хорошо, что я успела тихушный колпак бросить, иначе многие любители погреть уши из соседних кабинетов были бы сегодня сыты.
– Прости, что снова все вывалил. И уже без всяких финтифлюшек. Просто я устал говорить витиевато.
– Я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь. Я все знаю про историю с твоим суженым, она произошла на моих глазах. Это я понимаю, Катя. Понимаю тебя. Но мне нужен ответ, от которого зависит и моя судьба. Несмотря на все мое понимание и на мое терпение, вот уж действительно бесконечное, я хочу настоящую семью. Настоящую, слышишь? И она у меня будет: с тобой, извини, или без тебя. Сколько тебе времени нужно, чтобы ответить?
– Я не знаю.
Он покачал головой. Как обычно только он может – без тени укора, просто покачал, как будто не знал, что еще добавить.
– Ладно, согласна, это не ответ, а попытка уйти от ответа. Сколько времени ты дашь?
Не зря он не подходит, держится поодаль. Обычно Федор всегда рядом, обожает ко мне прикасаться. То плечо погладит, то волосы, то обнимет… В общем, о таком отношении только мечтать можно. И за годы, пока мы вместе, сколько я выслушала от знакомых про то, как мне повезло и почему я, лошадь безмозглая, до сих пор не замужем? И объяснить почему я не могу. Федор много раз предлагал съехаться, однажды я даже согласилась, и мы прожили вместе почти два месяца. А потом я собрала вещи и уехала на очередное задание в городок, что в четырех часах езды, а вернулась уже на служебную квартиру.
Мы оба сделали вид, будто так должно быть. По мне, так действительно должно быть – все равно меня сутки напролет не бывает в квартире, а потом я возвращаюсь туда, нахожу кровать и просто отключаюсь. А когда живешь с кем-то, хочешь не хочешь приходится вспоминать, что ты не один, чего нельзя не учитывать, и хотя Федор сам способен себе приготовить ужин, да и, обладая бытовым колдовством, лучше меня содержит помещение в чистоте… все равно не то. Нет уединения, к которому я привыкла.
– Проблема как раз в том, что ты не можешь назвать место «домом», – как-то объяснил он мне. – Говоришь «помещение», «квартира», «комната» – как угодно, но не дом.
Я не согласилась тогда и стала упорно называть свое место жительства «домом». Кажется, доказала, что так и думаю.
И вот его терпение иссякло. Конечно, столько времени встречаться с женщиной, терпеть ее постоянное отсутствие, терпеть, что она не готовит и не убирает, мало говорит (не о работе же с посторонним?) и отказывается жить вместе… Но терпеть отсутствие детей он не будет. Дети – единственное, что ценит Федор. Будь на моем месте другая, заявила его матушка пять лет назад, когда мы вынуждены были все же познакомиться на каком-то семейном празднике… так вот, будь на моем месте другая, читай подтекст более умная женщина, у нее давно были бы внуки.
И не поспоришь.
И во всем остальном он прав. Нечестно лишать мужчину желаемого, избегать годами разговора и надеяться, что все само собой рассосется.
– Можно пройти?
Недовольный Юлик принес чай на крошечном черном подносе и сжал губы, заметив тихушный купол. Можно теперь убирать, при свидетелях говорить Федор не станет. Да и говорить вроде больше не о чем. Как же мой стажер все-таки вовремя!
– На ужин не приглашаю, – ровно закончил Федор, смотря только на меня. – Вижу, ты занята.
– Да. В другой раз.
Он кивнул, развернулся и ушел.
– Почему сюда пускают посторонних? – бурчал тем временем себе под нос Юлик, вроде как если я услышу, то подумаю – случайно услышала, а вовсе не потому, что ему хотелось прокомментировать появление Федора.
– Потому что я специально попросила его пускать.
Уже молча помощник поставил чай мне на стол и продолжил царапать свой отчет.
За крошечным окном под потолком уже темнело. А еще столько всего нужно решить! И душит отсутствие одиночества. Я привыкла, что в кабинете всегда одна и можно хоть ноги на стол положить. И если присутствие Федора мне давно уже не мешает, ну, особо не мешает, настолько я к нему привыкла, то всякие юнцы – очень даже наоборот.
– Юлик, отчет не сдан, отсюда вижу, что он пустой. Иди домой, твоя работа на сегодня закончена. В следующий раз пиши быстрей. Свободен.
Он с обидой вскинул голову, но воздержался от комментариев.
– Иди, иди. Завтра с утра жду. А сегодня перед сном еще разок прочитай про последовательность действий при поступлении сообщения о кражах, ты плохо ориентируешься.
– Я хор…
– Не спорь, иди!
Он засопел, но замолчал. Беда с этим энтузиазмом неоправданным.
– Хорошо. До завтра.
Свернув недописанный отчет и сунув его в ящик, мой молодой герой попрощался и ушел, даже спиной своей выражая протест.
И теперь, в одиночестве, следовало подумать не только о завтрашнем дне, а и о будущем в целом.
Я не хочу семью и детей. Не знаю отчего, ведь это естественное желание каждой женщины, и со временем оно становится только крепче. У всех, кроме меня. Не хочу. Но что же делать, учитывая, что к Федору я привязана? Когда-то он сильно помог мне, был рядом, поддерживал и немного скрашивал черные тона злой несправедливой действительности. Когда мы стали парой, начали встречаться, это казалось вполне естественным продолжением знакомства. Но большее – женитьба, дети… На это я не подписывалась.
И что же? Отпустить его? Федор симпатичный, получает неплохо, купил целый этаж дома почти в центре Гораславля. Родни у него полдеревни, все дружные, готовые помочь при первой необходимости. В общем, жених хоть куда.
Честно было бы его отпустить.
Но что тогда случится со мной? Не представляю.
И все же… тоска зеленая, но однозначно душа склоняется к варианту «отпустить». А ведь я знаю, что все его угрозы про «найти другую» – просто угрозы. Если бы хотел, давно бы нашел. Со мной несладко, я не слепая клуша, чтобы думать, что от моего общества мужчина на небеса возносится. У меня масса недостатков, и он все их терпит. Много лет остается рядом и ждет. Кажется, он меня любит, хотя вслух не признается. Но какое еще может быть объяснение?
Или хватит дергаться, рваться из стороны в сторону в поисках неизвестно чего? Дети занимают собой время даже получше работы. Глядишь, годик потерпеть, а потом уже до конца жизни можно не бояться, что безделье заставит тебя застыть на месте, как ту статую, и не очнуться.
Хоть монетку бросай.
Но решать с помощью монетки нечестно. Потом можно свалить все неприятности на случай, который подсказал, что делать. А я не привыкла сваливать решения на других. Итак, у меня два варианта. Отпустить Федора – это было бы честно по отношению к нему, но я, возможно, без его плеча просто скукожусь и засохну, или выйти за него замуж и нарожать ему детей. Он будет хорошим отцом и мужем, а мне, давно решившей, что останусь бездетной, просто нужно сменить приоритеты.
Логика и трезвый расчет подсказывают, что мы способны договориться, поэтому будем вполне мирно сосуществовать и даже можем быть счастливы. То есть нужно соглашаться и заставить себя пойти ему навстречу. Федор надежен и заслуживает семью. Я могу ее ему дать, что мне, жалко, что ли?
Но и так сразу, немедленно замуж я не могу. Что-то не дает, мешает сделать последний шаг. А откладывать решение он больше не позволит. Замкнутый круг какой-то.
Я стучала карандашом по бумаге и думала. Не в первый раз. И как прежде, безрезультатно.
– Ты еще тут, Катя?
Из коридора донесся бархатный, чем-то довольный голос Макарского. Таким чутьем только сыскари с огромным стажем обладают. Я сижу тихо за закрытой дверью, а он, не входя, видит, что я на месте.
– Да, я тут. Входите.
– И хорошо, что ты тут. Очень даже хорошо.
Макарский принес две папки с бумагами, по одной в каждой руке. Пока еще тонкие, видимо, дела только-только сформированы.
– Почему хорошо?
– У меня для тебя целых два дела, Катя. Целых два!
Ага, так я и поверила в щедрость Макарского. Небось кража колбасы или покушение на отравление. В общем, случаи для дилетантов, чтобы без дела штаны в отделе не протирали.
– Оставляю оба. – Надо же! Щедрый жест в исполнении начальства – то еще жалкое представление. – Посмотри, какое возьмешь. К утру жду ответа.
Бухнув папки на стол, Макарский шутливо щелкнул каблуками, повел носом – это у всех сыскарей заскок такой, сама еле от этой дурной привычки отделалась – и был таков.
Так-так, что он мне принес? Знаю же, что ничего важного, а все равно руки чешутся – вдруг повезет? Открою первую страницу – а там заговор мирового масштаба.
В первой папке всего два листа. Первый – заявление, второй – рапорт. Заявление подписано безродным. Секунда немого молчания в память о прошлом. Эх, помню времена, когда это слово выбивало из колеи, а сейчас почти не трогает. В Эруме безродными называют всех тех, от кого отказалась семья, и от этой приставки к имени отделаться невозможно, она будет преследовать человека до конца жизни. А вот если человек сам ушел от своей семьи, по собственному желанию, то может взять любую фамилию и основать свой род, никто не против.