– Нет. Когда прибудут княжеские сыскари, ты хотя бы сможешь объяснить, что тут происходит! А если мы оба туда войдем и останемся? Чем это поможет?
Его голова снова закачалась, когда он повернулся к мертвому лесу. Хоть бы не грохнулся в обморок. Хотя… так проще будет.
– Боишься порчи?
Неожиданное любопытство даже отвлекло от дела. Бледность, нервный тик – признаки жуткого страха. Чего лесник так боится?!
Он усмехнулся, горько, как от настойки горей-травы. Огромные глаза над его проклятущей бородой почернели.
– Боюсь? Я давно ничего не боюсь, Катя.
– Все чего-то боятся.
– А я нет.
– Ври больше!
– Ври? Я ничего не боюсь, Катя, ничего. Потому что уже пережил самый сильный страх в своей жизни.
– Это когда это?!
– Ты не захочешь слушать.
– Не смей мне указывать, чего я захочу, чего нет! Говори сейчас, если есть что сказать, потому что, возможно, больше такой возможности тебе не представится!
Он думал недолго, и вместе с тем как будто вечность прошла. Потом грустно и удивительно спокойно улыбнулся.
– Ладно, ты права, я скажу. Я больше ничего не боюсь, Катя, потому что уже испытал самый большой страх. Той самой ночью, когда почти убил девушку, которую должен был любить больше жизни. Нет, которую любил больше жизни, пусть и не смог этой любви принять. Она смотрит на меня, думает, я не понимаю. Не понимаю, к чему привела моя ошибка, что с нами сделала. Смотрит много лет из памяти, каждую ночь смотрит в упор и не отводит глаз. А теперь еще и наяву. А я не могу до нее дотянуться, не могу рассказать, что со мной произошло. Как это все вышло. Я ведь не хотел, чтобы обряд притяжения суженой сработал. Не думал даже никогда, зачем это нужно. И когда она появилась, был уверен, что она станет мне мешать. Что жизнь мне испортит. Мою устроенную, упорядоченную жизнь, тщательно разложенную по полочкам. В ней известно, что и как делать, как поступать в различных случаях и к чему это приведет. Она, человек другого мира, может только испортить.
И чем больше меня к ней тянуло, тем больше я сопротивлялся. Иногда мне приходилось вставать посреди ночи и окатывать голову ледяной водой, иначе она не убиралась ни из моих мыслей, ни из моих снов. А потом, после той ночи… до сих пор помню ее запах, и какие мягкие у нее губы, и какая сладкая кожа…
Прости, ты не хочешь этого слышать, я знаю. Но тогда… когда я решился продать жертву демону, чтобы избавиться от нее раз и навсегда, – это был жест отчаяния. Я не знал, что еще сделать, как удержаться от нее в стороне. Это было невозможно. Я врал тогда, когда в последний раз с ней говорил, врал, потому что не смог бы держаться от нее в стороне, нет, никогда. Просто слова, а на деле я пришел бы к ней той же ночью. Говорил бы, что голова да холодный разум велит, а все равно бы ходил. Более того, однажды между постом главы семьи и ею я сделал бы выбор в пользу никому не известной иномирянки без роду без племени. Когда я это понял… И я провел обряд… В суматохе, судорожно, чтобы не опомниться, не остановиться и не подумать. Провел – и только в последний момент, когда колпак уже заработал и вот-вот должен был явиться демон, когда пути обратно уже не было, а она стояла там, посередине, и старалась не смотреть на меня, но все равно смотрела, и столько доверия в ее глазах… только тогда я понял окончательно, осознал всей своей убогой душонкой, что натворил.
Она не понимала и никогда не узнала, но в последний момент я не закрыл колпак, хотя время пришло, а держал его. Не смог закрыть. Знал, что не поможет, что уже ничего не изменить, я не остановлю демона, что эти последние секунды просто отодвигают неизбежность и ничего уже не исправить… и держал. Тогда и был страх. Немыслимый страх, огромней которого нет ничего. Потеря самого ценного в жизни. Нет, не самого, а единственного. Думаю, тогда я и превратился в старика. На лице мне осталось, как прежде, двадцать, а в душе стало все семьдесят. Никогда и ничего после этого я не боялся. Суда? Нет, Катя, после того ужасного момента на грани, когда я был уверен, что навсегда ее потеряю, своими руками убью, меня уже ничего не могло испугать. Отобранной силы? Я был рад ее отдать, всю до последней капли слить и вручить девушке, чтобы хотя бы сила была с ней, чтобы защищала, как я не смог. Наказания? Вот уж меньше всего. И суд, и когда силу отбирали, и рота солдатская… и даже вылазки на границы, когда на нас спящих нападали и горло резали… ничего не боялся. От меня тогда словно оболочка осталась. Так что ты тоже не все видишь. Я давно не глупый юнец и знаю – такое не прощается. Ты стала моей слишком рано… я испортил все слишком легко. Как я жалею, что тогда, в нашу единственную ночь, не показал тебе, как бывает хорошо с любящим мужчиной.
– Ничего, мне показали другие.
– Я не желаю ничего знать о… других, – зажмурился он и еле перевел дух. – Не надо. И все же – теперь я хочу, только чтобы ты была жива и счастлива.
В какой-то момент я просто перестала видеть его лицо, слезы все застлали. Сыскное чутье говорило, что он не врет. Каждое его слово – правда. Сердце трепыхалось, силясь вырваться из тисков, которые сжимались от каждого его слова.
Он замолчал. Так просто… счастлива? Так просто?
– Да я была бы счастлива! Если бы знала как!
Слезы хлынули горячим потоком. Не помню, когда я в последний раз рыдала так сильно и горько, навзрыд. Может, в те дни, когда его не стало. В смысле, когда он окончательно перестал быть моим, да и был-то всего одну ночь, жалкие несколько часов.
– Ты еще будешь счастлива, – с мрачной, фанатичной убежденностью заявил он. – Если останешься жива. Поэтому придумай, как повесить на меня колпак, и жди помощи. Я сам все сделаю. Я быстро передвигаюсь по лесу. Колдуну сложней меня одолеть, потому что я сильней тебя. Ну? Как перевесить на меня твой колпак?
Но сумасшествие уже прошло, рассеялось. Я пришла в себя.
– Хочешь разжалобить меня своими слезливыми признаниями, чтобы оставить здесь?
– Катя, я прошу тебя…
Его глаза блестели от слез.
Но внутри что-то дрогнуло, и стало чуть-чуть легче. Его признание несло важный посыл, который облегчал тугие пружины в груди. Теперь почему-то было не так страшно. Ведь сколько лет подряд я казалась себе уродом, неправильной суженой, от которой легко сумел отказаться ее единственный. Думала подспудно – может, я сама виновата? Понимала разумом, что ни при чем, а сердце ныло. Пока я не заковала его в панцирь.
А сейчас стало легче.
Я протянула руку:
– Дай сумку. И жди здесь. Я убью колдуна и вернусь живой.
Сумку пришлось почти выдирать. Его пальцы были теплыми, и хотелось, чтобы они вместо лямок сжимали мои пальцы. Но ничего не вернешь вспять.
– Жди, лесник.
Только бы он не вздумал меня останавливать силой! В результате я все равно уйду, только вначале выйдет безобразная драка.
Один шаг по хрустящим остаткам мертвых растений, другой… Страшно остаться совсем одной, когда вокруг ни единой живой души, пусть даже птички или бабочки, только мертвая плоть мертвых растений. Совсем одна… Впрочем, разве когда было иначе?
– Я с тобой, – раздалось тихо из-за спины. – Я буду с тобой каждый шаг, каждый вдох. Я буду дышать с тобой одним воздухом, идти по одной земле, и если понадобится, я буду твоей рукой, которая поразит врага. Тебе не придется никого убивать, Катя, я сделаю это за тебя.
Каждое слово – как молитва, тихая и уверенная. Наверняка он стоит там, на границе, и от страха не осталось ни следа. Его спина прямая, взгляд уверенный, и разве что бледность никуда не делась.
Но я не обернулась.
Нужно идти быстрей.
Самое сложное – удерживать колпак, когда призываешь Ветерок, чтобы определить, где центр порченой земли. Не всегда удавалось сделать это без потерь, за два часа пути я один раз открылась настолько, что жизненная сила начала утекать. Спохватилась быстро, так что не страшно, но нужно запоминать направление лучше.
И этот хруст под ногами, как будто по старым хрустким костям идешь. Или чавканье. Аж передергивает от отвращения. К счастью, гниль встречается редко. А вот кости попадаются то и дело. Много птичьих, реже звериные. Людских, к счастью, не было. Не было воды. Не было зелени. Отсюда даже небо казалось не голубым, а серым.
Потом среди деревьев появились высокие камни. Целые глыбы лежали, загораживая обзор и мешая пройти. Тогда я впервые села отдохнуть, устав не столько от ходьбы, сколько от сухости и тишины.
Как приятно в такое время найти в сумке молоко и еще мягкую булку! Не думала, что аппетит в таком месте проснется, но тело не всегда поступает, как считает нужным душа. Тебе бывает страшно или грустно, а телу жратву подавай. Ты безответно влюблена в лучшего мужчину на земле – а телу подавай другого. Или строишь планы, куда поехать, как отдохнуть, а тело берет и подхватывает воспаление грудины. М-да. Вовремя я о низменном. Как раз когда нужно думать о спасении души. Если она есть.
Концентрацию, главное, не терять. Нет колпака – нет жизненной силы.
Но вот что странно – стоило подкрепиться и отправиться дальше, как возникло ощущение, будто я не одна. Будто за спиной действительно идет защитник. Тот, которому не все равно. Чья главная задача – сделать так, чтобы ты осталась жива. Чтобы ты была счастлива.
На обход каменных глыб ушла бо`льшая часть светового дня. Но с каждым шагом я чувствовала – цель близка. А теперь вопрос дня: чувствует ли создавший порчу колдун мое приближение? Не должен. Изъятую, так сказать, силу он, конечно, должен ощущать, но нет изъятия, нет и силы, так ведь? Шпионский колпак на то и шпионский, чтобы скрывать шпиона. Тьфу, какая противная тавтология.
Конечно, колдун увидит меня, когда я подойду близко. Но, может, повезет, колдун будет спать, например? Должен же он отдыхать? Правда, ночью будет слишком темно, можно рассчитывать только на звезды, а тут легко прогадать: вдруг тучи набегут? Одновременно колпак и зрение я не потяну, не стоит даже пытаться.