Ужинали молча, а когда закипел чайник, Людмила, желая успокоить явно напуганную дочь, сказала:
— Не бойся. Мы с тобой ничего не знаем и никого не обижали, нам нечего бояться, так?
— Как будто так. Но тогда получается: моя хата с краю, ничего не знаю.
— Вроде того… — ответила мама, прищурив голубые глаза.
Рабочая неделя пролетела быстро. Слова мамы попали в точку — Алёнка все дни барахталась по бескрайним просторам своих раздумий и сгрызла все ногти. Она иногда размышляла об отсутствующем родителе и о возможных путях его поиска в этой бескрайней стране. Мила не любила говорить об отце Алёны, с самого её детства уходя от вопросов, почему теперь они и стали ссориться. Но в последние три года на девочку всё больше и больше накатывалась волна неудержимого желания раскатать клубок тайн о своём отце, словно от этого зависела их дальнейшая судьба. Об окутанной вуалью неизвестности смерти дедушки и бабушки Алёна старалась больше не вспоминать.
В пятницу вечером маму из города привёз дядя Дима. Алёнка к её приезду начистила кастрюлю картошки и, когда хлопнула калитка, зажгла конфорку.
— Привет! — сказала растрёпанная после поездки на мотоцикле мама.
— Приветики! — ответила девочка.
— Мила! Куда ставить сумки? — следом забасил дядя Дима.
— Оставляй всё здесь, я сейчас сама разберусь.
Дмитрий распихивает авоськи по стульям и с облегчением плюхается на диван. Нехотя вспоминая о присутствии ребёнка, пыхтит:
— Алена, здравствуй!
— Приветики!
— Как прошла неделя?
Девочка понимала, что вопрос задан скорее из вежливости, чем из любопытства, но вместо того чтобы сразу отшить маминого ухажёра, отчиталась:
— Загорала, купалась в бочке. Потом читала, убиралась в доме, полола грядки, раздёргивала морковь и свёклу.
Нежданно гость поддержал разговор:
— Во, я тоже всё детство зависал в огороде. Смотри: в марте, ещё, блин, снег не сошёл, а мы начинали возить на огород навоз, в конце апреля копали землю под картошку, на майские праздники под лопату сажали. После шла морковка, свёкла, капуста и огурцы. Мы с батей собирали парник, накрывали плёнкой, под помидоры и перцы. В июне косили траву для коровы и овец, сено сушили, потом скирдовали. В июне-июле шли за ягодой, потом копали молодую картошку, обрывали яблоки и так до самых белых мух.
— Тяжёлое было детство у вас, дядя Дима.
— Нет, трудовое. Зато я вырос крепкий и здоровый. А почему? Да потому что поднялся на всём своём, а не на покупном, куда напихали одной отравы. Вот и тебя надо кормить не сникерсами, а картошкой с салом!
— Я сало не люблю, как и сникерсы.
— Подрастёшь, полюбишь.
— Ну, а чипсы-то иногда можно?
— Чуть-чуть, я и сам люблю похрумкать перед телеком.
Дядя Дима рассмеялся и покосился на Людмилу. Лучи заходящего солнца подсвечивали её волосы соломенного цвета, и они привиделись ему вдруг настоящим дорогущим золотом, которое он лицезрел пару раз, но не в поселковом магазине, а в райцентре, в ювелирном с огромными окнами. Хозяйка невозмутимо кухарничала, не обращая внимание на разговоры Димы и дочери.
— Но сало я всё равно не полюблю. Лучше вообще не вырасту.
Дима заулыбался, ему стало неясно, куда может завести невинный разговор с хитрой девчонкой, и он переключился на её мать:
— Мил, даже не представляешь себе, что я видел сегодня в новостях?
— Расскажи.
— Мы, пустобрюхи, за день съедаем столько пищевых добавок, что даже после смерти не разлагаемся! Прикинь, покойники лежат в земле как свежие огурчики! Вот бы посмотреть.
— Что ты несёшь! Глянуть на трупы? Тоже мне фантазёр нашёлся, выискал чем любоваться.
— Извини. Я не хотел.
— Выбрал время о таком говорить! — не унималась Мила.
— Дядя Дима, да вы настоящий маньяк.
— Всё молчу, вам не угодишь.
Гость перестал широко улыбаться, виновато посмотрел на Милу и, ухмыльнувшись уголком рта, добавил:
— Шутка юмора, извиняюсь.
— При ребёнке, пожалуйста, так больше не шути. У неё и так после известных событий психика неустойчивая.
— Ну, извиняй. Сама знаешь, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся.
— А вы служили в армии, дядя Дима? — спросила Алёнка.
Гость, увидев, что девочка заинтересовалась его судьбой, заулыбался и важно окинул взглядом хозяек:
— Да! Целых два года честно возвращал Родине долг.
— А где, рядом с домом?
— Я не ботаник и не какой-нибудь там мажор, я коптил небо на Северах. Воинская часть 44025, Республика Саха — Якутия, посёлок городского типа Тикси! Даже помню на зубок номер своего Калаша.
— Кто такой «Калаш»— это ваш конь или осёл? — спросила радостная Алёна, теперь она знала наверняка, что такое таинственное «п. г. т.» и неведомое для девочки «в/ч».
— Это АКМ: автомат Калашникова модернизированный, калибра 7,62 миллиметра!
— А я думала ослик, хотя на севере ослики-то не живут… да там же царство северных оленей!
— Точно, оленей, по юкагирски — илэ, там полно, все они с бо-ольшими рогами!
— Перестань! — Мила нарушила молчание и строго посмотрела на Дмитрия.
— Мама, это я во всём виновата!
— Ты тоже не ёрничай! Нашла ровесника, чтобы порезвиться!
— Обещаю, больше не буду. А про автомат можно спросить?
— Спрашивай, — разрешила мама.
— Дядя Дима, а как вас можно проверить, если вы сейчас номер автомата придумаете?
— Кто, я придумываю? Номер 1984 АМ 8480! Подожди, у меня есть доказательства!
Покрасневший Дмитрий полез в замызганную борсетку и скоро извлёк книжицу, смахивающую на паспорт.
— Вот он, мой военный билет, посмотри!
— А можно мне самой полистать, я его никогда не видела, а?
— На вот смотри и проверяй.
— Как всё удачно получилось, — обрадованно сказала Алёнка и дрожащими пальцами подхватила слегка шершавый документ.
Девочка внимательно листала книжечку с красной обложкой и наконец-то отыскала номер автомата Калашникова — всё совпало, память у дяди Димы оказалась отменная. Но самое важное, она разыскала то, из-за чего ей пришлось затевать весь сегодняшний концерт — номер воинской части, в которой служил мамин ухажёр, совпал с номером из адреса, указанного на старом конверте. Алёнке вдруг нестерпимо захотелось спросить у дяди Димы — служил ли с ним кто-нибудь из посёлка, но она испугалась, что сразу вскроется, к чему она клонит, оттого и не решилась.
Паузу прервала Людмила:
— Дима, а почему ты мне никогда не показывал свои армейские фотки?
Гость заёрзал на стуле:
— Да на что там смотреть-то, один снег десять месяцев и всё. Да и знаешь, фотика у нас в части нормального не было.
— Всё равно как-нибудь принеси.
— Да без проблем, мне нечего от тебя прятать.
Гость почему-то затих на диване и умолк. Алёнка тоже хранила молчание, с трудом пряча улыбку за занавеской, не желая выдать радость от полученных сведений. Всё шло к тому, что она наконец-то выбралась на правильный путь.
В доме пахло жареной курицей, луком и чесноком. Наконец Людмила распорядилась:
— Идите мыть руки и садитесь ужинать.
— Ура! Я хочу есть! — закричала девочка и побежала к мойдодыру.
— Я пока пойду перекурю.
— Только не долго, Дима, а то курица остынет! И вообще надо бросать, сколько раз я тебе говорила.
В субботу мать и дочь Белкины провели в домашних хлопотах по хозяйству, а в воскресенье выбрались в посёлок.
Алёнка уговорила маму и на полчаса забежала к соседу, конопатому Пашке, посидеть в интернете. В поисковике, практически без проблем, удалось найти сообщество военнослужащих той отдалённой воинской части 44025, и выяснить что часть благополучно существует до настоящего времени, и даже, судя по комментам, — совсем неплохо. Аляповатые китайские часы с котиком отсчитывали на книжной полке минуту за минутой. Девочку ждала мама у супермаркета, и следовало быстро принять решение, что дальше делать с полученной информацией. А выход виделся один — накатать письмо командиру воинской части с просьбой помочь найти отца.
Размышления прервал звонок на сотовый, мама разыскивала дочь:
— Ты где? Я тебя давно жду!
— Мамуля, я совсем забыла, всё сижу у Пашки. Вот залезла в комп и не могу оторваться, у меня столько почты! Дай мне ещё хоть пятнадцать минут, ну, пожалуйста…
— Хорошо, я подожду тебя в кафе. Не опаздывай!
— Мамуля, ты просто — розовая лошадь!
— Кто? Ты сошла с ума?
— Шучу… Ты розовая овечка. У тебя есть крылья, и когда ты делаешь людям добро, они поднимают тебя на седьмое небо.
— Ну, хрен редьки не слаще… Опять что-то выдумала!
— Приду, расскажу.
Из трубки донеслись гудки. Алёнка, словно до этой секунды сидела на сжатой пружине, — вылетела из кресла, крича:
— Пашуля, колись! У тебя в принтере есть чернила?
— Угу, но чуть-чуть, — из гостиной пробурчал Пашка. — Пушкин-то мой всё стихи строчит…
— Можно я распечатаю письмецо на полстранички?
— Валяй, только включи принтер, розетка за ковром. Но, смотри, не больше, а то он меня убьёт, каждую неделю чернила заправляет, у него в сервисном центре уже скидка 25 процентов. Вот что гадюка наделала!
— Ты про какого Пушкина, не пойму? Какая гадюка?
— Ну, та из Астрахани, что цапнула моего батю на рыбалке. Там он угодил в больницу и, как говорит мамка, «поймал рифму», ну, со страха принялся писать стихи, как тот Онегин, у которого дядя заболел.
— Ты хотел сказать Пушкин?
— Точняк, Пушкин.
— Наверно, проснулся поэтический дар?
— Не знаю. Мы с мамой и братом думаем, так на него гадюкин яд подействовал.
— Да… печалька… Осенью вернусь домой, дашь почитать своего Пушкина?
— Дам, весь дом завален его стихами, от туалета до чердака!
Тут принтер допел свою песню и с визгом остановился. Отпустив в дальний путь ещё тёплый листок, он замер, но ещё несколько секунд напряжённо моргал красным глазом. Аленка быстро пробежала глазами по тексту и побежала в прихожую, обуваться.