— Я тоже уже целых три года, как пытаюсь понять, кто их убил. В то страшное лето, за несколько дней до случившегося, я случайно оказался около Гнилого болота, и увидел уазик — «буханку», которая по гати заехала на остров.
— Какой остров?
— Дед не рассказывал тебе об острове?
— Нет, ну, предположим, остров, а что в нём особенного или тайного, мало ли всяких островов?
— Посередине Гнилого болота есть большой остров, о нём знают все наши, то есть местные, кто из нашей округи. На нём, ещё до революции, при царе-батюшке, крестьяне каждое лето пасли скот и косили сено, а чтобы туда попасть, настелили гать. После коллективизации, когда коммунисты у крестьян забрали всю скотину, даже коз и кур сделали общими, то несогласные прятали там оставшихся животных, чтобы не умереть с голоду. Так тянулось до самой Великой Отечественной войны. Потом пришли немцы, во время оккупации в лесах они заготавливали дрова. Мне наши мужики рассказывали, что фашисты не раз совались и в Гнилое болото, но что тут делали — неизвестно. Может, искали базу партизан, больно там место удобное прятаться?
Аникин умолк и показал жестом, мол, присаживайтесь на поваленную ветром берёзу, и продолжил:
— Не мастер я языком-то трепать, уж извините. Так вот, в то самое лето там появились два нетутошних парня. Они там поставили палатку и жили недели две. Была у них машина. Потом они пропали из нашего леса, вот только не знаю, до убийства или после. Не ходил я сюда и их не встречал. Но на следующий год после убийства они объявились снова и поставили две палатки, навес соорудили и жили месяца два, а может, и три. В прошлом году тоже обитали на острове. Зачем они всё лето пропадают на жутком комарье, среди болота, не ясно, вроде, не браконьеры. Приходил я туда прошлой осенью, когда они свернули лагерь. Всё вроде по-прежнему, только у холмов кое-где земля покопана. Будто чего искали, а что, не понятно. Вот и в нынешнем году опять припёрлись, а я тайком хожу туда, смотрю, чем они там занимаются.
Охотник умолк, снял рюкзак с плеч и извлёк термос, примятый у дна.
— Чайку?
— Нет, спасибо. А в наше время туда кто-нибудь ходил? Может, дедушка, хотел там грибы собирать и нарвался на них?
— После войны, почитай, никто туда свой нос не совал, потому что смершевцы предупредили, мол, там немцы мины поставили на наших партизан.
— А кто это, как их там…
— Ну, это такое ФСБ было во время войны, называлось «Смерть шпионам». Когда немца с боями выбили из наших краёв, то они с истребительными батальонами делали зачистку района: объезжали все деревни, леса, искали шпионов и диверсантов, может, дезертиров. Понимаете, определяли: кого к стенке за сотрудничество с оккупантами, кого в Сибирь, кого в лагерь.
— А за что?
— Ну как за что, вот фашисты пришли в твою избу и переночевали. Всё, виновен! Трибунал осудит и хорошо ещё не к расстрелу, а только лет десять в ГУЛАГ, на стройку или лесоповал.
— Про ГУЛАГ мы в школе проходили. Б-рр, ужасное было время.
— Война хорошей не бывает. Сами посудите — лютый зверь в обычных людях просыпается, особо когда борьба не праведная. Вот жил себе маленький человек, как я, где-нибудь в крошечном городке: утром на работу, а вечером домой, и так летом, осенью, зимой. Завтрак, обед и ужин — всё одно и то же. А его соседи по ночам мусор жгут, дышать нечем. Но по мордам им не дашь, нельзя — посадят. Иди в полицию, пиши заявление. А тут, например, революция или война. Делай всё, что хочешь, даже то, за что ещё вчера могли тебя запросто убить. И тот парень хватает винтовку и ставит соседа к стенке. Он дрожит, плачет, а ты его раз и расстрелял. Был наш маленький человек слесарем, все его шпыняли на заводике, а тут он с соседом отличился и стал сержантом и сам уже командует тридцатью новобранцами. Вот тебе карьера так карьера! А ты потом накинь намордник-то на зверюгу, что у него внутри, тяжело, обожжешься. Вот возьми германцев, ведь культурная нация, а что творили во время войны. Сейчас и не поверишь, что недавно могло быть такое.
Охотник умолк и стал собираться. Алёне хотелось выяснить до конца о тех людях, что прячутся на острове.
— А что эти туристы делают на острове в этом году, вам известно?
— Копают у подножия большого холма. Я так думаю, они «черные археологи».
— А кто это? — спросила Алёнка.
— Те, кто незаконно ведёт раскопки захоронений, древних городов. Может, ищут оружие, оставшееся с военных времён.
— Какой ты умный, Женя.
— Участковому нашему я не стал пока говорить, думаю, ближе к сентябрю надо его сюда привести. Пусть эти изверги побольше накопают, чтобы потом накрыть их одним махом.
— Интересно получается, — сказала Алёна и умолкла.
— Что интересного-то, дочка?
— Целых три года возле места убийства бабушки и дедушки копаются непонятные люди, и никто ничего об этом не знает: ни полиция, ни следователь. А вы при этом никому ничего не говорите. Может, вы нас просто водите за нос, дядя Аникин? Нет, не нас с Женей, а следствие? Мы-то кто — так, подросток и незрелый журналист.
— Попрошу не выражаться в мой адрес, — забурчал Женя.
— Значит, хочешь сказать, что я выгораживаю этих… как там они… копателей, что ли?
— Не знаю, а может, себя отмазываете от того зверства, а про этих сочинили и теперь нам сказочку рассказываете. Вот и всё! Я честно сказала, что думала, и пусть будет что будет, — неожиданно она умолкла и локтем толкнула парня, он поднялся на ноги и недоумённо посмотрел на неё, — ты, Женька, если он достанет ружье, беги со всех ног в лес, а я его задержу. Главное, правду людям расскажешь.
— Лиха девка! Узнаю Александра Сергеевича, да и Наталье Николаевне тоже палец в рот не клади. Верно, Белкинская кровь. Только ошибочка вышла — не убивал я их! И мои слова когда-нибудь получат надёжное подтверждение!
Троица молчала. Женя стоял за Алёной. Со стороны Гнилого болота послышался звук работающего двигателя автомашины. Обороты то надрывно увеличивались, то падали вниз.
— Едут копатели. Тихо, ложись на землю, — приказал охотник и, подтянув рюкзак к себе, принялся развязывать горловину…
— А почему нет следов от их машины по нашей дороге, возле дедушкиной сторожки? — зашептала Алёнка.
— Они, ироды проклятые, ездят в объезд, по дороге на Глебовку. Ведь, посчитай, крюк-то делают в три-четыре километра, но около дома лесника показываться не хотят. Вот такие дела, дочка. Думай сама.
— Часто они выезжают с острова?
— Нет, всего пару раз в неделю: в магазин за продуктами, да на заправку.
Вскоре невидимая машина проехала мимо, полностью скрытая за деревьями и подлеском. Троица поднялась с земли, отряхнулась и все двинулись обратно к дороге, по едва различимой дорожке.
— Лешачья тропинка! С дороги нас не видно, — пояснил охотник, и ребята, согласившись, побрели за ним.
Выйдя на лесную гравийку, они расстались, Аникин засобирался в Глебово:
— Узнаю у продавца, что покупали, глядишь, пригодится.
— А мы домой, скоро мама с работы вернётся, — сказала Алёна.
— Что толковое узнаю, зайду. Бывайте.
— До свидания.
Охотник свернул в лес и тут же исчез за ветками крушины. Шум листвы утаил удаляющиеся шаги. Девочка посмотрела вверх — плотный лесной полог прикрывал их от солнца. Лишь кое-где горячие лучи пробивались вовнутрь зелёного мира, рассыпаясь здесь по листве и траве миллионами солнечных зайчиков.
Ребята подождали ещё несколько минут и, выкатив из укрытия скутер на дорогу, с радостью поехали домой, желая только одного — поскорее покинуть окрестности Гнилого болота.
— Что будем делать с «черными копателями»? — спросил Женя, когда они оказались на терраске в сторожке и наконец-то перевели дух с дороги.
— Не знаю. Посмотри дома в интернете и ещё надо с кем-нибудь обязательно посоветоваться.
— Ты когда охотника спрашивала о причастности к убийству, у тебя звенело или нет?
— Нет. Почему ты об этом спрашиваешь, Женя?
— Мне интересно, он преступник или нет.
— Пойми, мой звон к уголовному делу не пришьёшь. Надо думать и искать то, что сможет доказать вину убийцы. Если я в суде выступлю и скажу, что человек виновен из-за того, что у меня в ухе колокольчик звонит, а это означает, что он врёт и потому является убийцей, меня в лучшем случае засмеют, а в худшем отправят в дурдом. Или как у одной героини из детектива начинал болеть живот и отнимались ноги от умных мыслей. Как тогда в туалет бежать-то? Только мы с тобой, Женёк, не в книге и не в сериале около камеры скулим или роняем редкую слезу, правда, за деньги. Мы сегодня опять стояли в шаге от смерти, ведь представь, если бы дядя Аникин оказался убийцей…
Она умолкла и опустила голову на руки, лежащие на столе.
— Как я замучилась, ничего не пойму, кто мне друг, а кто враг.
— Я поставлю чай?
— Делай, что хочешь.
Женя вышел в кухоньку и вскоре загремел посудой.
— Тут стоит кастрюля в холодильнике. Может, щец поедим?
— Разогревай.
— А Людмила Александровна не будет ругаться?
— Не будет. Она вообще скоро станет миллионершей, и щи варить перестанет. Ты знаешь, все богатые женщины перестают готовить, обращать внимание на семью и родных, в доме появляются няньки, гувернантки, горничные. В их прекрасных головах остаётся только Гоа, мачо, шмотки, спа-салоны и фитнес, а там молодые красивые тренеры и всё такое…
— Ты что несёшь? Что случилось?
— Сразу видно, ты не читаешь глянцевые журналы, а ещё считаешь себя продвинутым журналистом.
— Это на тебя Гнилое болото подействовало. Ну, я разогреваю щи или нет?
— Разогревай. Жень, а ты ведь снял на камеру Аникина, дай посмотреть.
— Да ничего я не снял, сообразил поздно, а потом, как ты представляешь себе, я стал бы ему в лицо тыкать телефоном? А у него ружьё в руках.
— Значит, обманул?
— Придумал. Творческий вымысел. Имею право!
— Молодец, может, это нас и спасло.
Женя вернулся на терраску и сел рядом, не спуская глаз с девочки.