Лесник писал, что не нашел ведьму.
– Что?
Записка выпала из рук и спланировала на землю.
– Он не нашел ведьму у хижины, – подняв листок, прочитал седой. – Ни тела, ни следов.
– Как же так?
– Садитесь, госпожа.
Второй мужчина, Иван, быстро пошел за водой. Как будто это поможет! Однако, получив кружку, я выпила ее до дна.
Как – нет ведьмы?! Но ведь порча остановилась, значит, ведьма мертва. Однако тело не могло так просто растаять. Может, лесник не то место обследует? Скорее всего. Откуда ему знать, где жила ведьма? Может, нашел другой дом. Мало ли заимок да охотничьих зимовок в лесу, вот и спутал.
Фух, отлегло. Да, так и есть.
– Наверное, завтра вернется, если не найдет, – подумал вслух седой.
– Да.
Ночью спала я плохо. Ладонь тянулась вниз и прижималась к животу. Я не знахарка, не чувствую новой жизни, но, может, она уже там? Собирается во что-то целое, стремится развиться, расти, жить?
Как это, когда в животе шевелится ребенок? Существо, которое ты безумно любишь и которое будет любить тебя? Хотя… с моим везением не удивлюсь, если, только научившись ползать, мой ребенок постарается от меня уползти куда подальше. Его же отец так и сделал.
Однако рука гладила живот, будто там уже кто-то жил. Не замечала за собой стремления стать матерью. Скорее разумом понимала, что надо бы, иначе на старости лет пожалею, что не родила. Однако такое… впервые. Или приедет знахарка и сделает встряску?
А, потом решу. Пусть пока рука лежит, она же не мешает? Завтра нужно убедиться, что лесник спутал хижины и просто не нашел нужную. Иначе как? У ведьмы не было сообщников, она же совсем безумная была!
После завтрака Ачи, бегавшая во дворе, залаяла и стала наматывать круги от нас до дороги в Хвощи, поэтому никто не удивился, когда на дороге показались две груженые телеги в окружении пеших людей. Жители заимки возвращались домой.
Женщины здоровались со мной, дети с любопытством смотрели, только Травка в красивой зелено-желтой косынке сжала губы и задрала голову. А на ее поясе столько висюлек… взгляд пытается найти что-то похожее на мою, вдруг лесник и ей подарки дарил? Но нет, ничего похожего. Травка от моего внимания кривится и задирает голову еще выше. Она почему-то видит во мне соперницу. Глупая девчонка, думает, в жизни все так просто.
О, а это кто! Как вовремя! Среди людей идет ведунья, которую я навещала в Хвощах. Вспомнить бы, как ее звали. Ласи… Лази… Лесия!
– Добрый день, – киваю я, приглашая отойти в сторону.
Вслед за ней ко мне подходит еще одна женщина, представляется:
– Пульвина, знахарка.
Ах, вот и знахарка! Еле удержала руку, которая бросилась к животу, накрыть его.
– Добрый день вам, – здороваюсь я. – Разместитесь со мной в гостевом доме?
Все равно больше негде, местные довольно тесно живут.
– Мы не помешаем? – спрашивает знахарка.
Она почти старая, внуки наверняка есть. Спокойная. В ее глазах знание, как у Лельки. Только Лелька до сих пор им тяготится, не смирилась, а эта битая, смиренная.
– Нет, конечно же. Добро пожаловать.
Пока они отдыхают, пьют чай, который принес седой, рассказываю им о порче. Ведьма, мол, убита, порчу остановить удалось, только вот земля остается мертвой. Говорю насчет пробы – приживется ли росток?
– Пойду гляну на росток. Вы со мной?
Лесия поднимается. Она грузна, неповоротлива, двигается с трудом. Но видно, что отлынивать от дела не собирается.
– Да, сейчас.
Стоит ведунье выйти из дома, как знахарка оборачивается ко мне:
– Ты чего-то хотела, госпожа?
Рука тянется к животу. Сказать, не сказать? Попросить встряску или нет? С одной стороны… а с другой…
Тьфу ты, Катя, опять торгуешься! Зачем торгуешься? Просто сделай что-нибудь.
– Госпожа?
Просто скажи – да или нет. Просто выбери что-нибудь, не взвешивая стороны.
Давай!
Моя голова отрицательно качается.
– Тогда пойдем?
Да, правильно, нужно взглянуть на росток. Остальное, в общем-то, не так важно, как восстановление земли после порчи.
За нами увязывается Колк.
Ростки на месте, немного поникли, слегка вялые, но это обычное дело для пересаженных растений. Пока корни не окрепнут, оно в любом месте будет слабым.
– Судя по всему, земля нормальная. Только… пустая какая-то, – заявляет ведунья, покопавшись вокруг ростка.
– Пустая?
– Нечем ей ростки кормить, – объяснила Лесия.
– Я ее поливала.
– Этого мало. Земля ведь себя отдает, чтобы растения жили, а они, умирая, в землю возвращаются. Это и есть круговорот жизни. А тут вынули из нее, выжали все соки и нечем ей новый урожай поднимать.
– Ясно. Нужно подкормить землю и тогда все будет как прежде? – уточнил седой.
– Думаю, да.
Ведунья уходит в деревню, за ней знахарка и Колк, я остаюсь «подумать», как им сказала, а на самом деле – побыть одной. В доме теперь нас много проживает, а я привыкла к нему, к одиночеству, и не хочу отвыкать.
Солнце высоко, нужно бы отойти к зарослям, не люблю, когда нос обгорает и шелушится. Еще с Земли не люблю, хотя тут на это мало кто внимание обращает.
В густой мягкой траве, окруженной тенистыми кустами, сидеть – одно удовольствие. Думается хорошо. Сколько лет прошло, я уже сама с удивлением отношусь к тому, что пришла из другого мира. Уже сама в случае чего первым делом о колдовстве думаю. Вот как землю восстановить? У нас бы удобрения использовали. Тут что, навоз приказать на порченую землю возить? Хм, а почему бы и нет?
– Катя?
Он вышел из-за ближних деревьев, хотя вроде должен был появиться со стороны мертвой земли, в которой теперь безопасно. На плече болтается пустая сумка, лоб и виски влажные от жары.
– Почему ты вышел тут?
Лесник пожимает плечами:
– Обходил. Искал. Вы получили записку?
Лицо хмурое, упрямое и на солнце обгорело. Так, без бороды, я даже в глаза ему отчего-то не могу смотреть. Все мерещится, что вот-вот покраснею. Он очень молодо выглядит, уже не получается относиться небрежно, как к постороннему деду. Взрослый, хорошо сложенный мужчина… И губки сами улыбаются, глазки сами опускаются, как у любой обычной бабы.
Это я-то обычная? А ну прекрати!
– Да, получили. Но я не поняла, что значит – нет тела? Объясни толком? Может, ты не ту хижину нашел?
Он подходит, осторожно опускает заплечный мешок и тяжело садится рядом. Морщится, сгибая и подтягивая к груди ноги.
– Среди скальных камней у полосы леса приплюснутая, почти в землю вдавленная хижина, которая вся в соплях. Так?
На сердце холодеет.
– Да. Но, может, там другая такая же есть?
– Нет. Это та самая хижина, потому что я нашел кровь, Катя. Кровь, а не тело.
Вот теперь и вовсе дурно. Хочется вскочить, но Волин хватает меня за рукав и не дает подняться.
– Ты чего хватаешь?!
Не думает же он, что если я позволила с собой ночь провести, то меня теперь при желании можно хватать и щупать? Я даже не сразу слышу от возмущения. Ему приходится повторить, так же тихо и твердо:
– Посиди со мной. Хотя бы несколько минут.
– Зачем?
Он убирает руку и молчит. Правильно, лесник, не смей за меня хвататься, если я не разрешала. Но я не понимаю – посидеть рядом? Ладно, что мне, жалко, что ли? Да и уходить расхотелось. Жарко очень на заимку по открытому полю топать.
– Как ты мог найти кровь без тела? Я не понимаю.
– Я тоже не понимаю как, – негромко говорит лесник.
Потом вдруг откидывается назад, ложится спиной в густую траву и закладывает руки за голову.
Хочется спросить, чего это он, но не стану. Пусть не думает, что меня в его поведении что-нибудь смущает или нервирует. Пусть не рассчитывает купить меня своими бирюзовыми глазками, ведь я помню слова: «Глаза – бирюза, а душа – сажа».
– Я обыскал все, Катя, и…
– Кажется, у тебя язык не поворачивался по имени меня называть?
Боже, хоть бы он перестал так пристально смотреть! Без бороды он так похож на себя прежнего! Старше, конечно, но такой же уверенный и спокойный. Не могу видеть!
– Я обыскал все, колдунья, и тела нет.
– И диких зверей нет, чтобы его сожрать, и сгнить бесследно оно не могло. Или могло?
– Нет. Она живая была, никакой тлен не забирает плоть вместе с костями за такой короткий срок.
– И… выжить не могла?
– Порча остановилась, – напомнил он.
– И выжить не могла. Я помню, она была мертва. Холодная, неподвижная, со вспоротым горлом. Выжить она не могла!
– Не могла, – тихо соглашается он.
– Значит, кто-то еще? Сообщник?
– Следов нет. Твои следы везде, мои… других нет.
– Даже в голове не укладывается. – Иногда, когда я обхватываю голову руками и сжимаю, это помогает думать, собрать мысли в кучу. – Некромант, что ли, поднял?
– Кто такой «некромант»?
– Тот, кто трупы поднимает, заставляет ходить и своих команд слушаться.
Он молчит, поэтому приходится обернуться. И… зря. Снова смотрит, рассматривает снизу вверх. И так, лежа на земле, он выглядит слишком беззащитно, чтобы на него кричать.
– Это, наверное, из твоего мира? У нас не могут поднимать мертвых.
– У вас и порчи такой не было! – огрызаюсь я и встаю.
Хватит бездельничать! Если ему некуда спешить, пусть остается! А я… а у меня дел невпроворот! Тем более если можно убрать глаза от его лица и тела, то нос никак не заткнешь – от острого запаха желанного мужчины, чьи объятия свежи в памяти, кровь просто вскипает. Так что лучше по жаре, по полю. Хоть остыну.
– Колдунья, – говорит он, когда я начинаю уходить, – мне прийти к тебе сегодня ночью? Или ты достаточно сыта?
Что-то в голосе его… то ли насмешка, то ли равнодушие той масти, когда унижение переходит за край и становится все равно, что с тобой делают. Но нет, удовольствия видеть свое лицо я ему не доставлю, оглядываться не буду.
– Из Хвощей вернулись местные, со мной будут жить ведунья и знахарка. Найди себе место для ночлега где-нибудь еще.