Всякая вина свой срок имеет?
Даже думать не собираюсь!
– Спасибо еще раз. Я пойду.
Вежливый поклон – и до свидания. Нечего мне лесника своего нахваливать.
Волин запретил себе думать о том, что произошло ночью. Это не ее решение, просто связь суженых сводит, стаскивает их, притягивает, как магниты.
Но какое же это было счастье!
Он старался не заснуть, смотрел на ее ресницы, на сомкнутые губы, на гладкие волосы – и хотел, чтобы время замерло. Однако все равно заснул, как иначе. Когда выдавалась такая спокойная ночь с крепким, здоровым сном? Он уже и не помнил. Даже в юности, когда тело берет свое, со сном у него бывали проблемы. А в последнее время подремать удавалось или напившись, или в обнимку с Ачи.
Волин давно не заглядывал наперед. Просто спасибо за подаренный отдых.
Глава третья,о самом страшном – об убийстве
День выдался неспокойным. Юлик впал в нервический трепет и наотрез отказался возвращаться в Гораславль в одиночестве. Будь моя воля, я бы его силком в телегу запихала, шмотками его забросала да отправила с кляпом во рту, чтобы не орал. Но ведь так нельзя, свидетелей многовато.
Когда просьбы и жалобы не помогли, Юлик изволил перейти в наступление.
– Госпожа, я знаю, почему вы остаетесь! Это все лесник.
– Да?! Вот удивительное дело, а я-то думала, из-за леса. Но тебе, конечно, лучше знать.
– Но разве он вас не привлекает?
– С чего ты решил? С такой бородищей мерзкой? Да меня воротит от бородатых!
– Но вы же у него ночевали! Вся таверна болтает! Все не могут врать!
Ах ты, подлец маловозрастный! Вздумал меня на проступках ловить?
– Не твое дело, где и с кем я ночую. Это к работе как-то относится? Вот и молча жуй свои претензии. А теперь собирай вещички и уматывай отсюда, иначе практику не засчитаю. Думаешь, в будущем кто-то будет терпеть попытки лезть в свою жизнь? Да ты кто такой, чтобы за мной следить и мне указывать?
То белеет, то краснеет. Давай пугайся сильней. Хватило хоть ума не заявить о праве на меня на основе своей влюбленности. Когда он уже поймет, что не любовь это, что нет любви.
В общем, разругались в пух и прах. Обычно мне удается хладнокровие сохранить, я ведь старше и мудрее, чего тявкать с щенками? – но сейчас и так нервы на пределе, а тут еще Юлик со своими капризами, как будто он нежная барышня!
В общем, ему было велено с утра убираться в Гораславль. Нарушит приказ – будет отвечать перед Макарским. С этим сообщением я и выставила его за дверь гостиной.
А когда отправилась на ужин, меня ждал сюрприз – Юлик, покачиваясь от выпитого вина, сидел за угловым столиком в компании… кого бы вы думали? Лесника собственной персоной! Нет, это уже перебор.
Лесник, однако, не дал мне подойти. Вышел из-за стола, аккуратно придержав моего стажера за плечо, и направился ко мне, загородил дорогу.
– Чего тебе?
– Колдунья, я вижу, ты очень сердита.
– Чего ты встал на дороге? Отойди!
– Прошу тебя, не трогай его. Видно, взбучки ему не миновать, только не нужно сейчас… прилюдно, когда его душа нараспашку открыта. Утром все ему и скажешь.
– Он будущий сотрудник сыскного отдела. Пусть привыкает!
– Закалит свое сердце до чугуна, застынет как камень, – монотонно передразнил Волин. – Все еще с ним произойдет, конечно, а сейчас прошу, колдунья, не бей его больше.
– Я его и пальцем не тронула.
– Я не о том говорю. Дай мальчишке самому принять решение.
На нас уже стали коситься, пришлось перестать устраивать публике развлечение и уйти. Действительно, чего это я? Не стану же кричать на Юлика среди толпы, не так уж он и провинился. Всего-то сказал, чего не следовало говорить.
Ужин пришлось заказать в комнату. Еще нужно решить вопрос, как остаться ночью в своей комнате. Уж больно часто в последнее время я засыпаю, прислонившись к человеку, к которому вовек не собиралась приближаться.
Тут все просто – дверь запереть и ноги спутать поясом. Встанешь с кровати – окажешься на полу.
Что и происходило ночью два раза. Хорошо, мне хватило ума побросать на пол у кровати одежду, так что ничего не отшибла. Но что не выспалась, так к гадалке не ходи. Ночь извела меня, как будто беспрестанно толкала и зудела на ухо, ни на минуту не давала расслабиться. За что же мне такая напасть-то?
Утром никакого желания болтать с Юликом не было. Пусть катится к черту, мне бы до вечера продержаться. Глаза слипаются, а еще заплечный мешок с вещами к земле тянет, хотя вещей в нем кот наплакал.
Стажер ждал внизу, бледный и болезненный на вид.
– Госпожа, – он резко поклонился, – я отправляюсь в Гораславль. Там я собираюсь пойти к князю и поговорить о происшествии с местным лесом. Пока вы были в отъезде, я много разговаривал с людьми, и это все не похоже на пустой слух. Что-то действительно происходит, и если вы найдете что, помощь уже будет в пути.
– Спасибо, Юлик.
Прямо не узнать. За ночь повзрослел, что ли? Вкусил разочарования? Так мы и взрослеем, ничего не поделаешь.
– Удачного пути, госпожа. Будьте осторожны.
– Спасибо. И тебе.
Он не стал меня провожать, вернулся в комнату. Вот и отлично, пусть отправляется хоть к князю, хоть под землю, хоть в небеса карабкается, только бы не отвечать за него больше.
Лесник тоже ждал, только на улице. У ног большой заплечный мешок, на поясе позвякивают на ветру мелкие предметы. Вокруг лесника ужом вертелась собака. Тут в Хвощах все, что ли, в такую рань просыпаются, кроме меня?
Выглядел лесник, кстати, тоже не ахти. Хмурый, опухший. Пил с Юликом всю ночь напролет? Или спал неспокойно, без меня-то?
Тьфу ты, напасть!
Лесник ступил вперед, с усилием раскрывая глаза.
– Доброе утро. Готова?
– Да.
– Это моя псина, Ачи. Ачи, иди сюда.
Собака тут же подбежала, виляя хвостом так, что чуть не подпрыгивала.
– Ачи, эта колдунья пойдет с нами. Помогай ей и не обижай. Она тебя тоже не обидит.
Собака с любопытством покосилась на меня, будто поняла. Ну уж нет, с собакой здороваться я точно не собираюсь.
Лесник тем временем закинул на одно плечо свой мешок и протянул руку к моему:
– Давай вещи понесу.
– Зачем?
– Давай, колдунья, не спорь. Иначе не успеем дойти, устанешь с непривычки, придется в лесу ночевать.
Вместе с ним, рядом, у одного костра? Ну уж нет. На мешок, неси, раз так охота.
Он молча закинул его на второе плечо и пошел по дороге. В пыли четко отпечатались следы сапог. Ачи понеслась за ним как оголтелая, правда, без лая.
Рассвет был темно-розовым, как ягодный сок. И спокойным. Такое спокойствие только в деревнях и бывает, там жизнь словно иначе течет, медленно и плавно. После города непривычно тихо, умиротворяюще.
В лесу, однако, было почти темно, а уж заросло все как! Уже через полчаса я радовалась, что отдала вещи и не цеплялась за все подряд еще и сумкой. Заросший подлеском лес – это вам не город с выложенными колдунами дорогами. Почему же на Эруме нет вертолетов? Вот было бы здорово – долетел за часик куда нужно и к вечеру уже дома. Так нет, топай, Катя, по лесу!
Зато переживать да много думать о всяком-разном некогда. К обеду я устала так, будто землю на мне копали, а лесник топал впереди как ни в чем не бывало, и Ачи носилась вокруг, словно заведенная.
Когда я почти падала, был объявлен привал. Все, если разрешено сесть, с места в ближайшие несколько минут не сдвинусь, пусть хоть что происходит!
Ачи улеглась неподалеку, вывалив язык и посматривая на меня умными глазами. Опасается, не подходит. Битая, похоже. Лесник тем временем методично готовил стоянку – расчистил траву, собрал хворост, накрыл стол.
Заранее было договорено, что о пропитании позаботится лесник. Это дело обычно доверяют женщине, но староста предложил все заботы на Волина взвалить. Я согласилась. Что я, дурная, что ли, отказываться?
Придраться было не к чему – опять он взял именно то, при виде чего слюна чуть не капала. Пухлый белый хлеб, мягкий сыр из творога и мясистые помидоры. Выложил все на чистое полотенце, порезал и сделал приглашающий жест. Угощайся, мол.
Это жутко приятно, когда ты ничего не делаешь и тебе слова никто против не говорит. Федор предпочитает работать вместе. Общее дело вроде как сплачивает. Может, и так, но иногда хочется просто бездельничать. Просто забыть обо всем и чтобы кто-то другой о тебе позаботился.
Еда была такой вкусной, что хотелось закатить глаза. А после жутко захотелось спать. Ну, это как обычно.
– Ложись, отдохни.
– А?
Я почти подскочила, тараща глаза на окружающую зелень.
– Отдохни часик, время есть. Я разбужу.
Он расстелил мне одеяло, второе расправил и положил сверху, в качестве подушки под край одеяла сунул мою сумку.
Не знаю даже, плакать или смеяться.
– Ачи, иди есть.
Собака вскочила и понеслась к леснику, который достал небольшую кость и недоеденный пирог в бумаге и положил перед ней.
Надо же, меня он накормил прежде своей собаки. Вероятно, я выше по шкале ценностей.
А, к черту все. Раз хочется полежать, почему бы и нет?
Я вытянулась на одеяле и закрыла глаза. Уже и забыла, как хорошо спится на свежем воздухе. Надеюсь, он меня во сне не прибьет – последняя моя мысль.
Проснулась я тоже сама. Птичий щебет стал громким и навязчивым, над ухом зудело какое-то насекомое, в общем, пора вставать.
Широкая спина лесника сразу бросилась в глаза. Он сидел неподалеку, к нему прислонилась Ачи, которую лесник чесал за ушами и гладил. И что-то ворковал над ней, иначе не скажешь. Надо же, он любит свою собаку. Меня не любил, собаку любит.
Я отчего-то нервно рассмеялась. Лесник тут же обернулся, рука осталась покоиться на собачьей холке.
– Нам не пора?
Пока я уединялась в кустах, Волин собрал вещи и молча пошел дальше. Ей-богу, меня бесят его спокойствие, невозмутимость и обходительность. Кажется, передо мной другой человек. Но это же он, мой неудавшийся суженый. Годы прошли, но память не стирается. Расчет, все его действия просто расчет.