— У нас нет денег, я в Москве-то всего три раза была.
— Правда?
— Да, мы с мамой собираем деньги на памятник бабушке и дедушке, но мама клятвенно обещала, что на следующий год мы обя-за-тель-но поедем на море. Тем более я его никогда не видела, и надо мной смеются в классе.
— Я тебя понимаю, я сам вырос в бараке, в маленьком посёлке лесозаготовителей. Для меня не было геройством в минус пятьдесят выйти на улицу в туалет. Ты вот видела Москву три раза, а я её увидел первый раз в двадцать пять лет! Не расстраивайся, хочешь, махни с мамой в Турцию на пару недель, наш комбинат оплатит путёвки?
— Спасибо, дядя Сережа, но мы, Белкины, гордые.
— Знаю, помню твоего деда. Говорю ему, подпиши бумаги, а мы тебя отблагодарим не по-детски, а он упёрся и ни в какую. Я, конечно, тогда договорился с его руководством, провёл слушания в посёлке по строительству комбината и всё такое прочее, но дед твой так и не прогнулся. Сразу видно — офицер. Я читал его биографию.
— Да, он был такой.
— Только нехорошо, когда гордость переходит в гордыню, ты понимаешь или нет, о чём я говорю?
— Понимаю, отец Андрей, настоятель нашего храма, говорит об этом часто на проповеди.
— А как же вы в лесу-то живете?
— Как-как, вдвоём. Воду носим из колодца, но, спасибо дедушке, пока ещё работает водонагреватель, поэтому можно помыться и посуду помыть тёплой водой.
— И не страшно? Хотя с таким дедом кого бояться? Если только лешего!
— Ещё как боимся, особенно в первое лето после убийства было жутко. Я вообще страшилась из дома даже нос высунуть, и поэтому целыми днями играла на терраске, пока мама была на работе, одна из дома выходила всего-то несколько раз.
— Да, вижу, досталось вам. А почему мама не выходит замуж, у неё женихов-то, небось, как сосен в вашем лесу?
— Это вы лучше у неё сами спросите. А я не знаю, один недавно предлагал ей руку и сердце, но оказался пьющим.
— Запойный?
— Вроде того, закрывался на даче и квасил несколько дней.
— Ладно, обязательно спрошу. Только вот, Алёна Белкина, давай договоримся с тобой следующим образом — я не буду вам помогать. Я буду только платить за проделанную работу.
— Не понимаю…
— Смотри, я ведь обещал вознаграждение? Обещал! Снежана, сколько там было?
— Миллион рублей, Сергей Геннадьевич!
— Вот. Вы с мамой остались одни, кто хоть как-то ищет убийц, ну ещё этот следователь-чудак, но это ему положено по его должностным обязанностям и он за это получает заработную плату. Поэтому вознаграждать я буду вас, согласна?
— Не знаю, всё так сложно, ну, меня вроде устраивает, а как маму, не знаю. Можно, я поеду домой.
— Давай, до субботы, я к вам заскочу, посмотрю, чем помочь по хозяйству.
Олигарх глянул на блестящие часы, затем на ноутбук с яблоком:
— Тебя устроила наша встреча?
— Да. Спасибо, до свидания. А можно я возьму с собой немного конфет и фруктов, очень есть хочется.
— Бери хоть вместе со столом, — он повернулся к Снежане и показал на неё пальцем. — Этим, с детства зажравшимся, нас не понять. Погоди, может, ты пообедаешь, я сейчас приглашу моего повара.
— Нет-нет. Там, наверно, меня все ждут. До свидания, дядя Серёжа.
— Счастливо, Алёна.
Девочка набрала конфет и пирожных, а ещё в рюкзак положила связку бананов. Олигарх что-то сказал Снежане и, помахав Алёне рукой, вышел из кабинета.
— Поедем, вундеркинд.
— Да, надо торопиться.
Они вышли из дома. Садясь в машину, Алена на прощанье бросила взгляд на белые колонны и на ажурную ковку, львов и атлантов, поддерживающих балкон, и скрылась за тонировкой стекла. Внутри был только водитель, амбалов не было. Они тронулись и без остановки покинули усадьбу, затерявшись среди автомашин. Водитель оказался другим, он молчал и только смотрел на дорогу. Снежана молчала, уставившись в окно, хотя девочке казалось, что она прячет слёзы.
Обратный путь всегда короче, особенно в детстве, кажется, что планета на вздохе съёживается, давая возможность путникам поскорее вернуться к родному порогу. Вот и сегодня всё повторилось. Вскоре перед глазами девочки замелькали знакомые ёлки и тополя, а следом чёрная, блестящая на солнце автомашина вынырнула из-под веток на полянку около лесной сторожки, — такая нелепая, именно здесь, в глухом лесу, словно летающая тарелка инопланетян, выбравшая для первого контакта с землянами, вместо Красной площади, лужайку перед старым домом.
Увидев машину, из дома стрелой выскочила Мила и, гремя калиткой, подбежала к дочери, выходящей из машины. Она молча осмотрела и ощупала девочку, безумными глазами вглядываясь в глупую улыбку девочки, словно желая прочитать на бледных губах, что сегодня с ней произошло.
— Ты вернулась, я думала с ума сойду или руки на себя наложу. Прокляла, что согласилась на это.
— Мам, всё хорошо, да ты что?
— До свидания, — учтиво сказал водитель, закрыл за девочкой дверь, и машина уехала.
— Убирайтесь отсюда, — сказала Мила, не отводя глаз от дочери. — С тобой, правда, всё нормально? Может, вызовем полицию или следственный комитет? Я думала, тронусь, когда Эдик позвонил. Кто мог представить, что они тебя среди белого дня похитят!
— Да всё нормально, дядя Серёжа не убивал бабушку и дедушку, я его аж целых два раза спрашивала!
— Всё, ни слова, ни о каком расследовании! Всё! Я больше не отпущу тебя никуда. Я сняла со счёта все деньги, возьму отпуск, купим путёвки и уедем в Турцию, до школы! Я боюсь за тебя и вообще не могу здесь находиться, меня уже трясёт от этих ёлок, деревьев, огорода!
— Мама, а как же памятник? Ты что!
— Господь меня простит. Мы и так за последние три года были многого лишены.
Они зашли в дом. Неожиданно на поляне вновь появилась инопланетная машина, и из неё вынырнул водитель:
— Извините, вы забыли свой рюкзак.
— Иду, — крикнула Алёна и выбежала. — Спасибо.
Забрав рюкзачок, она закрыла калитку на щеколду и вернулась в дом. Машина уехала.
Хотелось есть, но на ужин ничего готово не было.
— Плохо, что сюда нельзя заказать пиццу, да, мам?
— Да, сейчас что-нибудь приготовлю.
— Подожди, у меня есть бананы, конфеты и пирожные. Угостил олигарх.
— Дай банан, я перекушу и пойду готовить. Да и ты не наедайся сладостями, скоро пообедаем и поужинаем.
Алёна сходила в душ, а после, завернувшись в полотенце, присела на диванчик на кухне. Мила резала салат, а на плите кипела вода в кастрюле.
— Ты действительно не хочешь ехать отдыхать за границу?
— Нет, не хочу.
— Почему, месяц назад ты упрекала меня, говоря, что мы никуда не выбираемся, а когда я наконец-то решилась, ты отказываешься?
— За месяц много воды утекло, зачем куда-то срываться. Поедем, как и решили, в следующем году. Кстати, олигарх нам тоже предлагал отдых на море за счёт его компании.
— Ну и ты что?
— Я, естественно, отказалась, как и сейчас, но…
— Что «но», говори.
— Он говорит, что обещал миллион рублей тому, кто найдёт убийц, а поскольку только мы с тобой их ищем, ну не считая Михаила Владимировича, то мы и имеем право на эти деньги. Как ты думаешь, это нормально?
— Не знаю, мне страшно, я боюсь и не хочу связываться с олигархом, где-нибудь он нас подставит, кто знает, что у него на уме? Кто мы, а кто он? А потом, мне кажется, он добился своего, ты сняла пикет, и через полчаса он о нас с тобой уже забыл. И опять-таки я боюсь таких денег!
— А ещё он обещал приехать в субботу, посмотреть, чем нам помочь по хозяйству.
— Что?
— Я его не просила, он сам набился в гости, поверь мне, я здесь ни при чём.
— Суббота завтра, а у нас в доме настоящий бардак! Ужинай и начинай убираться в своей комнате.
— Всё, я узнаю свою маму!
— Когда же мы спокойно поживём, а?
— Не знаю, я ещё маленькая и не могу намного смотреть вперёд.
— Да, ты такая маленькая, что я тебя иногда боюсь.
— Мам, перестань, лучше скажи мне, а почему ты замуж не выходишь?
— О, зачем тебе? Теперь ты решила не только найти убийц и своего отца, да ещё в придачу устроить мою личную жизнь? Не старайся, я думаю — хороших и верных мужчин не существует.
— Да я, может, и хотела бы, но у меня руки не доходят до этого, вот когда мы найдём преступников, тогда и подумаю о родной маме.
— А в сериалах ищут негодяев и, не отходя от кассы, крутят любовь.
— Ну, мы с тобой не в сериале пока! Поэтому торопиться не будем. Но всё же скажи, об этом спрашивал дядя Серёжа?
— Кто, олигарх? Да, а ты чему удивляешься? Я думаю, кода я вышла на пикет, они за день-два собрали о нас полную инфу, с нашими фотками и записями.
— Какую «инфу»?
— Ну, значит, информацию. Ну, дядя Серёжа посмотрел на тебя, вот и спросил у меня, может, у тебя есть какой-нибудь тайный изъян. Шучу-шучу.
— А ты что ответила?
— Я ему поведала про недавнее предложение руки и сердца, а потом ещё нашептала про белого коня.
— Про какого коня, говори нормально, опять издеваешься!
— На котором, приедет принц, которого ты ждёшь всю свою жизнь или всё ещё надеешься, что мой отец постучится в эту дверь.
Мила убавила огонь на плите и села на краешек дивана.
— Я не знаю. Иногда мне кажется, что я всё ещё жду твоего отца. Мне даже порой мерещится, что он стоит за нашей ёлкой, укрывшись, глотает слезы и не сводит глаз с тебя и с меня, а выйти на свет не может, будто заколдован. Временами думаю, что вокруг меня нет достойных мужчин, и мне хочется навеки спрятаться в доме и даже закрыть ставни. Но ведь были хорошие ребята! Может, это любовь к Игорю не отпускает меня или это вообще уже не любовь, а просто проклятие какое-то. Моя прабабушка, твоя прапрабабушка ждала прапрадедушку с Великой Отечественной войны шестьдесят лет. Но про себя я не знаю. Всё! Больше не спрашивай меня об этом, мне и так очень больно.
— Получается, она как в стихотворении у Константина Симонова ждала всю свою жизнь, но так и не дождалась. Я этот стих читала девятого мая ветеранам, и они плакали, как и наши, из школы: